Интервью Докпуллера было напечатано во всех газетах. Итак, хотя и в скрытой, "объективной" форме, Докпуллер становился на сторону Довса. Теперь Чьюз уже не сомневался, что статья Довса инспирирована миллиардером. Ему стал ясен путь, каким пойдут Докпуллер и другие враги. Но как же понимать "тщательное исследование"? Такие ученые, как Рибо и Турек, не пойдут на подлость - они признают беспочвенность обвинений Довса.
Чьюз даже и не попытался узнать о судьбе своей статьи: после интервью Докпуллера было ясно, что "Свобода" ее не напечатает - Уиппль оказался прав. Чьюзу в редакции газет "Время" и "Честь", которые тоже пользовались репутацией "солидных", вежливо отказали. Газеты не чувствовали себя вправе решать чисто научный спор двух ученых, который, к тому же, судя по заявлению господина Докпуллера, будет решен авторитетной комиссией.
Чьюз с горечью подумал о том, что его уже ставят на одну доску с каким-то Довсом. Несмотря на всю свою скромность, он почувствовал себя оскорбленным. В ожидании "тщательного исследования" он решил написать профессору Рибо.
Но Рибо в тот же вечер явился сам. Вид у него был весьма смущенный.
Рибо выразил Чьюзу свое сожаление по поводу событий последних дней. Все произошло помимо его ведома. Пусть профессор Чьюз будет уверен, что никто в институте не разделяет точки зрения Довса.
- Вы считаете, что статья Довса - "научная" точка зрения, которую вы "научно" же не разделяете? - в упор спросил Чьюз. - С каких это пор подлость стала наукой? - Рибо вздрогнул. - Крупные дельцы из низменных материальных побуждений хотят уничтожить мое изобретение, - так же резко продолжал Чьюз. После того как вашему Докпуллеру не удалось подкупить меня, он использовал Довса. Я не знаю его, но удивляюсь, как могли вы допустить у себя в институте такое сочетание подлости и невежества. Во всяком случае, могу вас поздравить, профессор, - имя вашего института впервые в его истории красуется под столь оригинальным научным трудом, как статья Довса!
Рибо вновь дернулся в кресле.
- Профессор, прошу вас, выслушайте, прежде чем обвинять, - умоляющим тоном сказал он. - Все это произошло помимо нас. В конце концов, Довс даже не наш сотрудник. Точнее, он состоял в институте, но еще лет пять назад был уволен по моему настоянию. Помните, профессор, скандал с Хэрти, фабрикантом патентованных средств? Странно, что не помните, - тогда об этом много говорили. Так вот Довс совмещал работу в нашем институте с работой у Хэрти. Мне это и раньше не нравилось - известно, что такое патентованные средства. Как раз в это время научные круги боролись за издание закона о контроле над патентованными средствами. Сущность работы Довса мне была ясна: фабрикант нуждался для рекламы в человеке с именем или, по крайней мере, с научным званием. Но вы понимаете, каково было мне видеть в этой рекламе упоминание о научном сотруднике моего института. И вдруг этот скандал... Среди изобретений Хэрти особым успехом пользовалось так называемое "Счастье толстяков". Действительно, даже объективные медицинские наблюдения подтверждали, что пилюли вызывали у толстяков быстрое и заметное похудание. И вдруг сенсация! Оказывается, Хэрти пичкал своих пациентов... Чем бы вы думали?
Рибо сделал паузу, Чьюз в недоумении смотрел на него.
- Солитерчиками, молодыми солитерчиками! - воскликнул Рибо. - В кишечниках пациентов они быстро вырастали, изнуряли их и приносили славу и доход изобретательному фабриканту.
- Фу, какая гадость! - поморщился Чьюз. - Неужели это возможно?
- Все возможно, профессор. Нет такой гадости, на которую не нашлось бы охотника. Все дело в цене... После этого скандала Довс, конечно, не мог оставаться в институте. Что же касается Хэрти, его дело не дошло до суда только потому, что он достаточно богат: говорят, он не поскупился хорошо вознаградить кое-кого из пострадавших, кое-кого из чиновников. Кроме того, помогла ловкость его адвоката Грэпса.
- Грэпса? - переспросил Чьюз. - Почему мне знакомо это имя?
Чьюз задумался - и перед ним возникли гладко причесанная голова, лысеющий пробор, церемонный поклон.
