Все долго молчали. Потом глубоко в груди Дракона заработал двигатель — сперва взвыл, потом застучал, потом опять резко смолк. Дракон медленно открыл один глаз:
— Приведите ко мне Ту, Что Говорит Правду.
Это была торговка фруктами по прозванию Яблочная Бесси, еще молодая, но из уважения к ее занятию почтительно именуемая всеми колдуньей. Бесси, в одеянии, положенном ей по ее ремеслу, в широкополой шляпе, с обнаженной, согласно традиции, грудью, подошла к могучей военной машине и остановилась.
— Привет тебе, Отец Лжи. — Она почтительно поклонилась.
— Я искалечен, все мои снаряды израсходованы, — сказал Дракон. — Но я еще опасен.
Колдунья кивнула:
— Это правда.
— Мой бак еще наполовину заполнен топливом. Мне не составит труда поджечь его одной искрой. И стоит мне сделать это — от вашей деревни и от всех, кто живет в ней, не останется и следа. Поэтому, по праву сильного, я теперь ваш господин, ваш король.
— Это правда.
Среди собравшихся жителей деревни прошел ропот.
— Однако правление мое будет недолгим. К Самайну Армия Всемогущего будет здесь, меня заберут в кузницы на Востоке и там починят.
— Это ты так думаешь.
Дракон открыл второй глаз. Оба его глаза в упор уставились на Ту, что говорит правду.
— Я недоволен тобой, колдунья. Смотри, я ведь могу выпотрошить тебя и пожрать твое трепещущее сердце.
Колдунья кивнула:
— Это правда.
Вдруг Дракон засмеялся. Это был жестокий, издевательский смех, каким он всегда и бывает у подобных существ, и тем не менее это был смех. Многие из деревенских заткнули уши. Маленькие дети заплакали.
— Вы меня забавляете, — сказал Дракон. — Вы все меня забавляете. Мое правление начинается на радостной ноте.
Колдунья поклонилась. Она наблюдала за Драконом. Уилл заметил, что глаза ее полны невыразимой печали. Но она больше ничего не сказала.
— Теперь пусть выйдет ваша старейшина и присягнет мне на верность.
Старая Черная Агнес пробилась сквозь толпу. Она была костлявая, изможденная, согбенная тяжким грузом своих обязанностей. Они висели в черном кожаном мешочке у нее на шее. Из мешочка Агнес достала плоский камень из первого сложенного в деревне очага и положила его перед Драконом. Встав на колени, она опустила на него руку, ладонью вверх.
Потом вынула маленький серебряный серп.
— Твоя кровь и наша. Твоя судьба и моя. Наша радость и твоя жестокость. Мы — одно.
Голос ее зазвучал заливисто и тонко:
Правая рука старейшины задрожала, как у параличной, когда она занесла над ней левую, сжавшую серп. Движение было быстрым и резким. Хлынула кровь, мизинец отлетел в сторону.
Она издала лишь короткий высокий крик, будто раненая морская птица, — больше ничего.
— Я доволен, — сказал Дракон. И тут же добавил, без всякого перехода: — Мой пилот мертв и уже начинает разлагаться. — В боку Дракона открылся люк. — Вытащите его.
— Хочешь, чтобы мы его похоронили? — нерешительно спросил кто-то.
— Закопайте, сожгите, пустите на наживку для рыбной ловли — какая разница? Пока он был жив, я нуждался в нем, чтобы летать. Но таким, мертвым, он мне совершенно не нужен. А теперь опуститесь на колени.
Уилл встал на колени в пыли рядом с Драконом. Он провел на коленях несколько часов, а тем, кто стоял за ним, предстояло ждать еще часы, ожидая, когда их впустят. Люди входили внутрь со страхом, а наружу выползали в полуобморочном состоянии. Одна невинная девушка вышла из утробы Дракона с перекошенным, залитым слезами лицом, и в ответ на чей-то обращенный к ней вопрос только вздрогнула и тут же убежала. Никто не рассказывал о том, что видел там, внутри.
Люк открылся.
— Входи.
Уилл вошел. Люк закрылся за ним.
Сначала ничего не было видно. Потом из темноты выплыли слабые огоньки. Потом стало ясно, что они белые и зеленые, что это светится панель управления, бледные циферблаты. Рука нащупала кожаную обивку. Это было кресло пилота. Уилл ощутил слабый запах разложения.
— Сядь.
Уилл неловко вскарабкался в кресло. Кожа заскрипела под ним. Его руки сами легли на подлокотники кресла. Как будто по нему подогнано. Там, на подлокотниках, имелись такие приспособления, вроде наручников. По приказу Дракона Уилл вложил в них запястья и развернул насколько мог. Примерно на четверть оборота.
Из подлокотников вылезли иглы и воткнулись ему в запястья. Он невольно дернулся. Но тут же обнаружил, что не в состоянии убрать руки. Они больше его не слушались.
— Мальчик, — внезапно сказал Дракон, — каково твое истинное имя?
Уилл задрожал:
— У меня его нет.
Он немедленно почувствовал, что ответ неправильный. Повисло молчание. Потом Дракон бесстрастно сообщил:
— Я могу заставить тебя страдать.
— Да, господин, уверен, что можешь.
— Тогда назови мне свое истинное имя.
Его запястья теперь были холодными как лед. И этот холод распространился выше, до локтей, а потом — до подмышек. Это было не онемение — руки при этом ужасно болели, как будто он держал их в снегу.
— Я его не знаю! — страдальчески выкрикнул Уилл. — Не знаю! Мне его не называли. Мне кажется, у меня его вообще нет!
Огоньки сверкнули на панели приборов, как глаза зверя в ночном лесу.
— Вот как! — Впервые в голосе Дракона послышался намек на заинтересованность. — Из какой ты семьи? Расскажи мне о своих родных.
У мальчика не было никого, кроме тетки. Его родители погибли в первый день Войны. Они имели несчастье оказаться на станции Бросиланд, когда налетели драконы и сбросили свой огонь на железную дорогу. Так что Уилла потом отправили сюда, на холмы, к тете. Все сошлись на том, что здесь он будет в большей безопасности. Это случилось несколько лет назад, и временами он уже совсем не мог вспомнить своих родителей. Скоро будет помнить лишь то, что их помнит.