— Ты изменилась сама, это заметно, — также шёпотом сообщила я, — глаза у тебя другие стали…
— Какие? — не поняла она.
— Мудрые.
— Да? А раньше, какие были? Глупые?
— Нет, не глупые, а… как бы это сказать? — я не могла найти определения прежнему выражению глаз Джинни. Наивные? Восторженные? Удивлённые? Точно! — Ты как будто чему-то удивлялась.
— Вот так? — Джинни подняла бровки и выпучила глаза.
Я прыснула в кулак.
— Не совсем. Не таращ так глаза, они у тебя и так огромные.
— А так? — она сощурила их и смешно сморщила переносицу.
— Перестань, — я почти уткнулась носом в песок, — так ещё хуже! Ты так похожа на подслеповатую клушу.
— А как? — она сложила губки бантиком и изобразила обиженного ребёнка.
— Вот так! Сейчас хорошо получилось, — обрадовалась я, — запомнишь?
— Угу!
Джинни радостно захлопала в ладоши и стала напоминать прежнюю джинну — неудачницу. Я убедилась, что мужчины, с интересом наблюдавшие за её проявлением радости, не заметили никаких изменений и продолжила трапезу. Пока мы занимались упражнениями по мимике, мои товарищи хорошо поработали над пловом.
— Джинни, а почему ты сама не ешь? И в прошлый раз только виноград щипала? — я пододвинула блюдо с пловом к ней поближе. — Или это есть опасно?
— Ну что ты! Всё свежее, — возмутилась она, — просто… мне не положено со всеми.
— Что-о-о! — я чуть не подавилась. — Это как, не положено? Ты что, рабыня?
— А ну ешь немедленно! — поддержал меня Рыська.
— А я думал, — добавил Май, — что ты фигуру бережёшь.
— А что её беречь? — удивилась Джинни. — Ей разве что-то угрожает?
— Многие женщины, — давясь от смеха, пыталась объяснить я, — берегут стройность фигуры и мало едят, что бы не потолстеть.
— У нас больше ценятся полные женщины, — опять поразилась Джинни, — а худых, чуть ли не больными считают.
— И правильно, — Рыська придвинул к ней блюдо со сладостями, — ку-ушай!
Джинни с явным удовольствием принялась за еду.
— Эх, вина бы ещё, — мечтательно произнёс мой супруг, укладываясь на ковёр.
Щелчок волшебных пальчиков, и прозрачный кувшин с рубиновой жидкостью материализовался среди сервировки.
— Опа! — обрадовался Май, и принялся ловко разливать вино по пиалам.
— Надо бы Амерхана накормить, — вспомнила я про последнего нашего спутника.
— Он в таком состоянии не сможет поесть, — Джинни сквозь огонь посмотрела на лежащего по ту сторону костра джинна, — он совсем слаб.
— Сможет! Надо его только разбудить. Рыська с Маем давно в чувства пришли, а он всё валяется!
Я пошла будить Амерхана.
— Варя, оставь его в покое, — пытался остановить меня муж, — не трогай его! Всё равно оковы забирают у него силы и он…
— Да сняли мы оковы… — я оглянулась на друзей и вспомнила, что забыла поделиться с ними этой радостью.
— Как сняли? — три пары удивлённых глаз уставились на меня.
— Пока Джинни за вами ходила, Амерхан очнулся, мы попробовали… А потом вы вернулись, Рыська меня свалил… — дальше рассказывать я побоялась. Как объяснить их стихийный обморок? Но Май заострил внимание совсем на другом.
— Как тебе это удалось?
— Вспомнила кое что…
— Варя, не тяни! — строго потребовал муж.
— Перун говорил, что сила у моих слов большая…
— Не понял, — Май даже встал, — у каких слов?
— У слов, которые идут от сердца. Если я очень чего-то пожелаю…Я и пожелала.
— Чего пожелала?
— Что бы оковы спали, что бы заклятье перестало действовать! Наручники свалились, и он свалился.
Я подошла к спящему (всё-таки, спящему) Амерхану, подобрала браслеты и передала их мужу. Потом аккуратно потрясла джинна за плечо.
— Просыпайся, Амерхан, — тихонько позвала я, — открой глазки.
Глазки открылись, джинн принял сидячее положение, и тут началось.
— О! Великая освободитель джиннов! — Он закатил глаза к небу. — Я навеки раб твой! Твой волшебный слова…
Я бесцеремонно заткнула его рот ладонью.
— Амерхан, у тебя силы начали восстанавливаться? — джинн утвердительно закивал головой. — А есть хочешь? — Опять кивок. — Тогда иди к столу, тьфу, к ковру, и поешь. А славить меня не надо. Понял?