— А как же ты? — спросил Эрик.
— А как же я? — переспросил Бату. — У нас с Чарли есть турецкий язык. Мне этого хватает. Да разве мне что-нибудь нужно? Мне даже сон уже не нужен!
— О чем ты говоришь? — сказал Эрик. Он терпеть не мог, когда Бату говорил о Чарли, если не считать того, что ему нравилось слышать ее имя.
Бату сказал:
— «Ночь-Напролет» — чудесное место, чтобы создать семью. Здесь есть все, что необходимо. Подгузники, «венские сосиски», «волшебные» маркеры с запахом винограда, «Лунные пироги» — дети любят «Лунные пироги» — и однажды, когда они подрастут, мы научим их вести учет.
— Это — противозаконно, — буркнул Эрик, — Это Марсу нужны женщины. А не «Ночи-Напролет». И у нас закончились «Лунные пироги». — Он повернулся спиной к Бату.
Некоторые пижамы Бату нервируют Эрика. Он в жизни их не наденет, хоть Бату и сказал, что он может носить любую приглянувшуюся ему пижаму.
Например, на одних пижамных брюках океанский лайнер идет между айсбергов. Какой-то мужчина с огромными ножницами гонится за женщинами, а их длинные волосы развеваются за ними, подобно красным и желтым флагам, — так быстро они бегут. И здесь же — паутины с домами. На вышитой пижамной куртке запечатлена свадьба бородатой женщины и акробата, который взгромоздился на шелковый шнур, натянутый над проходом в церкви. Цветы несет лилипутка. В бороду невесты кто-то вплел розы и ландыши. У священника нет рук. Он стоит у алтаря словно аист, рукава его ризы скреплены сзади и подняты вверх, напоминая расправленные черные крылья, Библию он держит пальцами левой ноги.
На пижамных брюках вышита брачная ночь.
Некоторые из пижам однотонные, но только с лицевой стороны. Эрик как-то раз сунул было ногу в одни штаны, прежде чем заметил, что на них с изнанки.
Несколько ночей назад, часа в два или три ночи, в магазин вошла женщина. Бату находился у стойки с журналами, и женщина прошла и встала рядом с Бату.
Глаза у Бату были закрыты, что вовсе не означало, что он спит. Женщина стояла и пролистывала журналы и вдруг, в ка-кой-то миг, она осознала, что на мужчине, который стоял там с закрытыми глазами, надета пижама. Она перестала читать журнал «People» и вместо этого принялась читать пижаму Бату. От удивления она открыла рот и ткнула в Бату костлявым пальцем.
— Откуда у вас это? — спросила она. — Каким образом вы это достали?
Бату открыл глаза.
— Простите, — произнес он. — Может, помочь вам подобрать что-нибудь?
— На вас — мой дневник, — заявила она. Голос ее повышался и перешел в крик. — Это же мой почерк! Это — дневник, который я вела, когда мне было четырнадцать! На нем же был замок, и я прятала его под матрас, и никому не давала читать. Никто никогда не читал его!
Бату протянул руку.
— Это неправда, — заметил он. — Я прочитал его. У вас очень красивый почерк. Очень разборчивый. Больше всего мне понравилось то место…
Женщина завизжала. Она закрыла уши руками и пошла, пятясь назад, по проходу, а затем, все так же визжа, повернулась и выбежала из магазина.
— Из-за чего это? — спросил Эрик. — Что это с ней?
— Не знаю, — сказал Бату. — То-то мне ее лицо показалось знакомым! И ведь я нрав. Ха! Как по-твоему, разве не странно, что женщина, которая вела дневник, и так ведет себя в магазине?
— Наверное, лучше не надо ее надевать, — сказал Эрик. — На всякий случай, а то вдруг она опять придет.
Gelebilir miyim?
Можно войти?
Раньше Бату работал со вторника по субботу, во вторую смену. Теперь он работает весь день каждый день. Эрик работает всю ночь каждую ночь. Им теперь никто не нужен, разве что Чарли.
Вот что случилось. Одна из женщин-управляющих исчезла, вероятно, для того, чтобы родить ребенка, хотя с виду она ничуть не походила на беременную, как сказал Бату, причем ясно, что ребенок — не от Бату, поскольку он сделал себе вазэктомию. Затем, вскоре после происшествия с человеком в плаще, другой управляющий уволился, заявив, что его тошнит от всего этого дерьма. На его место никого не прислали, вот Бату и занимается всем.
Входная дверь зазвенела, и вошел покупатель. Канадец. Не зомби. Эрик обернулся и успел заметить, как Бату, пригнувшись, проскользнул за угол мимо ряда со сластями и направился в кладовку.
Покупатель купил «Маунтин Дью», и Эрик отчаялся объяснять, что наличными платить не обязательно. Он знал, что Бату, слушая, как посетитель покупает по старинке, трясется от раздражения в кладовке. После ухода покупателя Бату снова появился.
— Ты когда-нибудь думал, — обратился к нему Эрик, — собирается ли компания прислать другого управляющего? — Ему снова привиделся Бату из сна, управляющие из сна и словно нарисованная, непреодолимая Расщелина Озабл.