- Ну, конечно! - воскликнул Чьюз. - Тот самый адвокат, который предлагал мне отступного за отказ от изобретения. Да, вспоминаю: он говорил и от имени фабрикантов патентованных средств. Теперь все понятно: интересы Докпуллера и Хэрти совпали, и оба коммерсанта использовали вашего Довса. Однако позвольте, профессор, почему же он ваш? Вы же сказали, что он давно уволен.
- Это - самое неприятное, - сокрушенно сказал Рибо. - Дело в том, что недавно я был вызван профессором Ферном. Вы знаете его - это правая рука Докпуллера. Ферн передал мне письменную просьбу Довса о возвращении в институт. При этом Ферн заявил, что решение, конечно, зависит от меня, но Докпуллер считает возможным удовлетворить просьбу Довса. Я высказался против. Но Ферн многозначительно повторил: господин Докпуллер считает возможным. Господин Докпуллер находит, что пять лет пребывания вне института достаточное наказание для ученого; к тому же, твердо установлено, что Довс не работает больше у Хэрти. И, сознаюсь, я сделал ошибку... Мне было как-то неловко отказать человеку, на средства которого содержится институт... Конечно, институт автономен, я - полный хозяин, но все-таки, знаете... Словом, я уступил... Конечно, я не мог предвидеть того, что случилось. Как видите, меня перехитрили, бесчестно обманули...
Рибо замолчал. Молчал и Чьюз.
- Когда я прочел статью Довса, - продолжал Рибо, - я в бешенстве бросился к Ферну. Но он был спокоен. "Это частное дело Довса", - сказал он мне. Я возразил: "Какое же это частное дело, если под статьей не только фамилия, но и звание сотрудника института?" И тут - не могу вспомнить об этом без содрогания - Ферн прозрачно намекнул, что было бы хорошо, если бы институт солидаризовался с мнением Довса. Я взбесился окончательно и не стал больше играть в прятки. "Наоборот, мы выступим против Довса", - сказал я резко. "В этом нет никакой надобности, - возразил Ферн. - Институт выразил свое отношение к Y-лучам, присудив премию их изобретателю". - "И он должен теперь открыто защищать свое мнение", - настаивал я. "Господин Докпуллер против этого!" - "Я предпочту уйти из института, чем молчать!" - ответил я. "Как вам угодно, - ледяным тоном сказал Ферн. - Господин Докпуллер скорее откажется от института, чем позволит вмешиваться в это дело. Впрочем, закрывать институт не придется: если вы не умеете ценить исключительности своего положения в институте, то найдется достаточно ученых, которые не имеют этих условий и будут счастливы получить их".
- Я убежал от этого мерзавца, - продолжал Рибо. - Я понял, что эти люди готовы на все: и на мою отставку и на отставку других ученых, несмотря на их известность, авторитет, труды... Но в то же время я сознавал, что таких условий работы мы действительно нигде не найдем, а на наше место найдется достаточно охотников. У меня начат целый ряд интересных работ... Конечно... при моем положении я не останусь без места, без лаборатории... Но, может быть, ради заработка придется больше, чем теперь, заниматься педагогической работой, а знаете, как это отрывает от научных исследований. Неизвестно, буду ли я иметь такую лабораторию, столько сотрудников...
Рибо снова помолчал.
- Профессор Турек подал в отставку... Положение его ужасно... Он вел ценную работу, несомненно, был накануне крупного открытия. Теперь он остался без места... Неизвестно, будет ли у него возможность вернуться к работе...
Рибо искоса взглянул на Чьюза. Тот молчал, устремив неподвижный взгляд в окно.
- Мы с профессором Берроу, - продолжал Рибо, - в виде протеста тоже решили подать в отставку, если вы найдете это целесообразным.
Чьюз молчал.
- У вас и Берроу - большие работы, - сказал он наконец, все так же не отрывая взгляда от окна. - Я понимаю ваше положение... Но... зачем ваши работы?
- Как зачем?
- Вот именно: зачем? Я работал над "лучами жизни" двадцать лет. А зачем?
Рибо не нашелся что ответить.
- Простите, профессор, я лягу, мне не совсем хорошо, - вдруг сказал Чьюз, с трудом поднимаясь с кресла. В эту минуту он показался Рибо совсем дряхлым стариком. - Если вы останетесь ночевать, я отдам распоряжение.
Рибо поспешил сказать, что остановился в гостинице. С неприятным чувством уезжал он от Чьюза.
4. Печать защищает народ и науку
Вонючки по внешнему виду изящнее и красивее барсуков. Нет, кажется, во всем мире более противного, зловонного вещества, чем то, которое распространяют вокруг себя эти животные. Наименование этого смрада "чумный" вполне справедливо: от всякого, кто имел несчастье войти с вонючкой в близкое соприкосновение, действительно все будут долгое время сторониться, как от зараженного чумой.
Брэм. "Жизнь животных"
Уиппль стал чем-то вроде личного секретаря профессора Чьюза. Он подбирал выступления печати против "лучей жизни", делал вырезки и передавал их профессору. Чьюз сам просил его об этом: он хотел быть полностью в курсе дел. Точно по сигналу ("А, может быть, и в самом деле по сигналу?" - думал Чьюз), тон газетных статей резко изменился. То время, когда Чьюза восхваляли, давно прошло. После выстрела Гуда ни одна "демократическая" газета уже не позволила бы себе одобрительно отозваться о "лучах жизни". Но по сравнению с тем воем, какой поднялся после статьи Довса, нападки, вызванные биржевым крахом и самоубийством Гуда, могли бы показаться объяснением в любви. Если раньше только "Рекорд сенсаций", "Горячие новости" и другие газетки столь же бульварного типа называли Чьюза преступником, злодеем, убийцей, то теперь от них не отставали и "солидные" органы печати. Теперь уже все газеты писали об экономической катастрофе, грозящей человечеству в результате изобретений Чьюза, об ожидающей народ трагедии вырождения, о неизбежной эпидемии самоубийств, предвестником которой явилась смерть Гуда...
Только "Свобода" заняла странную позицию. Сыграв свою роль зачинщика, газета вдруг смолкла. Она не опубликовала ни строчки комментариев к статье Довса и вообще ни слова о Чьюзе, если не считать интервью Докпуллера. Уиппль видел в этом тонкий замысел: Керри решил надеть на себя личину объективности, чтобы сделать тем более убедительным и верным окончательный удар.
И все же этот шумный газетный переполох казался ничем рядом с бурей в эфире. Никогда еще в эфир не изрыгалось такого бурного, тяжелого, грязного потока обвинений и ругательств.
Уиппль видел, что "Центральная радиокомпания" в точности придерживается принципа Керри: толпа мыслит не мозгами, а ушами. Решительно повсюду - на улицах и в магазинах, на вокзалах и в квартирах, в банях и в храмах, в тюрьмах и на кладбищах - репродукторы - эти металлические глотки, не знающие усталости и отдыха, - вещали, кричали, вопили с такой яростью, что всякая самостоятельная мысль, осмелившаяся появиться в человеческом мозгу, была бы беспощадно заглушена в самом своем зародыше.
Чьюз попробовал было отвечать на кое-какие обвинения, но вскоре убедился, что ничто уже не может остановить извержения этого грязевого вулкана."
Почему молчит злодей Чьюз? - грозно спрашивали "Горячие новости". - Если бы обвинение было несправедливо, он опроверг бы его. Но он молчит - значит, публично признает свою вину. Сознается, что пытался обмануть народ, обмануть ученых и, произнося речи о благе для человечества, в действительности хотел превратить всех в стариков и старух".
Это показалось Чьюзу прямым вызовом, и он не счел возможным промолчать. "Горячие новости", конечно, не поместили его ответа, а на телефонный запрос Чьюза сообщили, что "все и так достаточно ясно".
Под некоторыми статьями Чьюз находил знакомые подписи.
