Вместо того чтобы назначить пару, которая должна была бы чинно заявиться к кандидатке и сделать ей официальное предложение, Ма послала Людмилу и Анну, велев им привести Вайо _н_е_м_е_д_л_е_н_н_о_. Как выяснилось, она была неподалеку, в "Bon Ton'e". Церемония рушилась по всем статьям: вместо того чтобы назначить дату и обговорить подробности свадьбы, стали скликать детей, а двадцать минут спустя Грег раскрыл свою книгу, и мы приняли обеты. И я наконец понял своей тупой башкой, что все происходит с такой головоломной скоростью исключительно из-за моего намерения устроить себе завтра головоломку в самом буквальном смысле.
Конечно, для меня это имело чисто символическое значение - как проявление любовного отношения семьи, что ли, ибо новобрачная всегда проводит первую ночь со старшим мужем, а вторую и третью ночи я намеревался болтаться в космосе. Но символическое или нет, а когда женщины начали плакать во время церемонии, я вдруг обнаружил, что слезы капают и из моих глаз.
Вайо расцеловала всех и ушла под ручку с Дедом; я отправился спать в мастерскую. Устал зверски, особенно за последние два дня. Вяло подумал об упражнениях и решил, что перед смертью не надышишься. Потом подумал, что надо позвонить Майку, спросить про новости с Терры. И лег спать.
Не знаю, долго ли я спал, когда вдруг обнаружил, что уже не сплю, а в комнате кто-то есть.
- Мануэль? - раздался тихий шепот в темноте.
- А? Вайо? Тебе не полагается быть здесь, дорогая.
- Нет, полагается, муженек. Ма в курсе, что я здесь, Грег тоже. А Дед сразу пошел спать.
- З-э-э... Который час?
- Около четырех. Пожалуйста, дорогой, можно я лягу?
- Что? Да, конечно! - Что-то я должен был сделать, но что? Ах да! Майк!
- Да, Ман, - ответил он.
- Отключись. Не прослушивай. Если понадоблюсь, вызови меня по семейному телефону.
- Вайо уже меня предупредила, Ман. Поздравляю.
Затем ее голова оказалась на моем обрубке, и я обнял ее правой рукой.
- О чем ты плачешь, Вайо?
- Да не плачу я! Просто дико боюсь, что ты не вернешься назад!
16
Проснулся я в кромешной тьме, очумелый от страха. "Мануэль!" Ничего не понимаю - где низ, где верх.
- Мануэль! - снова забубнила тьма. - _П_р_о_с_н_и_с_ь_...
В мозгах у меня слегка прояснело: это же будильник! Ну да, я помню, как лежал распростертым на столе в госпитале Комплекса: свет слепит глаза, слышу чей-то голос, а в вены по каплям вливается снотворное. Но ведь это было сто лет назад, с тех пор прошла целая вечность, наполненная кошмарами, невыносимой тяжестью и болью.
До меня дошло, почему не разобрать, где низ, где верх; ощущение-то знакомое. Невесомость. Значит, я в космосе.
Что же и почему не сработало? Может, Майк потерял запятую перед дробью? Или уступил своей детской природе и сыграл с нами шутку, не понимая, что она нас прикончит? Но тогда почему после всех этих бесконечных мучений я все еще жив? А может, я умер? Может, для призрака это и есть нормальное состояние - быть одиноким, потерянным, существующим нигде?
- Проснись, Мануэль. Проснись, Мануэль...
- Ох, да заткнись ты! - огрызнулся я. - Закрой свою гнусную пасть!
Запись продолжала крутиться. Я плюнул на нее и решил врубить свет. Ну где же этот вонючий выключатель?! Нет, чтобы оторваться с трехкратной перегрузкой от Луны, вовсе не нужно мучиться сто лет, это мне просто кажется. Восемьдесят две секунды... Но порой человеческая нервная система ощущает каждую микросекунду. Три "g" - это в восемнадцать растреклятых раз больше, чем обычно весит лунарь.
И тут я обнаружил, что эти безмозглые идиоты, у которых в головах чистый вакуум, не надели мне руку. По какой-то дурацкой причине они сняли ее, когда раздевали меня и совали в скафандр, а я от лошадиной дозы пилюль типа "не-волнуйся-милый" и "баюшки-баю" совсем обалдел и не протестовал. Надеть руку обратно, конечно, забыли. А этот drecklich выключатель конечно же где-то слева, там, где у меня пустой рукав скафандра.
