***
Утром следующего дня на развод не прибыл капитан Владимир Колосов. За ним и раньше наблюдалось подобное. Но, как правило, к занятиям офицер, по словам острословов, все же «подруливал». Причины опозданий находил одна другой убедительнее: чаще, чем у других, его соседи «забывали завернуть на кухне кран» и от этого страдала его квартира, кровяное давление иной раз могло резко подскочить, а через несколько дней катастрофически упасть, и прочее.
Ничего подобного на самом деле, как вскоре убедился Черножуков, с офицером не происходило, разве что давление действительно скакало вверх и вниз, как в цилиндрах двигателя внутреннего сгорания. Происходило это после очередного общения с «зеленым змием». Александр беседовал с офицером после подобных случаев, наказывал.
— На службе не пью, — хмуро ответил как-то Коло сов, — а дома имею право.
— Не имеете, черт бы побрал! — взорвался Черножуков. — Не имеете! Ведь вы же воспитываете людей, которые, извольте не сомневаться, перегар за версту чуют.
— На службе не пью... имею право... — снова повторял капитан.
И эти слова острой болью пронзали Александра. Колосов казался ему то человеком, которому ничего объяснять не нужно, то таким, которому ничего нельзя объяснить. Словно у него периодически расщеплялось сознание.
Но в то утро капитан Колосов не только опоздал на занятия — вообще не пришел в часть. Об этом комбату через полчаса после развода доложил новый заместитель по политчасти лейтенант Черненко. А вскоре позвонил и сам Колосов, сообщил, что по состоянию здоровья не может прибыть на службу.
Посланный к нему врач констатировал: депрессивное состояние после чрезмерного употребления алкоголя. Это известие Черножуков слушал под непрестанный монотонный шум дождя за окном. Он его не успокаивал, хотя известие и не ошарашило своей неожиданностью. Скорее, наоборот: подтвердило неприятные догадки. Что в таком случае нужно делать? Какое решение принять?..
И вновь с грустью подумалось о надежных друзьях — Андрее Борисове, Викторе Видлоге, Володе Минакове... Они бы дали совет. Ему даже показалось, что при них-то Колосов пить бы бросил. Он вдруг почувствовал себя одиноким. Одиночество же, физическое и душевное, порождает тоску, а тоска еще больше усиливает одиночество. Капли дождя матово светились на оконном стекле, точно слезы, пролитые из-за него и для него...
Размышляя о проступке подчиненного, его пагубном пристрастии, Александр все более убеждался в том, что Колосову не место в офицерском строю. Десятки людей в его подчинении, которые, конечно же, не могут не видеть потухших глаз этого командира, его помятого, не по летам состарившегося лица, не чувствовать несущегося от него винного перегара. Все это — плохо. И, может быть, хуже всего — дурной пример, который, к сожалению, тоже заразителен. Если хорошее в человеке мы взращиваем ценою долгих усилий, то плохое порой приживается моментально.
Рассуждая о Колосове, Черножуков вспомнил и тот давний афганский случай. У одного из офицеров приближался день рождения. Закупив у афганца пару бутылок водки, а стоило это немалые деньги, он решил отметить праздник в тесном офицерском кругу. Черножуков не отказался, да и другие с готовностью согласились. Один Борисов заметил, что водка еще никогда до добра не доводила. «Пьяный человек, — говорил он, — глух и слеп, а в наших условиях быть таковым — преступление». «Моралист нашелся», — зло высказался кто-то из офицеров. Наверное, те две бутылки были бы в тот вечер выпиты, но сигнал сбора сорвал всю роту с места: на афганский кооператив совершено бандитское нападение, и местные власти обратились к командованию нашей части за помощью. Так офицеры роты вместо празднования дня рождения пошли в бой с душманами. А уж после всего этого ротный подошел к Андрею и крепко пожал ему руку.
Такая произошла история, о которой Черножуков да и другие офицеры помнили до сих пор. Собственно, для себя комбат уже решил, как быть с Колосовым. И все же надо посоветоваться с заместителями, с секретарем партийной организации, тогда и сделать окончательный вывод. Когда в твоих руках судьба человека, невольно становишься тугодумом.
Неприятность, как известно, не приходит одна. И в этом Черножуков вскоре убедился. Зазвонил телефон, и начальник штаба полка голосом, не терпящим возражений, приказал отправить одну из рот на строительство учебного объекта.
— Но идут занятия! — воскликнул Александр.
