АВЕНТЮРА ПЕРВАЯ,
в которой я осваиваюсь в новом мире, а мой двойник предстает перед товарищеским судом.
На следующее утро (я переночевал в зале) Вальдемар сказал за завтраком:
- Я сейчас еду в университет, где должен предстать перед товарищеским судом (у нас, видишь, здесь свои заботы).
- А что случилось?
- Да... чепуха! Один мой знакомый, Миша Хавский, - он нарочно скривил рот и рассмеялся, - взял у меня почитать роскошный античный словарь на немецком языке. Вернул с опозданием на две недели и запачканный каким-то жиром. Я, естественно, высказал ему все, что думаю по этому поводу. Может быть, я и погорячился, и инцидент был бы исчерпан, но сестра этого самого Микаэля, которая также учится в нашем университете (стерва, каких свет не видывал, и скорее всего, тайная сионистка - в этом мы еще разберемся!), подняла такую вонь, что никакой дезодорант не помогал! - и дошла до комсомольской организации. Вызывает меня наш комсорг Руслан Омельченко...
- Комсорг? - удивился я. - А в нашем мире он поклонник Николая Рериха!
- Да, да, одно другому не мешает. Он действительно увлекается Индией. Ну, вызывает - это громко сказано, просто начинает увещевать: дескать, я должен извиниться за недостойное советского человека проявление антисемитизма. Я категорически, - он подобно мне подчеркнул это слово характерным жестом, - отказываюсь. И в итоге сегодня собирается товарищеский суд на базе нашего факультета, где я - главное действующее лицо.
- И что тебе грозит?
- Да... ничего страшного. Поболтаем - разойдемся.
Фамилия Хавский мне ничего не говорила, но я догадался:
- Сколько в СССР евреев?
- Около восьми миллионов. Ассимиляция очень незначительна. В сорок девятом году ввели процентную норму: не более десяти процентов во всех учреждениях, учебных заведениях и органах власти. В последние годы жизни Сталина их выселили из всех крупных городов (это когда дело врачей было). Половина из них проживает в специальных юденблоках на западе страны.
- В нашем варианте истории, прости мне такую банальную фразу, немцы уничтожили половину советских евреев, а потом миллион выехал за рубеж. Они создали себе в сорок восьмом году государство в Палестине.
- Да, у нас тоже хотели их куда-нибудь выселить. Немцы нам предлагали их поменять на оборудование для добычи нефти,
- У вас известно, что немцы уничтожили всех европейских евреев в лагерях?
- По-моему, это все сионистская пропаганда. Как же! будем мы с немцами из-за евреев ссориться! Абсурд какой-то.
- А что буду делать я? - напомнил я о себе.
- Поезди по городу, освойся. Я дам тебе десять рублей, трать на что хочешь, - он достал из кошелька червонец со знакомым изображением Ленина. На метро у тебя есть?
Я показал ему свой студенческий проездной билет на февраль.
- 10 500 рублей! Не слабо! А какая же у вас средняя зарплата?
- Полмиллиона.
- А стипендия?
- Сто тысяч, но это с доплатой на питание от Собчака.
- Собчак? Анатолий Александрович? Он же преподает у нас на юридическом! А его жена - на историческом и в институте культуры.
- А у нас он мэр города Санкт-Петербурга.
- И все же, согласись, Ленинград звучит красивее, чем Санкт-Петербург.
Я пожал плечами и показал ему несколько купюр наших денег: пятьдесят, пять тысяч и другие. Он внимательно рассмотрел их и показал Виоле, потом загорелся какой-то мыслью и спросил:
- Дай-ка мне одну такую, вот эту хотя бы, на пять тысяч. У меня есть один знакомый - страстный бонист. Загнию ему за пятьдесят рублей. Скажу, что это деньги белогвардейцев.
- А дата?
На банкноте стоял 1993 год.
- Сотрем. Ну ладно, пора мне.
