-- Тебе плохо, да? -- Катя.
-- Я же сказал -- не плохо, а дерьмово.
-- Тебе не надо было пить вчера так много.
-- Я и не пил ... много.
Мила что-то хотела сказать, но осеклась. Осеклась, словно побоялось обжечься... Я же такой вспыльчивый, когда мне плохо (дерьмово).
Они уплыли и оставили меня одного. Теперь стало еще хуже. Закрыл глаза и стал считать до десяти. Раз, два, три... Эй, Экш, наливай! Четыре, пять... Да ты тут самый трезвый!.. шесть, семь, восемь... Смотри не проблюйся! Смотри! Ты слышишь меня? Ты! Рой голосов в голове взорвал мое терпение. Я встал и подошел к стеклянной балконной двери. Несколько кирпичных домов и густой туман. Такой густой, что не видно телебашню, которая совсем рядом. Только тень. Может быть просто рябит в глазах. Покурить бы сейчас.
Звонок в дверь. Катя прибежала из кухни и открыла. Ввалились веселые кладоискатели.
-- Да, сегодня с бычками ну просто облом. Едва отыскали два. Зато королевских. Экш, курить будешь?
-- Буду.
-- Я оставлю тебе добить.
-- Окей.
Он открывает дверь и выходит на балкон. В его руке полураздавленный окурок, на котором явно проступают протекторы чей-то подошвы. Прикуривает и сладко затягивается, словно это "PALL MALL".
-- А что, лучше ни чего не было?
-- Иди и поищи. Эти то за радость.
-- Тогда я не курю.
-- Тебя ни кто не заставляет. Нам больше достанется, -- Это Митя. Уже тянет своего уродца, так, что дым чуть ли не из ушей. Я стою и смотрю на них, как дурак. Потом подхожу к дивану и опять ложусь
-- Смотри не помри, -- с балкона.
-- Иди к черту!
В комнату возвращаются Катя с Милой. Всего нас в квартире пятеро. Остальные ушли. Уехали. Расползлись. Растаяли, как краски под сильным дождем. Остался только грифель карандаша. И тот скоро кончится. Чем буду дальше рисовать?..
-- Андрюша прикрой дверь, а то холодно.
-- Да ладно тебе! Смотри. Видишь, какая Москва кругом. Ленивая...
Мила подходит к окну.
-- Действительно! Ленивая... как не выспавшийся ребенок, под пушистым одеялом... он не хочет из под него вылезать.
-- Ты меня понимаешь. Люблю такую Москву. Так бы вот сидел здесь, на балконе, и, не отрываясь, смотрел бы на город.
Я лежу и смотрю на них. Вот так! Все просто! Ленивая Москва... Сказал легко. Случайно. Между прочим. Запросто. Не надо напрягаться, переживать, вынашивать, как ребенка, мысль, а потом в муках рождать. Не надо. Достаточно вот так просто кинуть пару слов... Вот она -- самородная красота. Наивысшей пробы... Я так не могу.
Раз, два, три... Эй! Эй, ты! Ты! ТЫ!
Надо меньше пить.
Надо меньше пить.
Надо меньше пить.
-- Знаешь, она еще спит. Ее не разбудили, -- Андрюша.
-- Забыли разбудить, -- Мила.
-- Да, забыли, -- Андрюша бросает докуренную сигарету и входит в комнату. За ним молчаливый Митя.
Катя убирает со стола.
-- Погоди, я тебе помогу, -- Мила подходит к ней.
-- Вы чего это? -- хитрость. Хитрость -- вот что в глазах Андрюши частый гость.
-- Со стола убираем. Сейчас посуду мыть будем.
-- Зачем?
-- Что зачем?
-- Зачем посуду мыть? Все равно жрать из нее будем.
-- Как это?
-- А мы, по-твоему, водку не закусываем что ли?
-- Андрей, хватит! Нам уже пора собираться. Скоро Катины родители вернуться. Ты что, не понимаешь? -- Мила делает вид, что обижена.
-- Ну и что? Разве мы им не нальем? -- и начинает ржать, широко раскрывая рот и харкаясь утробным "га-га-га". Вторыми голосами ему помогаем мы с Митькой.
-- Дураки! Ну ей богу, дураки!
-- Дураки -- не дураки, а после стакана закусываем.
-- Ну хватит уж! Подурачились и будет, -- теперь Мила действительно обижена.
-- Да не обращай ты на них внимание, -- успокаивает ее Катя. -- Пусть дурачатся.
Убирают со стола.
Андрюша чувствует, что проиграл. Это его не расстраивает. Он хватает полупустой пузырь "Русской", взбалтывает и с возгласом: "... и вновь продолжается бой!" залпом выпивает до дна.