— Снять с занятий, — на другом конце провода послышалось раздражение.
Выполнив приказание, Черножуков нашел командира полка и упрямо, будто майор не знал всего, о чем говорил Александр, стал доказывать о недопустимости отрыва личного состава от боевой учебы. Горячился. Рассказывал, к чему это приводит. Но живые конкретные примеры из практики боевых действий не произвели на комполка нужного впечатления. Он ходил по кабинету, щурил глаза и молчал.
«Чего щурится? Чего молчит?» — злился Черножуков. Его удивляло, что азбучные истины непонятны командиру. А если понятны, почему не отменит приказание? В конце концов, выдохшись, Александр тоже замолчал, подперев взглядом потолок. В голове тоскливо рождались разные догадки.
— Приказ командира дивизии, — выдавил из себя нехотя майор. — А с вами, Александр Викторович, я согласен. Людей от боевой и политической подготовки отвлекать нельзя.
— Так надо было и сказать об этом генералу, — не удержался Черножуков, вспыхнув снова, как порох. И тут же прикусил язык, спохватившись, что поступил нетактично. Комполка в ответ на непосредственность подчиненного мягко улыбнулся и развел руками, дескать, бывает и такое.
— Товарищ майор, — упрямо сдвинул брови Александр, — разрешите обратиться к генералу?
— Обращайтесь, — задумчиво кивнул тот головой и снова замолчал. Известно, что существует много причин для молчания, но основная заключается в том, что вам нечего сказать.
Выйдя из штаба полка, комбат медленно прошел к беседке и сел. Моросящего дождя будто не замечал. Да, пролетели те звонкие лейтенантские денечки, не требовавшие больших душевных переживаний.
Постепенно мысли опять возвратились в Афганистан. Как тяжело было перед отъездом оттуда прощаться с людьми, к которым успел привязаться. Привязаться душой и сердцем. Не попади в Афганистан, не познай на собственном опыте, что такое боевая обстановка и как важно, чтобы человек был готов к ней, вряд ли стал бы он так мучительно больно переживать отрыв роты от занятий. И эти переживания привели его к бесповоротному решению идти к комдиву.
Рукопожатие генерала, более крепкое, чем можно было ожидать, понравилось капитану Черножукову. Он терпеть не мог людей с вялыми руками. К его удивлению, комдив тотчас же согласился с его доводами о том, что людей от учебы отрывать вредно.
— Даже очень вредно, — подчеркнул генерал. — Но как же тогда быть с совершенствованием учебно-материальной базы, улучшением бытовых условий военнослужащих? Это ведь тоже важно и необходимо. И никто, поверьте, никто нам тут не поможет, а дожидаться военных строителей, к сожалению, приходится слишком долго. Мы же не можем ждать. Без современной учебно-материальной базы безнадежно отстанем от требований времени.
— Товарищ генерал, — упрямо вскинул брови Черножуков, — но ведь и в таком деле можно найти оптимальный вариант. Скажем, организовать воскресники, привлекать людей после занятий, а уж если отвлекать от занятий, то в заранее спланированные дни.
— Пожалуй, тут вы правы, — улыбнулся комдив. — Тут наши мысли сходны. Спасибо.
Ничего, в общем-то, не случилось. Никаких коренных переломов в решении проблемы с ходу осуществить не удалось. Однако родилась надежда, и эта надежда прибавляла ему сил, энергии в работе. Оно и понятно. Ведь если постоянно думать только о грустных вещах, то никогда не будешь просто веселым человеком.
Падающие с деревьев желтые листья были предвестниками осени. А весь горизонт от края и до края начинал светиться смутным красноватым заревом.
К вечеру настроение капитана опять резко упало, когда он со своими заместителями повел разговор о судьбе капитана Колосова. По возрасту тот был старше всех, собравшихся в тот вечер в кабинете комбата. Офицеры сидели в раздумье.
— Говорите, — попробовал расшевелить людей Черножуков.
— Думаю, в таком случае надо представлять документы на увольнение, — твердо произнес лейтенант Черненко.
И хотя он высказал его, комбатовскую точку зрения, Александр недовольно вытянул губы: в батальоне лейтенант без году неделя, а уже так безапелляционно судит. Даже голос его показался каким-то пепельным. В то же время безапелляционность молодого политработника заставила Черножукова посмотреть на него иными глазами. Он увидел в лейтенанте более зрелого человека, более решительного, чем тот показался вначале. Не случайно, например, и вчера вокруг него в курилке было столько солдат.