- Вальдемар, - сказала ему Виола (она, бедная, различала нас только по одежде, да по выражению лица), - ты там не слишком...
- За исключением того, что должно быть исключено, - отозвался он уже из коридора.
Я тоже засобирался, потому что мне очень не хотелось оставаться с нею наедине. Он поехал в центр, а я сел в трамвай и вскоре достиг Автова. Близ Красненького кладбища, как и следовало ожидать, не было танка. Я стал бродить по улицам, заходить в магазины и присматриваться к людям. Меня поразило то, что они в целом были гораздо красивее, чем в моем мире. Вчера я, кстати, не подметил одного важного признака в покрое одежды: она была подобием допетровской! Мужчины носили высокие шапки, дубленки старинного длиннополого покроя, женщины - вариации кокошника, и притом имели ярко нарумяненные щеки. Такой исторической псевдоморфозы, выражаясь словами Шпенглера, я и предположить же мог.
Не буду описывать мои путешествия по морозному городу, скажу лишь, что я два раза заходил в кафе с их скурпулезно-копеечными ценами, был в нескольких книжных магазинах, в одном из которых меня привлекла потрепанная книжка (последний экземпляр), которая называлась "Американские баптисты: царство антиразума". Насколько я смог понять из неадаптированного для меня текста, в середине XX века христианство весьма видоизменилось. Православие, жестоко преследуемое в первые десятилетия советской власти, растеряло почти всю свою паству и в последние десять лет превратилось в духовную нишу части советских интеллектуалов. Католицизм потерял свой ватиканский центр, секвестрированный фашистским правительством графа Чиано в 61 году, и новый папа Павел VI обосновался в Бразилии. Лютеранство в странах Северной Европы, прежде всего в Германии, постепенно слилось с возрождающимися древнегерманскими культами (кирхи, как и предсказывал Гауптман, были пересозданы в арийские священные комплексы по образцу Вевельсбурга). Американские же протестанты проделали ряд сложных метаморфоз, частью перешли в расистскую церковь "Арийские нации", признающую Иисуса Христа двухметровым белокурым конунгом, предательски распятом жидами, частью сблизились с евреями и ввели обрезание и большинство ветхозаветных пищевых запретов.
Вернулся я около пяти вечера, когда все вокруг уже посинело от сумерек, а мороз усилился до невыносимости. Мой двойник был дома:
- Все прошло как по маслу. Я перед началом положил украдкой твою купюру на стол Президиума, они ее вскоре обнаружили и все заседание рассматривали с очень удивленным видом - и, разумеется, не вникали в суть происходящего.
- И чем все закончилось?
- Нам обоим вынесли по выговору: мне - за разжигание национальной ненависти, ему - за варварское обращение с книгами, с запретом пользоваться университетской библиотекой в течение трех месяцев, а его сестра предстанет перед подобным судилищем за свои античеловеческие сионистские убеждения. А ты где пропадал?
- Осматривался. Заметил, кстати, что у вас машин в два раза меньше, а загрязненность воздуха пропорционально ниже... Вероятно, я останусь здесь надолго, а может и навсегда.
- Космология пространства у нас развита не ахти, но кое-что я узнаю по поводу твоего "чуда". Оно, несомненно, имеет вполне научное объяснение.
- Плохо то, что я никого не предупредил, там, у себя... Поставь себя на мое место...
- Да, это скверно... Так что вот, Виола, если я когда-нибудь бесследно исчезну, сделай и это невероятное, но очевидное предположение.
- Да я уж надеюсь, что не придется, - отшутилась она.
- Мы с тобой идентичны, - продолжал Вальдемар, нарезая аппетитную розовую ветчину к ужину. - Это, с одной стороны, хорошо, а с другой - плохо. Ситуация, с одной стороны, банальна (как в фильме об Электронике)...
Я понимающе кивнул.
- Мне бы не хотелось впутывать в это дело официальные органы, но рано или поздно...
- Но ведь не съедят же они его, в самом деле, - сказала на это Виола.