— Хромого Доктора?
Мой друг ответил с пренебрежением:
— Я дал ему такое имя. Это элементарно, судя по следам и всему остальному, что мы видели на месте, где обнаружили тело принца, той ночью в комнате побывали два человека. Один — высокий, и, если я не ошибаюсь, мы только что имели случай ему представиться, другой страдал хромотой — и именно он выпотрошил тело королевской особы с мастерством, свидетельствующим о том, что род его занятий имеет непосредственное отношение к медицине.
— Врач?
— Несомненно. К огромному сожалению, по своему опыту я могу судить: если доктор заходит так далеко, в нем обнаруживается столько подлости и грязи… Ни один головорез на подобные дела не способен. Возьмите, например, Хьюстона и его кислотные ванны или прокрустово ложе Кэмпбелла из Эйлинга… — Весь остаток нашего пути домой он продолжал рассуждать в том же духе.
Кэб остановился у тротуара.
— Шиллинг и десятипенсовый. — Мой друг кинул кэбмену флорин, тот поймал монету, приподнял свою поношенную шляпу и со словами: «Премного благодарен», поторопил свою лошадь и растворился в тумане. Мы подошли к входной двери. Пока я возился с ключом, мой друг произнес:
— Странно, почему кэбмен не подобрал того малого, что пытался окликнуть его на углу улицы?
— В конце смены они иногда поступают подобным образом.
— В самом деле, — согласился мой друг.
Всю ночь мне снились тени, огромные тени, застилавшие собой солнце, в отчаянии я пытался заговорить с ними, но они ничего не желали слушать.
Весенний сезон — это время вещи. Не стоит медлить, выпотрошите из шкафа старую ветошь.Джек'с. Ботинки. Башмаки.
Туфли. Спасите ваши подошвы! Каблук — это наш конек!
Джек'с. Не упустите случая посетить наш новый торговый центр в Ист-Энде. Внутри — распарываем, подгоняем, отрезаем лишнее. Вечерние платья на любой вкус. Шляпы. Бижутерия.
Трости бамбуковые и со шпагой внутри.Джек'с на Пиккадилли.
Почувствуйте себя жертвой моды!
Первым прибыл инспектор Лестрейд.
— Вы поставили своих людей на улице? — поинтересовался мой друг.
— Разумеется, — ответил Лестрейд, — им дан четкий приказ: всех пускать, но арестовать любого, кто попытается покинуть дом.
— А наручники у вас с собой?
В ответ инспектор сунул руку в карман, откуда раздался хорошо знакомый щелчок, потом еще один, значит, две пары наручников:
— Ну что ж, господа, поскольку нам приходится ждать, не соблаговолите ли вы рассказать нам о том, чего именно мы ждем?
Мой друг достал трубку из своего кармана, однако, вместо того чтобы закурить, он положил ее на стол, прямо перед собой.
Затем вытащил оловянную баночку — ту самую, которую наполнил прошлой ночью, и стеклянный пузырек, в котором я опознал предмет, привлекший мое внимание в комнате в Шоредитче:
— Это и есть тот самый гвоздь, который я собираюсь вбить в крышку гроба нашего мистера Вернэ.
Он сделал паузу, посмотрел на карманные часы и аккуратно положил их на стол.
— У нас есть еще несколько минут, итак, — он повернулся ко мне, — что вам известно о реставрационерах?
— Ничего хорошего.
Лестрейд закашлялся:
— Если вы решили завести речь о том, о чем, как мне кажется, вы решили завести речь, — ни слова больше!
— Слишком поздно, — отозвался мой друг, — существуют те, по мнению которых возвращение «Бывших» представляется не в столь радужных тонах, как всем нам. Это анархисты, которые хотят восстановления изначального порядка — человечество в руках своей собственной судьбы, если можно так выразиться.
— Я не стану терпеть подобного подстрекательства, — воскликнул Лестрейд, — хочу предупредить вас…
— Хочу вас предупредить, не ведите себя как болван! Именно реставрационеры убили его королевское высочество Франца Драга. Они мучают, лишают жизни, добиваясь, причем напрасно, одного — чтобы повелители оставили нас в объятиях тьмы. Принц был убит «rache» — это древнее слово, означающее охотничью собаку. Инспектор, достаточно просто заглянуть в словарь, чтобы узнать об этом. К тому же оно означает «месть». Охотник оставил свой автограф на обоях в комнате, где произошло убийство, — подобным образом художник подписывает свои холсты. Однако это не он непосредственно умертвил принца.
— Хромой Доктор! — воскликнул я.
— Великолепно. Той ночью в комнате находился один высокий человек — я могу судить о его росте по тому, что надпись была сделана на уровне глаз. Он выкурил трубку — пепел и следы недокуренного табака можно было обнаружить в камине — и выбил трубку о кожух, ведущий к дымоходу. Низкорослый человек туда бы просто не дотянулся. Табак редкого, весьма грубого сорта. Следы на полу комнаты были по большей части затоптаны вашими людьми, инспектор, но прямо за дверью и около окна можно было еще разглядеть несколько четких отпечатков. Кто-то ждал в этой комнате: судя по ширине шага, это был человек ростом пониже, который при ходьбе переносил весь вес на правую ногу. На дорожке снаружи дома я заметил еще несколько подобных следов, а оставшаяся в одном из глубоких оттисков разноцветная грязь снабдила меня дополнительной информацией: высокий человек сопроводил принца в апартаменты, а затем ушел пешком прочь. Ждавший их прибытия и был тем, кто столь впечатляюще расчленил его высочество на кусочки.
Лестрейд издал неудобоваримый звук, который так и не превратился в членораздельную реплику.
— На протяжении многих дней я пытался проследить, чем занимался принц в этом городе. Игорные заведения, бордели, притоны, сумасшедшие дома — повсюду я искал курящего трубку человека и его сообщника. Все безрезультатно до тех пор, пока мне не пришла в голову идея просмотреть богемские газеты. Вполне возможно, там мог обнаружиться ключ к тому, чем интересовался принц в последнее время. И тут я наткнулся на сообщение о том, что английская театральная труппа побывала в Праге с гастролями месяц назад, более того, они имели честь выступать перед самим его высочеством Францем Драго.
— Боже мой, выходит, наш знакомый Шерри Вернэ… — воскликнул я.
— Является реставрационером, вот именно!
Я повернул голову несколько раз из стороны в сторону, пытаясь прийти в себя от восхищения проницательностью, наблюдательностью и прочими талантами своего друга, и тут в дверь постучали.
— А вот и добыча! Будьте начеку! — произнес мой друг. Лестрейд запустил руку как можно глубже в карман (вне всяких сомнений, именно там он держал свой пистолет) и нервно набрал полную грудь воздуха.
Мой друг отозвался:
— Входите!
Дверь открылась.
На пороге стоял не Вернэ и даже не Хромой Доктор. Перед нами был один из тех уличных арабчат, которые зарабатывают на кусок хлеба посыльными «на службе у господ Беги да Побыстрей», как говорили в дни моей молодости.
— Вот, господа, могу я видеть господина Генри Кимберли? Один джентльмен попросил доставить ему записку.
— Это я, — ответил мой друг, — опиши мне человека, который отдал тебе письмо, и получишь шесть пенсов в награду.
Юный малый, признавшийся, что его самого зовут Виггинс, попробовал полшиллинга на зуб, перед тем как спрятать, а затем рассказал, что самого невинного вида тип, вручивший ему послание, был из высоких, волосы темные, и кроме того, он курил трубку.
Записка все еще у меня, и я взял на себя труд привести ее здесь дословно.