- Минуту, мичман, - попросил я. - Открой последний секрет. Что в ваших краях делает Инна? Тоже турист?
- Ты про бывшего шефа? - не сразу догадался он. - Никаких секретов. Инна разыскивает своего ребенка, так честно и указал в анкете. Мол, чадо удрало от папаши и скрылось где-то здесь.
- И вы ему поверили, - констатировал я.
- Как и тебе. А что? Кстати, раз уж ты заговорил, - добавил Вивьен странным голосом. - Твой Инна написал в анкете, что его ребенка зовут Рэй. Рэй Ведовато. Тебе в самом деле нечего мне сообщить?
Печальная история, подумал я. "Ведовато" в переводе - что-то вроде "вдовца". Вдовец Инна, оказывается, имел отпрыска, которого Господь не наделил родовой дисциплинированностью и ответственностью. Несчастная фамилия. Отцы и дети. Шум и ярость, жизнь и судьба...
- Пошел к черту, - сказал я начальнику полиции.
И потерял к разговору интерес.
Я с изумлением смотрел вниз. На одной из террас, раскинувшихся под моими ногами, давно уже наблюдалось малопонятное движение. Суетились игрушечные автомобили, суетились кукольные фигурки людей. И вдруг я услышал выстрелы - далекие, ненастоящие. А потом я заметил и вовсе нечто невероятное: над кварталами вставало веселое северное сияние, какое я видел только на Таймыре. И еще я видел подобное в Париже, над Лувром, когда жандармерия ради спасения коллекции применила уникальную техническую новинку. Вот и сейчас солнце над одной из крыш преломлялось совершенно особенным образом, прозрачные капли света устраивали ведьмовские пляски, и я понял, что один из трехэтажных каменных домов накрыт мобильным блокирующим колпаком. "Чалмой джинна" на нашем языке. И вдруг ударила пневматическая базука: этот оглушительный вздох ни с чем не спутаешь. Очевидно, какой-то чудак попытался таким образом пробиться к дому. А потом здание, накрытое силовым шатром, взорвалось изнутри - бесшумно и потому особенно жутко, провалилось внутрь себя, как в жерло маленького вулкана. Пламя свирепо толкнулось в невидимые стены, не в силах вырваться на волю, и закрутились, закатались под куполом огромные огненные колеса...
А потом из подземного гостиничного гаража выскочила семисотая "Волга" с открытым верхом, цвета морской волны, ведомая белым от напряжения сеньором Паниагуа. Автомобиль с ходу зарулил на Приморский спуск и стремительно помчался вниз, отчаянно петляя на поворотах.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Кто-то совершил нападение на культурно-просветительский центр "Новый Теотиуакан". Атаку организовали настолько профессионально, словно внутри не мирные книжники штаны протирали, а точила ножи стая натасканных головорезов. Впрочем, судя по всему, так оно и было, и неведомый "кто-то" был об этом хорошо осведомлен. Сначала в противомоскитную систему здания (три этажа, лекционный зал, кафе) запустили психомагнитную пыльцу широкого спектра, в результате чего каждое окно превратилось в мощный гипнорезонатор. Каким образом это удалось проделать, история умалчивает, но хозяева и гости центра, все поголовно, превратились в послушный безмозглый скот. И тогда во дворик, увитый хмелем, въехал невзрачный автобус. Что происходило внутри, свидетели из соседних домов не видели, а непосредственные участники (из тех, которые остались живы), ясное дело, не запомнили. Иначе говоря, какова была цель этой акции, осталось неизвестным. Известно одно: налетчики быстро и безошибочно разделили всех находившихся в здании людей - на случайных и неслучайных. Первых они милосердно вывели за пределы периметра, вторых оставили внутри. Затем выкатили из дворика свой автобус и включили (ими же и установленный на крыше) генератор блок-поля, накрыв общину "чалмой джинна" - чтоб никто и не думал выйти вон. Мало того, эти странные ребята даже в полицию позвонили, отчитались о проделанной работе. Они настоятельно посоветовали обыскать "Новый Теотиуакан", а также принадлежащую общине виллу на побережье, и заодно подарили полицейским "волосок из бороды", то есть сообщили волновой код, нейтрализующий "чалму джинна". После чего автобус покатил в неизвестном направлении. Так бы все и закончилось мирно да тихо, если бы в помощь ученым этнографам не подоспели их товарищи, которые, мгновенно разобравшись в ситуации, попытались организовать погоню. Однако нападавшие были готовы и к такому варианту. Оставленное на улице прикрытие в виде двух легковых бронеавтомобилей встретило противника огнем, и тот отступил, поскольку у него-то машины были обычными, серийными. А потом внутри блокирующего колпака кто-то очухался. Свидетели видели, как вновь прибывшие знаками переговаривались с этим человеком. Почему он пришел в чувство раньше времени? Возможно, употреблял лучевые стимуляторы, поэтому действие гипнорезонатора оказалось ослабленным, возможно, по какой-то иной причине. Теперь это не выяснишь, да и не так это важно в свете того, что произошло дальше. Единственный очнувшийся член общины, приняв решение за всех пленников, выволок из подвала сдвоенный термит и запалил заряды прямо на глазах у молящихся на свободе соратников. Очевидно, им было что скрывать от мира, поклонникам "Нового Теотиуакана". Акт самосожжения привел к уничтожению всех, кто мог бы проявить слабость в неизбежном общении с властями, а также уничтожил большую часть возможных улик. Фанатик полагал, что совершает подвиг. Наверное, так оно и было.
