Она молча сползает со скамьи и выходит из хижины.
— Ее отец был таким же, — говорит Агги после ухода дочери. — Из него прорастали птицы или рыбы и всякие бесполезные вещи, пока прямо из черепа не выросло дерево. Больше у него никогда не возникало такого желания.
С этими словами Агги окидывает взором ветхие хижины, стоящие на самом краю деревни, и добавляет:
— Да и кто теперь мог бы ощутить такое желание?
— Люди должны соответствовать своему названию, в этом вся суть.
— Да, Спитмэм, ты права.
Наконец Агги тоже уходит, и тогда Спитмэм встает у двери и вглядывается в небо, а Кэтчи привязывает птенцов за лапки и усаживает их в корзину.
— Я отнесу их Хаммелю, — говорит она.
— Не задерживайся, девочка. Первый шторм придет сегодня вечером.
— Я вернусь засветло.
— Договорились.
Короткий путь лежит через болотистую низину, но Кэтчи решает сделать круг и проходит через деревню к скалам. Отсюда тропинка круто спускается на берег, а Кэтчи, постояв немного на краю, сворачивает к тому месту, где до сих пор лежит огромная рыбина. В воздухе сердито кричат злобные бакланы и крачки — так называет их Спитмэм, но для Кэтчи это всего лишь птицы, и она обходит несколько утесов, чтобы лучше видеть море.
Море. Вот еще одно название, данное Спитмэм. Большинство людей слышали это название, но предпочитают не говорить, и даже не думать о нем. Люди недолюбливают воду, так говорят многие. Если подойти близко, вода может утащить за собой, а еще вода терзает землю, разрушает постройки, образует трясины и грозит поглотить их остров. Вода убивает. Воздух ненавидит. Огонь и убивает и ненавидит одновременно, и быстро распространяется вокруг лампы, если предоставить такую возможность.
Здесь, у берега, приближение шторма ощущается острее, так что Кэтчи подхватывает корзинку и во всю прыть бежит к тому месту, где лежит рыбина. Хаммель слышит ее шаги издалека.
— Теперь ты пришла поиздеваться над животным, Кэтчи?
Лицо ее вспыхивает от негодования на несправедливое обвинение.
— Ба приняла птенцов из груди Кери.
— А почему ты не отнесла их в зверинец?
— Она сказала отнести их прямо к Хаммелю. А ты здесь, а не в зверинце.
— Да уж, тут ты права.
Хаммель спрыгивает со спины рыбины и забирает у нее корзинку. Без церемоний он сдергивает с нее платок и вытаскивает ослабевших птичек.
— Котята и скворец, — говорит Кэтчи.
— Я не спрашивал, как их зовут, — бросает Хаммель, но смягчает свой тон улыбкой. — Названия не имеют значения.
Пока Хаммель рассматривает птиц, Кэтчи наклоняется надо рвом и разглядывает рыбину. Большая часть туши уже выкопана, перевязана множеством веревок, а поверх рыбины Хаммелем проложены балки. Даже в таком положении рыбина вздрагивает с такой силой, какую Кэтчи могла предположить только в море или шторме. Кожа рыбины уже немного побледнела и шелушится, а под осыпающимся верхним слоем проглядывает новый, с разводами, как на кружеве. Кэтчи подходит ближе, потом еще ближе, чтобы можно было дотронуться до шкуры неизвестного зверя, сквозь которую повсюду проросли цветки со странными головками. Тюльпаны, однажды назвала их Спитмэм.
— Зверь утратил волю, — говорит Кэтчи, обернувшись к Хаммелю.
— Тело утратило волю, — поправляет ее Смотритель. — Не путай одно с другим.
Кэтчи раздвигает цветы и дотрагивается до шкуры. Под ней, в самой глубине существа, угадываются пустота и слабое движение пойманного воздуха, как будто пойманная песня, но очень тихая.
— Там, в… — Кэтчи вспоминает нужное слово. — В легких звучит какой-то мотив.
Хаммель осторожно заворачивает птенцов в платок.
— Сейчас на легкие слишком сильно давит массивное тело. В подходящей стихии — например, в воде — тело было бы легче. Вот только это каменная рыбина, она никогда не была в воде. Эти легкие не знали ничего лучшего, но все же в них звучит свой мотив. В этом своя тайна.
— Что такое тайна?
— Это неизвестность.
— А что такое неизвестность?
— Все мировые секреты.
— Секреты? А, это вещи, не имеющие названия, — говорит Кэтчи, имея в виду те вещи, которые не имеют особого значения, по мнению Спитмэм.
Хаммель отряхивает руки и поднимает сверток.
— Некоторые так говорят.
— И бабушка так говорит.
— И Спитмэм тоже.
Кэтчи забирает пустую корзинку, а Хаммель спускается на балки и начинает обрывать цветы со шкуры рыбины. Спитмэм захочет, чтобы Кэтчи подготовила хижину к приходу шторма. Существо в земле все равно умирает, и Кэтчи не видит смысла в затее Смотрителя. И все же она медлит.
— И что дальше? — кричит ей снизу Хаммель.
— Ничего.
— Хочешь что-то спросить?
— Хочу спросить, — запинаясь, начинает Кэтчи, но все же задает свой вопрос: — Это самец или самка?
Она ждет ругани, но, к ее удивлению, Хаммель хохочет:
— Это самка, поросенок!
— Значит, бедняжка.
— Точно.
— Будь осторожнее, Смотритель. Надвигается шторм.