Солидная газета "Честь" поместила обстоятельное исследование адвоката Джона Грэпса на тему: "Несостоятельность "Лиги спасения" с точки зрения частноправовых интересов, или почему "Лига спасения" не имеет юридических прав существования". После длинного вступления, обнаруживавшего незаурядную эрудицию автора, который ссылался на римское право, кодекс Юстиниана, кодекс Наполеона и т.д. и т.п., Грэпс доказывал, что каждое частное общество в отличие от государства, налагает на своих членов специальные обязательства лишь постольку, поскольку сами члены этого общества добровольно согласились признавать эти обязательства. Но частное общество не может налагать никаких обязательств на лиц вне данного общества. Между тем именно так собирается поступить "Лига спасения", посылая с проектируемых станций свои лучи и принудительно леча ими всех, то есть и не членов лиги и тех, кто к ней вовсе не обращался с просьбами о лечении, кто и лечиться, может быть, не хочет. Какое она имеет на это право? Кто смеет в нашей Великой Демократической республике, где неотъемлемым правом каждого гражданина является свобода, - кто смеет, повторяем мы, насиловать чужую волю, нарушать свободу? Если бы даже лучи и действительно лечили, то и тогда никто не имел бы права уничтожать болезни без согласия больных, поскольку болезни являются частной собственностью больных. А кто будет отвечать, если лучи вызовут не лечение, а старение? Не являясь компетентными в чисто научных вопросах, мы, однако, не можем игнорировать научные показания таких бесспорных авторитетов, как всемирно известный Институт имени Докпуллера. Во всяком случае, имеет ли право частное общество брать на себя риск действия, по поводу которого раздаются столь авторитетные предостерегающие голоса? Ведь ужасные последствия оно не сможет ни исправить, ни возместить! Вот почему "Лига спасения" не имеет никаких юридических прав существования. Она представляет собою дерзкий вызов не только нашей конституции, но и самой человеческой природе, отраженной в законодательстве всех времен и народов, начиная с Рима и кончая Великой Демократической республикой. Итак, все науки - юридические, социологические, медицинские - против "Лиги спасения". Она должна быть ликвидирована. Для действительного же лечения мы имеем прекрасных врачей, прекрасные больницы, санатории, курорты, чудесные лекарства, в особенности всемирно известные патентованные медикаменты Хэрти, - покупайте их во всех аптеках и магазинах, и вы всегда будете здоровы! Dixi.
Чьюз читал, и перед ним возникала лисья физиономия Грэпса. Он вспоминал и недавний рассказ Рибо о солитерах Хэрти."
Рекорд сенсаций" упорно именовал Y-лучи "лучами старости". Газета ничего не "доказывала" - она просто заявляла, что народ сам сумеет себя защитить, если этого не сделают правительство и великий покровитель науки господин Докпуллер. Народ сотрет с лица земли адскую кухню лжеученого злодея, уже запятнавшего себя кровью героя-юноши и теперь готовящего новые козни."
Время" заклинало правительство и великого Докпуллера немедленно исправить допущенную ими ошибку и ликвидировать лигу, столь опасную для народа, для государства, для всего человечества... Если правительство не поторопится, это, несомненно, крайне неблагоприятно скажется для него на выборах: народ не прощает легкомысленного отношения к своим интересам.
Лишь несколько серьезных еженедельников попробовали - да и то достаточно робко - взять Чьюза под защиту. Еженедельники выражали сомнение, чтобы профессор Чьюз мог совершить столь роковую ошибку, говорили, что, прежде чем поднимать кампанию против крупного ученого, необходимо тщательно исследовать Y-лучи, и в заключение все-таки признавались в своем смущении по поводу того обстоятельства, что профессор Чьюз почему-то молчит.
Чьюз отправил в эти журналы статьи, выдержанные в строго научном духе. Кроме того, он решил испробовать еще одно средство. Он разослал в газеты письма с отказом от Большой Национальной премии имени Докпуллера. В мотивировке этого решения он кратко разоблачал все махинации Докпуллера. Всю сумму премии Чьюз переводил Докпуллеру.
Из ежедневных газет только "Рабочий" полностью напечатал письмо Чьюза. Большинство газет ограничилось лишь хроникерским сообщением об отказе от премии. А на другой день газеты по-своему объяснили читателям причину этого отказа: очевидно, сам Чьюз признал наконец свою ошибку и теперь возвращал неправильно присужденную премию. Что же касается "Рекорда сенсаций" и "Горячих новостей", то они упоминали об этом факте, как о "лишении Чьюза премии".
Вскоре, однако, появились симптомы, обрадовавшие Чьюза. Помимо газеты "Рабочий", несколько солидных журналов потребовали прекращения травли знаменитого ученого и немедленного исследования Y-лучей. Это требование адресовалось непосредственно Институту имени Докпуллера, как научному учреждению, присудившему премию профессору Чьюзу. Несколько групп ученых, несколько университетов также опубликовали свои протесты. Профессор Берроу напечатал гневную статью, в которой сообщал о своем уходе из Института имени Докпуллера в знак протеста против травли знаменитого ученого.