— Меня?.. — отшатнулся Володя.
— Твою копию, — успокоил его Гарсон. — Ты будешь собран из атомов в нашем мире.
— Как же я буду жить? — воскликнул Володя.
Робот помолчал, видимо, сознавая, что дал промашку.
— Твое сознание будет жить, — сказал он, уточняя, что перспективы у Володи не такие уж мрачные.
— Все равно не хочу! — запротестовал Володя.
Робот опять замолчал, наверно, придумывая, как успокоить Володю, а Володя тем временем склонялся к выводу, что встреча разнопланетных цивилизаций не такая простая штука. Каждое слово, благое намерение может вырыть пропасть между мирами. И вообще, не Володе заниматься этим непростым делом — контактом цивилизаций. Ни ученого, ни дипломата из него не получится. Володя вздохнул.
— Не бойся, — сказал робот. — Тебя могут отправить назад.
— Второго?!. - ахнул Володя.
— Давай переменим разговор, — предложил робот.
Володя согласился, что переменить разговор будет лучше.
Странный это был разговор: вопросы-ответы, как где-нибудь на уроке в классе. Ни юмора, ни эмоций. Формальная логика. Кибер напомнил Володе учителя математики Волчека, который никогда не улыбался… В то же время Гарсона нельзя было назвать бездушным — машиной в полном смысле этого слова. Он замечал свои ошибки, видел, как реагирует на них человек. Об «отправке» Володи в систему Кита он сказал прямо, однако, видя замешательство человека, сам пришел в замешательство, стараясь найти выход, чтобы облегчить участь Володи. Выхода не было, и он поступил так же, как человек, — переменил тему разговора. Володя ведь тоже зашел в тупик с проблемой атомной бомбы и переменил разговор. Трудно было определить, заложено это в кибере или он перенял от Володи способность таким образом уходить от неприятного разговора. Если это заложено в программе робота, то психика далеких китян мало чем отличалась от психики человека, и это роднило китян с людьми так же, наверное, как и облик китян был сходен с человеческим: четыре конечности, голова, глаза. У Гарсона, правда, было две пары глаз, но, может быть, это удобно для конструкции робота?.. Боже мой, не спрашивать же у робота, сколько глаз у китян!..
А время неумолимо шло. Володя твердил себе: полчаса для разговора, всего полчаса!.. Володя словно видел перед собой часы и стрелку, передвигающуюся по циферблату. О чем говорить? — метался Володя от одного вопроса к другому. Как бывает в такие минуты, в голову не приходило ничего путного, стрелка часов неудержимо двигалась по циферблату. Лучше бы кибер не говорил, что улетит через тридцать минут.
Володя спросил:
— Вы имеете контакты с другими цивилизациями?
— Имеем, — ответил робот.
— И с такими, как на Земле?
— И с такими имеем.
— Вы помогаете им?
— Пытались.
— Ничего из этого не получилось? — спросил Володя, основываясь на личном опыте.
— Не получилось, — ответил робот.
— Почему?
— У каждой цивилизации своя история, свое развитие. У разумных существ своя психология. Они не терпят вмешательства, не любят советов. Или используют все не так. Вмешательство не приводит к хорошему, пока цивилизация не созрела, — пока существуют воины.
И все же, рассуждал Володя, как же так — не помочь? Хотя бы в развитии науки, техники, ухватился он за новую мысль. Если китяне сумели перебросить кибера к нам на Землю, они обладают могучей техникой, ушли вперед и помочь им нам ничего не стоит. Ах ты, жалко нет времени! А надо подойти к вопросу не сгоряча, ведь в самом деле можно выпросить такое, что может пойти во вред. Недаром предупреждал кибер, говорил о несозревшей цивилизации. Разве мы можем сказать, что у нас созревшая цивилизация? Испытания атомных бомб… Володя мучительно напрягал мысль, чем бы могли помочь нам китяне, его не покидало желание облагодетельствовать человечество.
Стрелка незримо бежала по циферблату, отмеряя последние минуты их разговора. Странного разговора, — опять отметил Володя. Никому на Земле, наверно, не приходилось вести подобного разговора. Володя посмотрел на кибера. У того в глазах все так же понимающе и спокойно работал свет. «Наверно, он чувствует мою растерянность», — подумал Володя. Сколько у них еще времени? Стрелка беспощадно отсчитывает секунды… О чем они говорили? О помощи. Разве не могли бы китяне помочь человечеству? В космонавтике, в медицине, в биологии — во всем решительно.
— Я могу помочь тебе лично, — сказал Гарсон.
— Как? — спросил Володя.
— Дай карту местности.
Володя раскрыл планшет и вручил роботу карту.
— Карандаш… — попросил тот.
Володя дал ему карандаш. Робот выбросил из корпуса другую руку и, ловко держа карандаш, мгновенно покрыл карту химическими значками. Володя с изумлением увидел, что котловина изобилует элементами чуть ли не всей таблицы Менделеева. Вот и доказательство, думал он, — карта, заполненная рукой робота! Иначе, кто поверит во встречу?
— На, — сказал робот, подавая Володе карту. — И отойди подальше.
Володя отошел и стал наблюдать. Убраны руки, согнуты ноги, — впервые Гарсон сел на округлый киль.
— Прощай, — сказал он Володе.