Следующие десять лет я провел в попытках отстегнуться одной рукой, затем двадцать лет отбывал срок, плавая в непроглядной тьме, пока наконец не натолкнулся на свою люльку. Выяснил, где у нее головная часть и стал на ощупь искать выключатель. Отсек был не больше двух метров в любом направлении, но при невесомости и в полной тьме казался куда больше Старого Купола. Наконец нашел. И стал свет.
(Не спрашивайте, почему в этом гробу не сделали хотя бы трех осветительных систем, работающих непрерывно. Вероятнее всего, по привычке. Раз есть лампы - значит, должен быть и выключатель, разве _н_е_т_? Все наше жилище сварганили за пару дней; спасибо и на том, что выключатель вообще сработал.)
Когда я зажег свет, объем сразу уменьшился до размеров, вызывающих клаустрофобию, а то и процентов на десять поменьше. И я смог взглянуть на профа.
На вид явно мертв. Что ж, у него есть уважительные причины. Позавидовал ему, но решил, как положено, проверить пульс, дыхание и так далее на случай, если ему не повезло и у него сохранились эти никчемные функции. Легко сказать - проверить. И дело тут не только в моей однорукости. Зерно перед погрузкой было высушено и подвергнуто вакуумной обработке, но предполагалось, что наш отсек будет загерметизирован. Никакой роскоши - просто резервуар, наполненный воздухом. Скафандры, конечно, обеспечат наши дыхательные потребности в течение двух суток, но даже в самом лучшем скафандре передвигаться удобнее, когда снаружи его окружает атмосфера, а не вакуум. Кроме того, мне надо было обследовать своего пациента.
А я не мог. Мне даже не требовалось снять шлем, чтобы понять - эта консервная банка не сумела остаться герметичной; стоило только взглянуть на скафандр, и все стало ясно. Конечно, лекарства для профа, сердечные стимуляторы и прочее были у меня в "полевых" ампулах; я мог проткнуть ими любой скафандр. Но как проверить пульс и дыхание? Скафандр-то у него типичная дешевка, такую дрянь покупают только лунари, редко покидающие свои поселения. Никаких наружных контрольных приборов.
Рот у профа был раскрыт, глаза закатились. Мертвяк, - решил я. Ничего уже не ждет экс-профессора за порогом этой старой баржи. Он сам себя ликвидировал. Я попытался пощупать пульс на шее: не выходит, мешает шлем.
Нас обеспечили программируемыми часами - неслыханная щедрость! Судя по их показаниям, я был в отключке сорок четыре часа с лишком, все по плану, а значит, через три часа мы получим жуткий пинок и выйдем на парковочную орбиту вокруг Терры. Затем, после двух оборотов, то есть еще через три часа, нас включат в программу приземления - если наземный контроль в Луне не передумает и не оставит нас на орбите. Но это вряд ли: зерно не задерживают в вакууме дольше, чем необходимо. Оно начинает вздуваться и превращается в "поп-корн", что не только снижает его качество, но и нашу баржу может расколоть, как перезрелый арбуз. Приятная перспектива, не правда ли? И какого черта они упаковали нас вместе с зерном? Почему не загрузили баржу камнями, которым плевать на вакуум?
У меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять об этом и почувствовать жажду. Глотнул из соски капельку, не больше, так как вовсе не собирался встретить шесть "g" с полным мочевым пузырем. (Беспокойство было излишним: меня снабдили катетером. Но сказать забыли.)
Когда время стало подпирать, я решил, что профу не повредит, если я вколю ему лекарство, которое должно помочь ему выдержать сильное ускорение. Потом, на парковочной орбите, дам еще и сердечный стимулятор. Похоже, ему теперь вообще ничего не может повредить.
Сделал профу укол, а все оставшиеся в моем распоряжении минуты потратил на то, чтобы снова залезть в "упряжь". Нелегкая работа для однорукого. Жаль, не знал я имени моего заботливого дружка - покрыл бы его покрепче.
Десять "g" при выходе на парковочную орбиту вокруг Терры давят всего 3,26 на 10^7 микросекунд; просто кажется, что дольше, поскольку десять "g" в шестьдесят раз больше того, к чему привык этот жалкий мешок протоплазмы. Фактически тридцать три секунды. Боюсь, моей прародительнице в Салеме пришлось покруче в те полминуты, когда ее вздернули и заставили плясать в воздухе.