К приезду полиции и пожарных все непосредственные участники, конечно, испарились с места происшествия. Случайные люди разбежались еще до взрыва. Стражей порядка встретили только светящиеся от жара руины и обезумевшие от ужаса соседи. В пыли ползали невменяемые, ничего не понимающие "очевидцы". Раненых и убитых, если они и были с чьей-либо стороны, боевики увезли с собой. Благодаря любезности нападавших, полицейские легко установили связь с генератором блок-поля (выдернули волосок из бороды) - и злой джинн послушно вернулся в бутылку.
К счастью, несмотря на катастрофу, кое-какие улики сохранились. Ибо ничто не сгорает бесследно, если оно сделано из металла и сингонита. Например, накопительная камера от "шаровой молнии". Или останки трейлера с раздвижной крышей и специальной станиной внутри, приспособленной как раз для транспортировки и наведения плазменных сгущателей. Все перечисленное было обнаружено тут же, не отходя от руин. А под руинами спасатели нашли огромный подвал, разделенный надвое. В одной половине были остатки знаменитой шаротеки (коллекция, разумеется, не подлежала восстановлению), другая половина представляла собой настоящий бункер: мощный экранирующий слой под панелями обшивки, непростые двери... впрочем, двери как раз были беспощадно вскрыты. И железная цепь, словно из средневековья пришедшая, с разодранным в клочья ошейником на одном конце, насажанная другим концом на скобу в стене...
Прочие занятные вещицы нашлись уже на вилле, которую новые ацтеки, или кто они там на самом деле, арендовали у городского Департамента собственности. Вилла стояла далеко на взморье и была в спешке покинута арендаторами, однако им не хватило времени, чтобы вывезти все. Зато хватило разума не осквернять гостеприимную землю вторым взрывом. Так что Z-локатор, установленный на крыше и культурно замаскированный под башенку обсерватории, уцелел. Осталась и карта слежения, привязанная по времени точно к утреннему рейду штурмового "Альбатроса". И даже программа асимметричного наведения не была стерта. Участок вокруг виллы был оборудован системой рассеивателей, защищавших локатор от обнаружения (в качестве ложного ориентира выдавались координаты диспетчерского пункта аэропорта). А в ангаре, среди всевозможного подводного снаряжения, обнаружился молекулярный резак с полностью разряженной батареей. Этакий консервный нож в кармане любого уважающего себя диверсанта, которым очень удобно, скажем, вскрывать рухнувшие на морское дно вертолеты...
Впрочем, все эти подробности я узнал позже.
Пожелав Вивьену творческих успехов, я быстренько поднялся к себе в номер. Я вернулся в отель специально и только для того, чтобы положить телефон обратно на тумбочку, лишая себя связи с миром. Мне вдруг перестали нравиться блага цивилизации, дающие кому-то возможность в любую минуту призвать меня к ответу. Я почему-то подозревал, что вопросы к моим ответам будут возникать снова и снова. И я отправился, черт побери, гулять, ибо, черт побери, я был свободным, одиноким, при деньгах.
В городе чувствовалась суета. Мелькали пожарные машины, роились в небе служебные вертолеты, на улицах было как никогда много полицейских. Похоже, город наконец-то проняло... Откровенно говоря, мне тоже было не по себе: давненько я не видел такого. Десантные операции среди шезлонгов и минеральных источников, думал я. Похищения людей, расстрелы вертолетов, нападения на вокзалы, взрывы сдвоенных термитов. "Шаровые молнии", генераторы блок-полей и прочие изыски. Ясно, что власти были растеряны от такого нагромождения событий, посыпавшихся в один день - в день моего приезда. К хорошему привыкаешь быстро, а местные правоохранительные органы, как я понял, вот уже несколько лет сидели без дела. Угораздило же меня, думал я, испытывая острое чувство досады. Я был просто туристом, и вмешиваться в происходящее никак не входило в мои планы. В городе и стране насчитывалось не так уж много полицейских, но это было их делом разгадывать криминальные кроссворды. "Ну и что с того, что в день моего приезда... - спорил я непонятно с кем. - Положительно не вижу связи..."
