— Давай как знаешь, — вздохнул казах, и машина свернула на главный проспект.
Минут через двадцать с коробкой конфет в руках Рогов вошел в одноэтажный, не очень новый окраинный домик. Их встретила худенькая женщина с русой косой в простеньком, но чистом и аккуратно выглаженном ситцевом платье. К ее коленям жался удивленный мальчонка, оказавшийся Вовкой.
— Ты, Нина, не пугайся, что мы вдвоем, — отвечая на ее вопросительный взгляд, пояснил Юра. — Товарищ из Москвы, журналист. Ему быстро-быстро надо в Степновск. Мы поужинаем и поедем. Ты знакомься.
— Нина, — певучим голосом сказала она и протянула холодную ладонь.
— Оказывается, мы земляки, — произнес Рогов, осматривая небогато обставленную комнату. Двуспальная деревянная кровать, диванчик, служивший ночью постелью для сына, столик, четыре венских стула, проживших длинную жизнь и сменивших на своем веку, очевидно, немало хозяев, кошма, разостланная на полу. На стене же, чистой, недавно побеленной, — портрет космонавта Николаева и несколько фотографий.
— Земляки, — подтвердила Нина, — только в недалеком прошлом. А теперь я здешняя. Давно уже не была в столице.
— Где вы там жили?
— Измайлово знаете? Так вот там, на Девятой Парковой.
— И наверное, в Москву тянет?
— Да как вам сказать? Разве в этом счастье?
— Она у меня нашу степь полюбила, — с гордостью объявил Юра. — Ваша Москва — большой, шумный. Там и не заметишь, как состаришься. Если бы я там таксистом работал, каждый бы день штрафы платил: но так повернул, не в тот ряд пристроился. А у нас степь большой, гуляй куда хочешь на машине. Руки мыть будешь?
— Буду, — согласился Рогов, — только сначала конфетами твоего сына угощу. Забирай всю коробку, Вова!
— Ой, да зачем вы его так балуете?! — всплеснула руками Нина. Было что-то доброе и отзывчивое в ее голосе, в ее робком взгляде.
Рогов не заметил, как на столе появилось блюдо с горячими мантами, огромная душистая лепешка, красный перец и кувшин с холодным кумысом, принесенный из погреба. Юра сел за стол в одной белой сетке, подчеркивавшей смуглоту его лица, шеи и рук. Нина принесла бутылку портвейна, и он удовлетворенно крякнул:
— Какой молодец, Нина, все мои мысли на лбу читаешь.
— Так твой же лоб — это книга без переплета, — засмеялась жена, ставя два граненых шкалика. Рогов попробовал отказаться, но хозяин не дал ему договорить.
— Ты мой гость. Значит, должен на дорогу выпить. Это мне с тобой нельзя. Я за рулем.
— А я один как-то не привык.
— Зачем один? С Ниной пить будешь. За Москву пить будешь. Потом за наш Казахстан, а потом за счастливый путь. — Они с женой переглянулись как-то особенно выразительно, и Юра спросил: — Ты не станешь возражать, если Нина с нами поедет?
Рогов удивленно пожал плечами. Поняв его замешательство, женщина скупо проговорила:
— Юра боится в дороге уснуть. Не спал две ночи.
— Пожалуйста, пожалуйста, — улыбнулся Рогов.
Нина покинула их и минуту спустя внесла в комнату пахнущую бензином куртку:
— Это для тебя. Юра. Ночи у нас холодные. А вот спички и папиросы.
Юра покачал коротко остриженной головой. Стараясь побороть в голосе нежность, пробормотал:
— Скажи ты какая!
— А еще я возьму термос с горячим чаем, — не слушая его, прибавила Нина.
— У нас действительно ночью собачий холод, — словно оправдываясь, проговорил Юра, а Рогову вдруг стало тепло и завидно от того, что он успел увидеть в этой бедноватой комнате, где обитали люди, согретые настоящей любовью. Он перевел глаза на мальчугана, уплетавшего шоколадные конфеты.
— А этого пузана куда?
— Он сейчас заснет, он свое время знает, — поспешно сказала Нина. — Правда, Вовочка?..
Южная ночь плотно укутала землю, когда подошли они к темневшей у калитки «Волге». Крупные яркие звезды висели в небе да еще уличные фонари пробивали темень. Юра предложил Рогову сесть рядом, но тот наотрез отказался, уступил место Нине, сославшись на то, что на заднем сиденье удобнее будет подремать.
— Тогда как знаешь, — просто сказал Юра, и Рогов без труда понял по его голосу, как тому приятно будет ехать рядом с женой.
Зашуршал легкий плащ, когда Нина усаживалась на переднее сиденье. На свои колени она положила шоферскую куртку. «Волга» промчалась по главной улице, еще оживленной в этот вечерний час, и казах, рукой указывая на огни кинотеатра и витрины магазинов, одобрительно промолвил:
— Видал? Чем у нас не Москва? Раньше при царе сюда революционеров ссылали, а теперь смотри, сколько неоновых огней! Разве мой город плохой?
Большие трех— и четырехэтажные дома постепенно сменились подслеповатыми глинобитными и саманными постройками. В ярком свете фар впереди возникли высокие железные фермы моста, опрокинутого над бурной рекой. Она была неразличима в темноте, но даже сквозь ровный шум автомобильного мотора доносился грохот падающей с каменистых порогов воды, и слышно было, как она бурлит у берега. За мостом дорога круто поворачивала вправо, и Нина тихо напомнила:
— Здесь на прошлой неделе дождем мосток подгнивший снесло.
— Помню, — негромко откликнулся Юра, — там два бревна заменили. Не опасно.
И действительно задняя часть «Волги» встряхнулась на неровностях залатанного настила, рессоры ее застонали.
Редкая сетка городских огней давно уже осталась позади. Леня устало смежил тяжелые веки и задремал. Когда он очнулся от сильного толчка на ухабе, увидел, что Юрина голова с черными жесткими волосами неудобно лежит на мягкой спинке сиденья, а Нина, вытянув руки, правит машиной. Свет фар ложился далеко впереди, выхватывая из мрака широкую, не покрытую ни гравием, ни асфальтом, но хорошо наезженную дорогу.
— Не спи! — будила Нина мужа.
— А я и не сплю. Я только мало-мал, — оправдывался тихо Юра. Он положил сильные руки на баранку, а Нина придвинулась к нему, и было видно, как слились в один темный круг две головы. И опять шепот:
— Соскучился по тебе, Нина, день и ночь не видел.
— А зачем в рейс пошел? Лучше бы дома остались.
— Так я ведь долг сегодняшними сверхурочными покрою. И еще тридцать километров с выключенным счетчиком проеду.
— И не совестно. Юрка! Это что? В условия вашей бригады коммунистического труда входит? Ездить с выключенным счетчиком и брать за это деньги с пассажира… Ой как хорошо!
— А ты забыла, что наша бригада в переходный период от социализма к коммунизму существует. Большие начальники и те еще от капиталистических пережитков не все освободились, а Юра Тоголбеков — человек маленький.
— Болтушка мой Юра Тоголбеков, — засмеялась она сдавленно, и Леня услышал приглушенный поцелуй.
— Почему болтушка? — поворачивая баранку вправо, заинтересовался муж. — Всего двадцать рублей не хватает, чтобы тебе электрическую швейную машину купить.
— И ты собираешься их накопить подобным путем? Не выйдет. Юра. Даже в переходный период не выйдет.