Еще мгновенье — и в свете гаснущего костра абрис робота затуманился; стал таять и расплываться, как льдинка на горячей плите. Только зеленые озерца глаз не хотели тускнеть и все так же, играя светом, смотрели на мир, пусть не устроенный, не созревший, но, по мнению Володи, все же хороший. Но вот и зелень исчезла. Между камнями, где Володя впервые увидел робота и где робот, облюбовав местечко, сидел три дня, не было ничего. Ничего. Остались только воспоминания и карта, заполненная удивительным кибером. Все-таки есть доказательства встречи, есть!
Володя подбросил хворосту в костер и принялся разглядывать карту. Но удивительно, — почерк на карте был точно Володин, до последней завитушки и запятой! Даже s, латинское s, которое Володя писал с немыслимой закорючкой, было — точно! — Володино и никого другого; ребята ведь знают! Карта была составлена рукой Володи, и никому — тем более скептику Выдрину — не докажешь, что над ней потрудился китянский робот. В досаде Володя прикусил губу.
Потом Володя стал собирать рюкзак: делать в котловине ему было решительно нечего. Завтра он пойдет в лагерь, к своим. Семьдесят километров — это двенадцать часов ходьбы, если не останавливаться. Володя постарается уложиться в срок — без перекуров и отдыха.
Я — Кэбот Финк, судовой врач. Получил медицинское образование в Принстоне. Знаю итальянский язык. Увлекаюсь музыкой Россини и Верди. Хочу побывать в Италии, послушать «Дон Карлоса» с итальянской сцены, поискать новые народные песни: итальянская музыка — мое хобби. Но я далек от фантастики, от политики и от баллистики. Современный мир с Вьетнамом и атомными грибами меня возмущает. Больше — он мне противен. Музыка да солнце над головой — единственно светлое, что еще остается в жизни. Женщина может вам изменить, поэзия — обмануть, фантастика — напугать. Всему этому я не верю. А вот послушать «Дон Карлоса» я бы не отказался. Не откажусь побывать в Италии — в Милане, на пьяцца Челлини. Кстати, в Милане лучший из оперных театров Европы Ла Скала… Не пьяцца Челлини мне нужно найти семью Текки, отца и мать, и рассказать им об их сыне Артуро. Номера дома на пьяцца Челлини я не знаю. Мне надо будет обойти всю площадь. Если встретится несколько семей Текки, у всех придется спрашивать, был ли у них сын Артуро. Это страшно — спрашивать, был ли Артуро, потому что Артуро сейчас нет в живых. А рассказать старикам надо историю, в которую я не верю. Потому что в фантастику я вообще не верю, История мне кажется фантастической от первого до последнего слова.
— Итак, я судовой врач. Плаваю на рефрижераторе «Элмери» из Сиднея в Сан-Франциско и из Сан-Франциско в Сидней. Одиннадцать тысяч девятьсот километров в каждый конец. Это меня устраивает. Океан, солнце над головой, и целые месяцы на горизонте — ни пятнышка. Штормы и шквалы не в счет. К ним можно привыкнуть. В конце концов за все надо платить, за солнце и океан — тоже. Зато какой простор, как легко дышится! И полная безопасность; «Элмери» неплохая посудина. Неторопливая, правда, а куда торопиться бараньим тушам?..
Капитан Фримен шутит по этому поводу:
— Пусть прохлаждаются. Еще успеют зажариться в ресторанах Лос-Анжелоса и Фриско…
С капитаном Фрименом я плаваю шестой год. За это время мы узнали друг друга с достаточной полнотой. И уважаем друг друга. Во всяком случае, в той мере, чтобы не досаждать один другому бессмысленной болтовней. В этом плане все у нас сведено к минимуму:
«Доброе утро, док» — «Доброе утро, сэр», «Добрый день» «Добрый день», «Покойной ночи» — «Взаимно, сэр». И — ничего больше. Ни трепотни, ни политики. Не то, что на других кораблях: «Э, док, все равно наши джиай всыпят красным по ту и по другую сторону от семнадцатой параллели. Это же ясно, как на таблице, док: дважды два — четыре, а не двадцать пять и не кибернетика. Будете спорить?..». Капитаны танкеров и рефрижераторов отчаянные политики — всех бы в советники президенту… Ничего подобного у нас с капитаном Фрименом. «Покойной ночи, док», — и легкий поклон. Может быть, потому, что с «Элмери» за эти шесть лет не было происшествий, а с нами никаких потрясений. До последнего рейса.
Последний рейс — исключение. Но начнем по порядку: сначала и не упуская подробностей. Нет, это не протокол. И не хроника. Это последовательная цепь событий, как они произошли в океане и как запомнились мне, Кэботу Финку. Здесь будет не один мой рассказ. Здесь и рассказ Артуро. Мне бы хотелось подчеркнуть разницу между тем и другим. Об этом я еще скажу впереди, Но все же прошу эту разницу видеть и помнить.
Нас на «Элмери» потрепало тайфуном, сбило с пути, Это была «Джина», наделавшая немало дел в океане. Тайфунам даются ласковые женские имена, что совсем не соответствует их характеру. «Джина» унесла у нас две спасательные шлюпки, сорвала антенну и на протяжении двадцати метров сломала фальшборт на правой стороне корабля. Как ни плясали мы в дрейфе, она стянула нас к югу, в середину акватории, где испытывалось секретное оружие. Когда наконец мы обрели способность ориентироваться, капитан заорал в машинное отделение:
— Полный вперед, дьяволы! Знаете, где мы находимся?..
И не ушел с мостика, пока «Элмери» не выскочил за линию невидимого квадрата.
«Джина» прошла так же внезапно, как началась, океан стал успокаиваться, на корабле команда занималась ремонтом: натягивали антенну, чинили перила.