- Давай.
Так мы сели писать любовные письма Кате Мороз. Лимит 5 минут. Мат запрещен.
Картина Родионова - от моего имени - Кате Мороз.
Душенька моя! Моя мозглявая козочка Катенька Мороз!
Жду-не дождусь того момента, когда смогу назвать тебя своею и прижать к своей сильной волосатой груди твою нежную лебединую грудку! 0!.. 0!.. Одна мысль об этом лишает меня сна, моя телочка! По ночам я ворочаюсь и все думаю, как ты там, с кем ты. Но нет! Не могла любовника пригреть эта чистая грудка! 0! Как я страдаю!!! Я убью его! Убью тебя! Убью, может быть, и себя самого! Но ты, гадина, жертвы моей не достойна. Я не ем, не сплю, забросил физкультуру и лить стал с горя.
Но я, я, любимая, не достоин твоей любви! Намедни на конюшне, что насупротив рынка за цирком, поимел я ненароком подругу твою Мартышку, хоть и страдал при этом ужасно Попутал нечистый.
А все ты, с..с..обаака повинна, что отказываешь мне, молодцу, в законном моем удовольствии. А чаще все хожу в "Космос", пью горькую, да гадаю, не потопиться ли мне в бассейне тамошнем и покончить разом жизнь свою бесшабашную, что постыла мне без тебя, моя курочка.
Целую тебя в твой теплый еще от моей ласки животик. Жду ответа, как соловей лета.
P.S. А ты, паскуда, если хоть раз мне изменяла, я тебе рукиноги пообломаю и матку на голову твою глупую натяну.
От собственного смеха Картина прослезилась и так родилась
Легенда о6 утраченной нежности, или аромат вина
В маленьком домике на берегу пруда было светло и тихо. Ловко работая спицами, Жара вязала чулок, и веселые петли ложились под ее рукой причудливым ровным узором. На окне под хрустальным чехлом цвела роза, и имя ее было Нежность, но Жара об этом не знала.
По временам она прерывала работу, чтобы немного пусть хотя бы разочек постоять на голове - как истая женщина, она ценила разнообразие, и тогда непослушный клубочек скатывался у нее с колен и исчезал в траве за порогом, словно тонкая нить Ариадны манила ее за собой, навстречу Любимому.
Она часто была с ним жестока, - Жара сознавала это сама, -и порой без причин терзала Любимого, заставляя мучиться беспрестанными муками ревности - все эти Виллксы и Эшли Луи!. Но сердце у Жары было, в общем, доброе, и меру терзаний она угадывала всегда, кроме, пожалуй, случая, когда потерямши рассудок от горя, Любимый ударил ее по щеке свернутым в жгут журналом "Работница", внутренним жарким своим чутьем.
Но беспечен бывал и он, - как тогда, когда бросил ее холодным декабрьским утром на произвол шоферу такси, одну и без копейки.
0! Жара не умела прощать обиды! И Любимый платил сполна. Он молил, унижался и ждал, готовый пожертвовать всем достоинством, сном, карьерой, но она говорила "НЕТ".
Он был в ярости. Крик его жег, как удар бича!
Но она отвечала "НЕТ".
И когда, призвав в помощники Разум, он подолгу пытался ее убедить, ОНА ВСЕ РАВНО ГОВОРИЛА "НЕТ"! И он уходил, согбенный под тяжестью своей непосильной ноши.
И, наконец, совсем обезумев, он ей крикнул с вершины холма:
- Девственность - чемодан без ручки! Тяжело нести - жалко бросить!
Но она отвечала только, что не будет знаток пить залпом дорогой и густой ликер, от кого-то услышанной фразой.
И Любимый ушел, как обычно, печальный.
Он молил о жалости, сочувствии, понимании, -но ответ его ждал один.
И тогда холодным ноябрьским утром ОН ПРЕДЛОЖИЛ ЕЙ ДЕНЕГ!
И Жара согласилась.
"Я отдамся за миллион", спокойно произнесла она, обнажая в холодной усмешке свои мелкие белые зубки.
И он понял, что добудет ей деньги.
Ну, конечно! Как не понял он раньше. МИЛЛИОН!!! Миллион он отдаст за ее улыбку -за пустую улыбку этой глупой бездушной куклы! Этой ведьмы! Этой ссс-обаки!
Ведь это была любовь.
Он отдал бы ей все Целый мир, с берегами и островами. Ей же нужен всего миллион, И на одно лишь мгновение он вдруг увидел всю бездну, изначально их разделявшую.
"Я принесу тебе деньги", -глухо проговорил он и ушел, показав широкую спину.
И прикрыв за Любимым дверь, она смутно расслышала дзинь!
То разбилась внезапно Нежность,
Что росла на ее окне
В непонятном хрустальном бокале...
???
Хан - Кате Мороз.
(Импровизация на тему песни "Айсберг")
Здравствуй, Айсберг!
Я не терплю зиму. Не переношу снег, холод, мороз. Да, именно мороз. Дрожь пробегает по телу, когда я чувствую мороз - я вспоминаю тебя. Но ничего на свете не может разбудить во мне столько желания, столько страдания, столько любви, как мороз. Я хочу жить где-нибудь на Севере, например, на Аляске - жаль, что ее продали американцам, чтобы постоянно помнить о тебе. Когда тебя нет рядом, я могу часами разговаривать с тобой, слушать тебя, желать.
Но ты холодна ко мне. Ты полностью оправдываешь свою фамилию и, встречаясь с тобой, я теряюсь. Почва - снег уходит изпод ног, мне скользко.
Будь ты проклята! Я люблю тебя только в разлуке с тобой. Я понимаю, что стоит мне подойти к тебе близко, обнять тебя, и я превращусь в кусок льда. А я хочу быть океаном желания и омывать 9/10 твоего тела, мой айсберг, а 1/10 пусть принадлежит миру.
Прощай.
???
К счастью, у меня не осталось образца моей ереси, но через несколько дней я написал новую. То, что я написал, было в форме письма, но такого, какое я бы в жизни не отправил. Мне кажется, это было единственное, что я написал абсолютно искренне за все время нашего знакомства.
Если позволите, маленькое вступление.
Иные редкие дни я отмечаю в своем дневнике. И каждый раз мне кажется, что при соответствующих обстоятельствах, он может попасть в чужие руки. То же обстоит и с письмами. Нежелание, а может и боязнь, что кто-нибудь узнает о моих подлинных мыслях или чувствах независимо от меня самого приводит к изменению формы и стиля, которые начинают играть роль большую, чем содержание. И так как мне не хотелось бы самому быть слишком открытым, то открытым становится письмо или дневник. А отсюда уже недалеко от позерства. Пишешь от первого лица, но как бы со стороны. Надеешься, что самоирония поможет сохранить объективность, но она, как ни странно, лишь помогает выставляться.
Эти несколько предложений были написаны ночью: