- Ничего такого, что требовало бы вмешательства врача.
- А то, что ребенок мечется во сне и стонет?...То, что она сбрасывает одеяло и, несмотря на это, горячая и вспотевшая? Неужели тебя не волнует, что ребенка постоянно мучают кошмары?
...Сок на мгновение дрогнул но снова вернулся к размеренному движению...
- Меня волнует, когда ребенка мучают кошмары. Я просто хочу сказать, что НАШЕГО ребенка кошмары не мучают.
- Меня просто бесит твоя уверенность!...
- Но почему же ты не хочешь поверить мне?...Послушай, я прочел груду книг , я могу уже организовывать платные курсы по этой теме и выступать консультантом в триллерах. Я пытаюсь объяснить тебе, но ты не веришь, или не хочешь верить...
-Я просто вижу, что происходит с Даной - резко ответила Анн.
- Но ты тоже постанываешь во сне сбрасываешь одеяло, а я иногда произношу пламенные речи и даже падаю на пол. Понимаешь, когда человек засыпает, он вовсе не превращается в бревно, жизнь продолжается даже ночью и есть границы активности, которые считаются нормальными. Кошмар вреден тем, что человек просыпается, что он вообще не может, или боится заснуть, а если и спит, то после просыпается измученным и уставшим...Дана просыпалась хоть раз? Нет, она спит, как сурок, а утром встает бодрая и свежая. К тому же она сама хоть раз жаловалась, что...
- Ты просто бессердечный тип - тихо произнесла Анн.
Она подошла к окну. Нужно было что-то сделать, уйти от обиды и раздражения. Прижаться к холодной поверхности до боли, так, что бы заломило в висках и не чувствовать уже ничего, кроме этой боли и темноты, заползающей снаружи. Голые деревья за окном размеренно качались из стороны в сторону, исхудавшие ветви проносились мимо тусклого лунного диска, будто стремясь схватить, сцарапать его с неба , но вечно промахивались и тут же заходили на новую попытку.
Пит молча стал сзади. Он смотрел то на колыхание рощи, то на сочетание блеклых цветовых пятен и движущихся отблесков, которые складывали на стекле отражение его жены. Ему вдруг отчаянно захотелось расплакаться. И совершить что нибудь глупое, далекое, детское. Забраться под диван, в теплую домашнюю пыль и свернуться там калачиком и лежать там, пока кто нибудь не выманит его наружу игрушкой или какой нибудь вкуснятиной.
" Она хочет тоже самое" прошептал внезапно голос, который он не слышал уже давно, с тех самых пор, как научался превращаться в черепаху при первых признаках неприятностей. " Она тоже хочет, что бы кто нибудь вытащил ее из под дивана..."
...Ветви еще раз безуспешно царапнули небо и вернулись удрученно на место..
Он наклонился к ее плечу так, чтобы забраться носом в мягкую прядь, что выбивалась у нее из-за уха и коснуться губами мочки.
Анн вздрогнула.
-Прости - чуть слышно, лишь дыханием, шепнул он. - Прости меня, пожалуйста. Я понимаю что ты волнуешься. Но...но я ведь волнуюсь тоже, поверь...Прости
Анн чуть наклонила голову, будто прислушиваясь.
- Прости...Я даже не знаю что сказать...скажу наверняка какую нибудь глупость...но...хочешь, я приготовлю глинтвейн?
- Глинтвейн - повторила, как эхо Анн. Он ждал ее слов, как будто сейчас решалась его судьба. - Ты умеешь готовить глинтвейн?
- А ты что, не знала? Господи боже, никто не знает моих талантов!
Он мягко обнял ее за плечи и повел обратно к креслу.
- ...Глинтвейн - это мой божий дар. В студенческие годы вокруг меня собирались толпы страждущих с кружками, готовых умереть за каплю этого напитка. Я готовлю его исключительно на основе муската - красного, полусухого, именно такого, как ни странно, что живет у нас в холодильнике. Первым делом надо его подогреть, довести чуть ли не до кипения, чтобы вино загустело. Потом пряности - немного корицы, немного гвоздики, ванили, чуть-чуть лаврового листа, можно даже перца...
Он провозглашал составляющие рецепта и в тоже время носился по кухне, постепенно обрастая баночками, пакетиками и связками листьев. На плите уже стояла кастрюлька с вином и тонкие завитки пара пробивались вверх.
- ...Потом прогреваем еще раз и охлаждаем...Или вначале цукаты?...Постой-ка...Нет, бог ты мой , конечно, цукаты во время второго прогрева! Как я мог забыть!
Анн тоже включилась в дело, но Пит доверил ей лишь помешивать варево и изредка пробовать с широкой деревянной ложки.
А потом они пили, обжигаясь, глинтвейн, облизывая ежеминутно сладкие губы, то и дело натыкаясь на уцелевшие, почему то, несмотря на процеживание, кусочки размякшей лимонной корки, терпкие палочки гвоздики или пластинки лавра. Облизывали липкие пальцы и пачкали и без того уже заляпанный стол. Проливали из ковшика на пол...Ветер на улице утих, деревья прекратили бессмысленную гонку за луной и стояли теперь неподвижно, уставясь в освещенное окно.
Глубокой ночью, перешептываясь и похихикивая, они направились в спальню дочери и долго стояли у ее кровати молча.
- Одеяло на месте -прошептал Пит и подмигнул.
- Она улыбается...Честное слово - Анн наклонилась, чтобы поцеловать Дану, но Пит удержал ее. - Испачкаешь, ты вся в моем божественном напитке...Тссс! -прошипел он, видя, что он Анн собирается рассмеяться.
На цыпочках, они выбрались из спальни. У выхода Анн оглянулась.
- Улыбается...Слава Богу, улыбается.
****
- Чудесно!...Чудесно!...Смотрите, какие они красивые!
Жемчужины падали с неба, подскакивали на пружинистых травяных кочках и скатывались ей под ноги. Изредка, когда они попадали во одну ямку и легко стукались друг о друга, раздавался стеклянный звон. Жемчужины красные, жемчужины зеленые, черные и простые, белые, все крупные и идеально круглые, все с томным перламутровым блеском, перекатывающимся по гладким бокам.
Дана захлопала в ладоши от восторга, а потом бросилась их подбирать. Непокорные, жемчужины скользили и уворачивались, выпрыгивали из рук, прятались в корневища травы. Но Дана не обращала внимания на те, что выскальзывали из рук остающихся было достаточно много и, кроме того, сверху постоянно сыпались новые, такие же прекрасные, всех оттенков и размеров.
- Брось! - шипел где то рядом Провожатый. -Брось немедленно и продолжай петь!...Глупая девчонка, они никуда не денутся!...Продолжай петь!
- Лю-юди, которые вышли погулять...- затянула Дана, не переставая ловить правой рукой непокорные скользкие шарика, а левой кидать их горстями за пазуху. - Неужели они никогда не верну-у-утся!
Град из жемчужин стал еще более плотным, а потом вдруг погасли колючие жаркие лучи солнца и на Дану накатила серая тень.
- Пой, пой! - визжал в восторге Провожатый. - Он спускается, он спускается!
- Кто? - рассеянно спросила Дана. Потом вдруг поняла...Подняла голову вверх и жемчужины, соскальзывая из ее медленно разжимающейся ладони, полетели обратно, в траву...Тень сгустилась и оформилась, порыв ветра отбросил назад полы ее легкого платья и смял стебли травы трепещущим пятном. Запахло вдруг чем-то чужим и пряным.
Повисев несколько мгновений над Даной, дракон медленно отплыл чуть в сторону и опустился на землю, прямо перед ней: сначала касание тяжело повисших, с тонкими кривыми когтями, лап, потом с грохотом обрушился хвост и размеренно, осторожно начало приземляться тело - под его тяжестью расплылся огромный живот, желтые пластины разнесло в сторону и казалось, что дракон возлег на специальное, покрытое панцирем ложе...Утих ветер, трава робко заняла прежнее положение и только тогда, услышав далекий стрекот кузнечиков, Дана отняла ладони от лица.
Прямо перед ней сверкало зеркало - рыжее, яркое, наполненное всплывающими изнутри зелеными прожилками и ее отражение в глубине его казалось оплетенным водорослями.
- Это мой глаз - сообщил дракон. - Отойдите, я сейчас буду моргать.
Едва Дана отошла, как зеркало на мгновение закрылось зеленоватой заслонкой с белым пухом по краю и тут же открылось вновь, еще более блестящее, чем прежде.
- Как ваше имя? - спросил дракон
Дана, все еще ошарашенная, смогла только слабо пискнуть.
- Имя, имя - нетерпеливо повторил дракон
- Имя?...Дана...
- Госпожа Дана, вы объявляетесь лучшей певицей, которую я слышал на протяжении последних пяти сотен лет.