— «Эйч-би-оу»?
— Простите. Кабельная сеть.
Он сделал в блокноте три пометки.
— Послушайте. В моем мире… Знаю, это звучит безумно. В книге Линднера…
— Линднера?
— Линднера. «Пятидесятиминутный час». Бестселлер пятидесятых годов.
— Судя по названию, это книга о психиатрии. И что, действительно бестселлер?
— Так, давайте сначала. Еще раньше он написал книгу, из которой взяли выражение «Бунтовщик без идеала», но к фильму она никак не относится…
Он принялся строчить.
— Чем дальше в лес, тем толще партизаны, а? — спросил я.
— Продолжайте. Ну пожалуйста.
— У Линднера был пациент, который думал, будто живет на другой планете [84], среди высокоразвитой цивилизации, галактического масштаба. Натуральная космоопера, за двадцать лет до «Звездных войн». Так вот…
Он черкнул два слова, не отрывая от меня глаз.
— В моем мире, — очень медленно и четко проговорил я, глядя прямо на него, — в семьдесят седьмом году был выпущен фильм «Звездные войны», который произвел в Голливуде настоящую революцию.
— Хорошо, — сказал он.
— Так мы никуда не продвинемся! — воскликнул я.
И тут он сказал самую воодушевляющую вещь, какую я слышал за эти два дня.
— Что значит «мы», — произнес он, — кемо сабе? [85]
Мы чуть животы не надорвали, а когда отсмеялись, я попробовал рассказать ему, действительно рассказать, что, на мой взгляд, случилось.
Говорят, прошлое — это чужая страна; манеры и нравы там совершенно другие.
Чем глубже я закапывался, тем глубже мне надо было закопаться еще. Передо мной скопилось то ли двенадцать, то ли пятнадцать энциклопедий и справочников.
Теперь я понимаю, что чувствуют завзятые конспирологи. И дело не в Тройственной комиссии [86] или Генри Киссинджере [87] (здесь — мелкий чиновник из Комиссии по ядерному урегулированию), королеве Англии, «Зоне 51» [88] или маленьких зеленых человечках. Такое ощущение, что на меня ополчилась вся история с целью снести мне крышу раз и навсегда. Силы неравны. Чем больше выясняешь, тем большее требует объяснений… ну сколько можно… это никогда не кончится.
Где точка ветвления?
Мы влипли в историю, как насекомые в янтарь, и смола вокруг меня начинает густеть.
Кто я такой, чтобы идти против смолы Времени?
Психиатр попросил меня записать как можно больше и вспомнить все, что я смогу, все, что придет в голову, — президентов, автомобили, войны, события культуры. Он хочет прочесть это заранее и зарезервировал для нашей следующей встречи, в пятницу, целых два часа.
Как легко догадаться, меня эта перспектива не слишком вдохновляет.
Навестить меня приехала моя вторая дочь, Селин. Как я только ни старался, буквально из кожи вон лез, а она все равно взяла и стала христианкой.
Она следит за мной, как ястреб. Мы никогда не были так же близки с ней, как с Морин; она дочь своей матери.
— Как ты себя чувствуешь?
— Просто замечательно, — ответил я, — при прочих равных.
— Каких еще равных? — Глаза у нее зеленые-презеленые, точно как у матери.
— Если ты не возражаешь, я что-то устал отвечать на вопросы. Или задавать их.
— Поосторожней бы ты с этими своими инструментами.
— Дело не в электроинструментах и не в ударе током, — сказал я. — Не знаю, что тебе говорила Мо, но последние несколько дней мне было очень не по себе.
— Послушай, пап, — сказала она, — не знаю, что там за проблемы, но мы тебя обязательно вытащим.
— Чтобы меня вытащить, надо запустить две тысячи лет на обратную перемотку.
— Что?
— Ничего. Просто я устал. И мне надо в хозяйственный магазин, купить выключатель для пилы, пока я не спалил тут все дотла, или не вызвал Третью мировую войну, или еще чего похуже. Наверняка тут должны быть хозяйственные магазины, иначе откуда у меня электроинструмент.
Она посмотрела на меня так, будто я отрастил щупальца.
— Шучу, шучу, — сказал я. — Расслабься, Селин. Я твой старый усталый отец, только и всего. Когда-нибудь освою тут все ходы и выходы и буду как огурчик.
Совершенно никакой реакции.
— Это ирония, — сказал я. — Я же всегда славился своим чувством юмора. Помнишь?
— Н-ну, да. Типа того.
— Здорово! — сказал я. — Поехали съедим по гамбургеру в «Макдональдсе».
— Где?
— То есть в «Бургер-кинге», — поправился я. Помню, видел один по пути из библиотеки.
— Хорошо, поехали, — сказала она. — Только давай поведу я.
В этом доме я жил двадцать шесть лет. Родился я в доме через дорогу. В пятьдесят седьмом году здесь жил мой друг Джино Баллантони, и я бывал тут чуть ли не каждый день в течение четырех лет, пока отца Джино с его самолетной работой не перевели в Калифорнию. Я всегда хотел этот дом — и, демобилизовавшись, приобрел его, по биллю о льготах военнослужащим.