— Не пришлют, — сказал Бату.
— Могут, — возразил Эрик.
— Не пришлют, — повторил Бату.
— Откуда ты знаешь? — спросил Эрик. — А что, если пришлют?
— Во-первых, сама идея была неудачной, — пояснил Бату. Он указал в сторону автомобильной стоянки и Расщелины Озабл. — Дела идут не слишком хорошо.
— В таком случае зачем мы тут торчим? — спросил Эрик. — Как мы можем повлиять на развитие торговли, если к нам сюда никто не заходит, кроме спортсменов-бегунов, водителей-дальнобойщиков, зомби и канадцев? Например, я пробовал объяснить прошлой ночью одной женщине новый поход к торговле, так она послала меня куда подальше. Она смотрела на меня, как на больного.
— Тебе надо просто не обращать внимания на таких людей. Покупатель не всегда прав. Иногда покупатель — придурок. Это первое правило торговли, — сказал Бату. — Но не похоже, что где-нибудь в другом месте — лучше. Раньше, когда я работал в ЦРУ, вот там была дерьмовая работа. Поверь мне, здесь — лучше.
— Больше всего я ненавижу, как они смотрят на нас, — признался Эрик. — Как будто нас не существует. Словно мы — призраки. Будто они — настоящие люди, а мы — нет.
— Мы, бывало, ходили в один бар — я и мои сослуживцы, — начал рассказывать Бату. — Правда, нам приходилось делать вид, что мы не знаем друг друга. Никакого проявления дружеских чувств. И вот мы все сидели там за стойкой бара и не говорили друг другу ни слова. Все эти ребята, все мы, между собой могли говорить где-то на пятистах языках и диалектах, что-то в этом роде. Но в этом баре мы не разговаривали. Просто сидели и пили, сидели и пили. Эдакие привидения из Управления, все подряд. Это страшно раздражало бармена. Он ведь знал, кто мы такие. Мы обычно оставляли хорошие чаевые. Но он все равно злился.
— А ты когда-нибудь убивал людей? — спросил Эрик. Он так и не знал, шутит Бату или нет, когда рассказывает о ЦРУ.
— А что, я похож на убийцу? — отозвался Бату, стоя в пижаме — весь помятый, с воспаленными глазами. Когда Эрик рассмеялся, он улыбнулся, зевнул и почесал голову.
Когда другие сотрудники уволились из «Ночи-Напролет» — все по разным причинам, — Бату не стал их заменять.
К этому времени подружка Бату выставила его из дома, и с согласия Эрика он перебрался в кладовку. Это произошло как раз накануне Рождества, а спустя несколько дней после Рождества мать Эрика потеряла работу в службе безопасности в торговом центре и решила, что пора найти отца Эрика. Она поискала в Интернете и составила список имен, под которыми, по ее мнению, он мог скрываться. Адреса она тоже раздобыла.
Эрик так и не понял, что его мать будет делать, если найдет отца, но, кажется, она сама еще не поняла. Она сказала, что просто хочет с ним поговорить, но Эрик знал, что у нее в бардачке машины припрятан пистолет. Прежде чем мать уехала, Эрик переписал у нее список имен и адресов и отправил всем этим людям рождественские открытки. Впервые в жизни у него появился повод послать рождественские открытки, и это было совсем не просто — подобрать подходящие слова, тем более что каждый из них мог и не оказаться ему отцом, как бы там его мать ни думала. В любом случае не все они.
Прежде чем уехать, мать Эрика свезла большую часть мебели на хранение. Все остальное — включая гитару Эрика и его книги — она распродала у дома однажды субботним утром, пока Эрик работал в дополнительную смену в «Ночи-Напролет».
До конца января за жилье было уплачено, но после того как уехала мать, Эрик стал работать в магазине все дольше и дольше, пока однажды утром решил не утруждаться и не идти домой. И действительно, о чем он думал, живя в доме вместе с матерью? Он ведь уже выпускник средней школы. У него вся жизнь впереди. «Ночи-Напролет» и Бату — он им нужен. Бату говорил, что такое отношение означает, что Эрик просто предназначен для великих свершений в «Ночи-Напролет».
Каждый вечер Бату посылал факсы в «Weekly World News», в «National Enquirer» и в «The New York Times». В этих факсах речь шла о Расщелине Озабл и о зомби. Рано или поздно какое-нибудь из этих изданий пришлет журналистов. Все это было частью плана, который должен изменить представление о том, как нужно торговать. Наступит совершенно другое время, изменится мир, а Эрик и Бату станут первопроходцами. Знаменитыми героями. Революционерами. Героями Революции. Бату сказал, что Эрику пока не обязательно вникать в эту часть плана. Для плана очень существенно, чтобы Эрик не задавал вопросов.
Ne zaman gelecksiniz?
Когда вы вернетесь?
Зомби похожи на канадцев, в том смысле, что с виду, на первый взгляд, они вполне настоящие люди, это сбивает с толку.