Связь между мной и начавшимися катаклизмами, разумеется, была очевидна, и не замечать ее могла только такая кокетка, как я. Господин Покойник. Или товарищ Покойник, как кому удобнее. За что же все-таки я тебя ударил, милый незнакомый друг, думал я, насилуя свою память. Не просто ведь ударил - по морде ударил! Из-за женщины? Из-за чего еще один нормальный мужик деформирует другому вывеску? Впрочем, был ли сегодня из нас двоих хоть кто-то нормальный?.. Тогда, возможно, мордобитие состоялось из-за того, что ты, милый друг, без должного почтения высказался о чьем-нибудь литературном творчестве? Не прозаика Жилова, нет! Ну, скажем, о творчестве нашего Дим Димыча... Не помню. Нет, не помню.
Хоть в пальму лбом бейся...
Стасу я позвонил из уличного телефона. Дома у него опять не ответили, зато на работе голос секретарши уже не был таким безмятежно учтивым. На мой бесхитростный вопрос: "Где же его все-таки найти?" меня попросили оставить свои координаты, что я и сделал. Похоже, они там сами не знали, где босс. "Он, случаем, не ранен? - наконец забеспокоился я. - Уполз куда-нибудь умирать?" "Да что вы такое говорите!" - перепугались на том конце. Вот будет смешно, если мы разминемся, подумал я. В прошлый приезд я не знал, что Стас здесь обосновался, только после переворота мы с ним встретились, и то случайно. Не хотелось бы опять полагаться на милость случайностей... Или он вправду тяжело заболел? Но ведь оторванные, оттянутые расстегаи не болеют! Они же расстегнутые, отвязанные отОрвы. Ультрас. А также инфрас... Бляха, которого я знал, обожал, чтобы было много огня, шума и красивых, звучных речей, ради этого он готов был и в ящик сыграть (как выражаемся мы), ради этого он согласился бы и на редиску снизу посмотреть (как выражаются немцы), но если такие люди предпочитают встречу с лечащим врачом встрече с другом детства - ох, какая скука ждет нас в будущем...
Некоторое время я размышлял о будущем. О ближайшем будущем.
В том смысле, конечно, куда мне теперь направиться. Я люблю размышлять о будущем, обманывая себя тем, что в этом и состоит работа писателя. И я понял, что должен немедленно идти к РФ, поскольку если не сейчас, то когда? Вячеславин, правда, предупреждал, что кто-то из наших сегодня к Дим Димычу уже намылился, но, в конце концов, никакой очереди мы не устанавливали. Зачем, спрашивается, я сюда приехал? Я приехал проститься с Учителем, который умирает, который умирает вовсе не от старости или болезней, и никто не вправе откладывать нашу встречу, водя указующим пальцем по клеточкам невидимого плана-графика.
Принявши решение, я пошел к РФ.
Если ты Учитель, у тебя обязательно должен быть Ученик, думал я, спускаясь по бесконечной лестнице к набережной. Иначе какой же ты Учитель? Именно наличие Ученика делает из незаурядного человека нечто большее. Если продолжить эту мысль, то неизбежно получишь следующую: эстафетная палочка передается из рук в руки только кому-то одному. Иначе говоря, свой Дух ты вряд ли сможешь поделить между всеми желающими. (И это слова космолаза, скривился бы Вячеславин. Позор коммунисту, атеисту Жилову!) К чему сводятся мои патетические размахивания руками? К тому, к тому! Хоть и не мной придумана операция под полусерьезным названием "Свистать всех наверх!", призванная спасти нашего Русского Фудзияму (а кто ее, кстати, придумал?), я с готовностью принял эту безумную идею. Хоть и прибыл я в этот город, откликнувшись на зов своих друзей по писательскому цеху, в окончательный успех дела мне все равно не верилось. Хоть и не верил я в возможность вернуть РФ к жизни, но, похоже, на что-то еще надеялся...
Вот и набережная, а лестница все текла и текла вниз по склону, увлекая меня к морю. Это была центральная пляжная лестница - мраморная, с башенками. Невозможно было представить, чтобы взять и сойти с нее в сторону.
Мы спасали Учителя, забыв, что спасти сначала нужно себя. Мы все поголовно назвались его учениками, не понимая, что ему нужен только один Ученик. Нет, каждый из нас в глубине души это понимал, но опять же каждый втайне надеялся, мол, я - тот самый и есть. А кто-то был в этом уверен. Тогда как настоящий Ученик, вполне возможно, пропадал где-нибудь в Пырловке и был с РФ не знаком, потому что ложный стыд мешал ему высунуть голову, и нам бы взять да разыскать этого парня, да привести его к Дим Димычу за ручку, вместо того, чтобы дружно слетаться сюда со всех концов Ойкумены. А может, настоящий Ученик еще только учился читать по слогам? А может, РФ вообще не хотел быть ничьим Учителем? И, кстати, насчет стыда, который на самом деле не бывает ложным. Интересно, кто-нибудь из нас испытает ли потом это чувство? Например, беллетрист Жилов?