Я дал профу сердечный стимулятор, а затем три часа пытался решить вопрос, стоит ли мне самому колоться перед приземлением. И решил, что не стоит. Все, что дали мне уколы при катапультировании, это столетие кошмарных сновидений вместо полутора минут мучений и двух дней скуки, а кроме того, если эти последние минуты окажутся действительно последними, я хочу их _п_р_о_ж_и_т_ь_. Даже если они будут ужасны, они все равно мои, и я не собираюсь их никому отдавать.
Они и в самом деле оказались ужасными. Шесть "g" тоже были не лучше, чем десять. Даже хуже. Да и четыре, честно говоря, не фонтан. Потом нам наподдали еще разок. Потом, совершенно внезапно, несколько секунд свободного падения. После чего последовал удар о воду, который вовсе не был "аккуратненьким" и который мы приняли на ремнях, а не на прокладках, так как нырнули "головой" вниз. А после глубокого нырка (думаю, Майк этого не предусмотрел) мы вылетели из воды и снова тяжело плюхнулись, прежде чем поплыть по волнам. "Землееды" зовут это плаванием, но оно сильно отличается от плавания в свободном падении: на вас давит сила тяжести в одно "g", то есть в шесть раз больше, чем в Луне, да к тому же еще болтает из стороны в сторону. И здорово болтает... Майк уверял, что на Солнце все спокойно и нам не угрожает радиация внутри нашей "железной девы". А вот погода в Индийском океане его, видимо, не очень интересовала; прогноз для приземления барж был вполне приемлемым, и он решил, что все в порядке. Я бы на его месте решил точно так же.
Мне казалось, что в желудке у меня пусто. Но шлем вдруг наполнился такой отвратительной кислой жидкостью, что я и врагу не пожелал бы оказаться на моем месте. Затем нас перевернуло, и эта дрянь хлынула мне в глаза, в волосы и даже в ноздри. Землееды зовут такие штуки "морской болезнью". Всего лишь одна из множества мерзостей, которые у них в порядке вещей.
Не буду углубляться в подробности и описывать, как долго и нудно нас тащили на буксире в порт. Достаточно сказать, что вдобавок к морской болезни у меня почти кончился запас кислорода в баллонах. Каждый из них рассчитан на двенадцать часов - вполне достаточно для пятидесятичасового полета, большую часть которого я провел обездвиженным, но на дополнительные несколько часов буксировки маленько не хватило. Когда баржа наконец остановилась, я прибалдел настолько, что меня уже ничего не волновало, в том числе и проблема выхода из жестянки.
Хотя нет, кое-что волновало... Нас подобрали, покрутили и оставили висеть вниз головой. Позиция малоприятная, особенно при земной силе тяжести, и просто невозможная, если предполагается, что ты должен: а) отстегнуть ремни; б) выбраться из углубления, сделанного по форме скафандра; в) достать кувалду, прикрепленную к переборке с помощью барашковой гайки; г) сбить скобы, закрывающие аварийный люк; д) пробиться через него наружу е) и в заключение вытащить на себе старика, одетого в тяжелый скафандр.
Я не выполнил даже пункта "а" - отключился, повиснув вниз головой.
К счастью, пункты эти были предусмотрены на крайний случай. Стью Лажуа знал о нашем прибытии, а незадолго до посадки известил об этом земные средства массовой информации. Я очнулся, увидел склонившихся надо мной людей и тут же вырубился. Вторично пришел в себя уже в госпитале, лежа на спине и ощущая тяжесть в груди. Чувствовал себя слабым - не больным, а просто усталым, избитым, голодным и умирающим от жажды. Кровать покрывал прозрачный пластиковый купол, благодаря которому дышалось легко и свободно.
Ко мне с обеих сторон бросились люди: с одной тонюсенькая медсестра-индуска с огромными глазищами, с другой - Стью Лажуа.
- Привет, дружище! Как самочувствие?
- З-э-э... нормально. Но пропади оно все пропадом! Разве так путешествуют?!
- А проф говорит, это был единственный способ. Ну и крепкий же старикан!
- Постой-ка! _П_р_о_ф_ говорит? Но проф же умер!