Значит, слушают его, значит, он интересен для них.
Вот и на этот раз предложение Черненко о Колосове дружно поддержали. Так что сомнений теперь не оставалось: тому, кто не желает расстаться с алкоголем, не место в офицерском строю.
Ночью Александр опять спал плохо. Что-то кричал во сне, к кому-то обращался. Ему слышался странный заунывный напев, похожий на печальные звуки флейты. Какие-то люди в зеленых чалмах пели на восточном языке, в словах которых было много «к» и «л». Судя по мелодии, это было религиозное песнопение.
— Что с тобой, Саша, — испуганно тормошила его Люся. В ее глазах вдруг возникло море страха, бесконечность переживаний. Он услышал ее приглушенный голос, и ему разом стало необыкновенно легко на душе.
С ним такое, кажется, уже случалось. Слышал и приглушенный голос, и короткие, шепотом произнесенные фразы... Вспомнил! Они тогда выходили из «каменного мешка», в который заперли роту душманы. Минаков ушел в разведку, Андрей Борисов направился к людям, с приказанием убежал в один из взводов связной, Александр на какое-то время остался один. И тут душманы ударили из всех стволов — в ушах звон от строчечного пения автоматных очередей и буханья гранат. Сразу сделалось неспокойно, словно потерял что-то очень и очень важное. Вдруг он услышал шуршание, чьи-то шаги и шепотом произнесенные фразы: «Беснуются! Ничего у них не выйдет». Это возвратился Борисов.
Шепот друга в одно мгновение вырвал его из состояния минутной неуверенности. Появление товарища в ту минуту было дороже материнской ласки. Добрый товарищ — самая крепкая и самая надежная защита.
Вот о чем подумал Александр, услышав испуганный голос жены. Он взял руку Люси и ощутил в своей ладони ее тепло.
***
Всю ночь и весь день на войсковом стрельбище звучали автоматные и пулеметные очереди, шершавые выстрелы из гранатометов — шла итоговая проверка. Капитан Черножуков направился к той части батальона, но которая находилась в тылу стрельбища, и, переходя от одного учебного места к другому, подмечал с грустью: там нет продуманности, тут некоторые офицеры суетились.
Даже после того, как было дано время на устранение недостатков, резких перемен к лучшему не произошло. И хотя комбат понимал, что не во всем тут его вина — батальоном-то командует всего ничего — личный барометр настроения все больше зашкаливал туда, где было пасмурно. В то же время в нем рождалось неистребимое желание блеснуть в следующий раз мастерством, а главное — научить людей профессионально владеть оружием. В это он твердо верил и этим успокаивал себя.
А сегодняшние недостатки — куда от них денешься? «Если удача будет сопутствовать постоянно, — философски размышлял Александр, — жить станет неинтересно». Цель жизни в том, чтобы превращать каждый день в маленькую победу. Важен результат. А достигается это ценой огромного труда, от которого Черножуков никогда не убегал. Сам искал себе работу, потому что безделье рождает скуку. К тому же безделье вызывает тягостные мысли об уходящем времени — вот что в нем хуже всего. Терпеть он не мог людей праздных, попросту не понимал их.
С наблюдательной вышки, в тепле которой Черножуков почувствовал, что чертовски продрог, пока ходил по учебным точкам, Александр видел, как то у одного, то у другого мотострелка трассы пуль проходили или ближе цели, или с перелетом.
Не все подразделения стреляли только на «удочку». Например, взвод под командованием старшего лейтенанта Александра Кузнецова поразил все мишени и получил отличную оценку. Неплохо показали себя воины минометной батареи капитана Валерия Громова, но их удачи не очень радовали комбата, потому что к радости за успех одного примешивалась горечь за явные промахи другого. Как говорится, тут плюс, там минус, а минус на плюс дает, известное дело, короткое замыкание.
А внизу, у наблюдательной вышки, укрывшись от сырого холодного ветра, офицеры батальона, чьи подчиненные были на огневом рубеже, обсуждали итоги ночных итоговых занятий.
— Мудрит наш комбат, всю тактику на свой лад переделывает, — слышался чей-то басок. — Наши гранатометчики могли высокую оценку получить, а он так усложнил задачу, что еле на троечку вытянули. Ну были бы обычные занятия, понять можно, а то ведь осенняя проверка. За весь год отчитываемся.