Бриз, вдруг задувший с моря, очень вовремя проветрил мою голову. Сандалии увязли в песке, и я их снял. Я с изумлением обнаружил, что мраморная лестница давно закончилась, а передо мной - пространство без конца и без края. Дом РФ остался где-то наверху и гораздо правее. "Подножье Горы". "Дом На Набережной"... Вокруг кипела жизнь. Веселые голые люди азартно играли в пляжный волейбол, другие голые люди зарывались в песок, ласточкой бросались в набегавшую волну, перекрикивались, общались, не обращая внимания на различия полов, и я понял, что попал на пляж натуристов. Это в исторической-то части города? Остроумно. Никто ни с кем не целовался, здесь были настоящие натуристы. Что ж, я люблю все настоящее, поэтому я закатал штаны, разделся до пояса, поддал ногой откатившийся ко мне мяч, а затем побрел кромкой прибоя, останавливаясь и с наслаждением наблюдая, как волны слизывают оставленные мною следы.
Неужели мне не хочется к РФ, спросил я себя. Неужели я боюсь? Тогда какого рожна я сюда притащился? Повидаться с алкоголиком Вячеславиным я мог и в Ленинграде, заглянув как-нибудь вечерком в ресторан Дома Писателя, а мрачного, болезненно серьезного Слесарька я мог легко отловить в его роскошном рабочем кабинете.
Раскинув руки, я подставил грудь морскому бризу.
- Моя любовь? Она седа, - нежно пропел кто-то, - глуха, слепа и безобразна...
Я на всякий случай оглянулся. Одна из валявшихся на песочке девушек, сняв с головы солнцезащитный шлем, помахала мне рукой и вспорхнула с места.
- Ты сегодня точен, - сказала она нормальным голосом.
Это была та самая безжалостная красавица, которую я видел утром возле киоска для меломанов, это была та самая любительница шаромузыки, которая с первого взгляда запала в мое подержанное сердце. Увы, она была в купальнике. Зато улыбалась - персонально мне.
- Я просто вежлив, - возразил я. - Как король.
- Я тебя знаю, - сказала она, - ты король из моего сна. Я позвала, и ты пришел.
Я посмотрел почему-то на часы. Меня позвали, и я пришел, мысленно согласился я, вспомнив записку на рукоятке чемодана. Шутки шутками, но было как раз четыре пополудни. Вернее, без пяти, но это дела не меняло. Мне назначили свидание на взморье, и вот я здесь. Я был сегодня точен. Случайно ли ноги принесли меня на центральную лестницу и заставили спуститься до самого дна? Кто руководил движением моих ног?
- Поможем друг другу проснуться, - пробормотал я. - Бог - это счастье. Носильщики хреновы...
- Ты веришь в Бога? - тут же спросила девушка.
- Скорее нет, чем да. Впрочем, в какого?
- Он - один. Не понимаю, как писатели могут не верить в Бога, просто болезнь какая-то, особенно среди фантастов. Надеюсь, ты не фантаст?
- Как можно, - укоризненно сказал я.
Она долго смеялась, кокетливо грозя мне пальцем, и тогда я повернулся и побрел дальше, поддевая пену ногами. Я решил проверить ситуацию на прочность, и красавица не обманула моих надежд, легко и естественно присоединившись ко мне, а может, она подтвердила тем самым худшие мои подозрения, - просчитывать варианты мне пока не хотелось. Похоже, она в самом деле знала, кто я такой, оттого и веселилась. Ну, Жилов, держись, сказал я себе, молоденькие поклонницы тебя все-таки зацапали. Дождался на старости лет. Впрочем, молоденькие ли?
- Хорошая у тебя легенда, - заговорила она, отсмеявшись. - Нет, я серьезно! К ребятам из Соединенной России здесь по-разному относятся, но писатель Жилов - это имя. Жаль, конечно, что ты не веришь в Бога, есть тут какое-то несоответствие, это сразу настораживает.
- Имя, а также фамилия, - ответил я. - Но я никогда не говорил, что не верю в Бога.
- Значит, веришь?
- Этого я тоже не говорил.
Девушка закатила глаза и глухо молвила:
- В Бога он не верит. Человек у него, понимаешь, лев природы...
Это была цитата. Из меня цитата, из кого же еще. Незнакомка снова засмеялась, оглядев меня сверху донизу: