Перекрестившись и прочтя застольную молитву, все трое приступили к трапезе. Ели же неспешно и с каким-то почтением к пище, что ли. Совсем не так, как набросились бы на еду многие другие, не удовлетворяющие толком голод по нескольку дней. Прислушивающиеся к разговору и присматривающиеся к пришельцам, мои люди были полны сочувствия и понимания. Пожалуй, впервые к чужакам было проявлено ТАКОЕ внимание с их стороны. Во взглядах «семейных» читался неподдельный интерес, уважение, и даже лёгкое замешательство. Не каждый день видишь людей, движимых по-настоящему человечной целью. И не растерявших своего морального облика среди кровавого бедлама.
Хочу сказать, я и сам был немало потрясён этой решимостью и верой. Трудно сказать, что больше взволновало меня. То ли, что эти человеческие существа не побоялись подобного путешествия, то ли то, что на этой земле ещё оставались те, кто бескорыстно и с риском для себя не искал благ, а нёс обет очищения и символ Веры…
Не стоит и говорить, что подобное по плечу далеко не каждому. Мне осталось признаться себе, что вряд ли я был способен на такое. Как и все из моих людей.
Когда мои гости, коими я их стал считать, отобедали, я подошёл к столу:
— Святой отец, я всё же настаиваю, чтобы эти Вы и Ваши люди остались моими гостями хотя бы на три дня. После этого Вы вольны идти, куда Вам вздумается. Здесь неподалёку есть ещё посёлки, в которых проживают люди. Это справа от нас. А дальше, в сторону Анапы и Тамани, тоже есть станицы и хутора. Даже побольше, чем здесь. Туда и пойдёте. А сейчас вам всем нужен отдых. Здесь есть пища и горячая вода, которой вы все омоете свои тела. Здесь вам починят и выстирают одежду. Здесь есть кров и постель, в которой всем вам просто необходимо отдохнуть. Здесь вы в полной безопасности. Мне будет приятно, если вы ненадолго останетесь.
Видя, что священник смущён и слегка растерян, я счёл нужным добавить:
— И я бы просил, чтобы Вы, когда отдохнули, устроили маленькую службу. У нас много живых, нуждающихся в слове Божьем, и есть уже те, о ком мы скорбим. И кто лёг за нас в землю без отпевания. Прошу Вас, отец Афанасий…
— Сын мой, как бы я ни устал, я всё равно отслужил бы службу для Вашего дома. Но буду честен, — я и мои товарищи будем Вам премного благодарны за возможность перевести дух и на время преклонить здесь голову. Храни Вас Господь, дети мои. И пусть он воздаст вам за человеколюбие ваше…
Откровенно говоря, было больно смотреть на состояние их ног. Растёртые разваливающейся обувью, в язвах и грибке от сырости и грязи, у Григория они были поражены ещё и признаками активизированного до крайности диабета. Неведомо, сколько он ещё протянет без инсулина. Поэтому мы выделили ему некоторый запас его вместе с разовыми шприцами. Предыдущие поездки по «злачным местам» мы чередовали по ходу дела и с визитами в затопленные аптеки, извлекая из них всё, что могло пригодиться. Кроме того, изрядный запас медикаментов я сделал ещё заблаговременно. Так что от чиха и кашля мы пока не умирали.
Поэтому я от чистого сердца выделил им по паре целых ботинок и по целых два метра портяночной ткани, по непромокаемой куртке, брюкам и по плотной майке. Выспавшиеся, отдохнувшие и чистые, в освежённой и приведённой в порядок одежде, они не знали, куда от смущения и робкой благодарности прятать глаза. Пожалуй, впервые за прошедшие годы жизни я считал своё гостеприимство истинно чего-то стоящим. И не испытывал ни капли сожаления — ни по поводу того, что эти люди съели какое-то количество нашей драгоценной пищи, ни по поводу того, что мы снабдили их в дорогу действительно на совесть. Все эти дни их, не переставая, потчевали мои «медики». И, насколько смогли, привели их тела в надлежащий вид.
…Уверен, что никто из моих людей, ранее тоже изредка ходящих в воскресение в церковь, не испытывал ни до, ни после подобных ощущений. Никогда до этого их молитва и искренность её не были столь страстными, столь одухотворёнными. Находясь на краю пропасти, люди по-новому и в полной мере, пожалуй, ощутили истинность своих мыслей, величие веры и чувств, проявившихся лишь в дни хаоса.
Отец Афанасий проводил службу так, что казалось, будто это последняя служба в его жизни. Ирина и Григорий в качестве певчих поразили нас чистыми голосами и их проникновенностью. И большинству моих не показалось постыдным и зазорным тихо и облегчённо ронять слёзы. Каждый при этом, думая о чём-то своём, становился чище и спокойнее, увереннее в себе и товарищах. Мы молились каждый за своё, за всех нас. Заочно отпели и помянули погибших.
В день ухода, когда я со всеми тремя, — поздоровевшими и приободрившимися, — сидел за прощальным столом, Григорий сказал мне негромко:
— Не воспримите нашу информацию, как плату за Ваше гостеприимство, но Лариса рассказала мне кое-что, что поможет вам всем в некоторой степени в вашем нелёгком деле. То есть поможет вам выжить и дальше, причём с некоторыми удобствами. То, что она рассказала, передам Вам я, потому как она сейчас испытывает некоторый стыд за мирское прошлое, в котором она вынуждена была принимать участие. Потому пощадим её и обсудим всё сами, если Вы не возражаете.
Притихшая и слегка покрасневшая Лариса тихонько сидела на краю стола, не говоря ни слова.
Я кивнул.
— В миру Лара была бухгалтером очень крупной фирмы в Вашем городе. Руководил всем какой-то большой человек. И, в силу специфики работы, знала она обо всех, мягко говоря, нечестных делах своего шефа. Тот вёл широкую деятельность, тщательно скрывая с компаньонами свои делишки от налогов и органов. Где попросту нагло утаивая, где прикармливая кого, чтоб не мешали.
«Понятно», — думаю. «Дело-то знакомое»…
— Так вот, — в то время, когда по документам значилось, что арендуемый им парк вагонов постоянно, то есть почти ежедневно, перевозил «жидкое стекло», силикат, а то и «жидкое удобрения».
А на деле всё было несколько иначе. Перед самой катастрофой в промышленном районе города, на железнодорожной петле, были, как всегда, загнаны в тупик прибывшие цистерны. Одиннадцать штук. Они полны не очень качественного бензина из Чечни. И дизельного топлива. Дизеля там восемь вагонов. Он куда чище и лучше бензина. Правда, и на нём — машины тоже очень даже ездили. И все считали, что заправляются хорошим топливом. Идя сюда, мы видели их. Лариса как специально посмотрела. Сверху видно, если знаешь, куда смотреть… Они так и стоят на том месте, в низине, — целы и невредимы. На глубине от крышек люков уже менее метра. Скоро вода спадёт ещё, и Вы с вашими людьми сможете до них добраться. Ах, да — на дворе старой котельной стоят полтора вагона с углем. Удивительно, что ещё никто не растащил. Всё это теперь ваше. Не знаю, удастся ли вам быстро добраться до заглублённых хранилищ заправок. А это всё почти на виду и доступно. По крайней мере, мало кто, я думаю, полезет в вагон с надписью «силикат», «ядохимикаты» и не похожий на бензовоз, в поисках топлива. По всему пути, где мы проходили, все уцелевшие в горной местности заправки тщательно и ревниво охраняются местными. Это же происходит со складами, предприятиями пищевой промышленности, стадами и фермами. Птичниками и тепличными хозяйствами. Правда, в нескольких местах мы набрели на целые выжженные деревни. Больше десятка. То, что в них было ценного, либо сгорело дотла, либо разграблено кем-то. Жителей нет совсем. А в остальных сёлах народ сильно нервничает, не зная, откуда идёт угроза. Канонаду слышат, но оттуда, как правило, никто больше не появляется. Так что они готовы стрелять в каждого, кто появляется на горизонте. — Подняв голову, Григорий мог видеть, как мои глаза медленно, но верно выкатывались на лоб. Вот это подарки нам на прощание, нечего сказать… Щедрые. Крайне щедрые, чего уж там мелочиться!
Да за такие знания, да в это-то время — вполне можно требовать себе не то, что приюта и пищи, но и попытаться выторговать себе местечко потеплее…
— Дальше. Если у вас получится добраться до Крымского района, вы обнаружите вот в этом месте (тут Григорий принялся рисовать карандашом на клочке бумаги схему) новую, готовую к работе небольшую гидроэлектростанцию на 15 киловатт. Она работает на энергии падения струи.
Я снова напряжённо киваю в знак того, что понимаю, о чём идёт речь. Я действительно видел не раз подобное устройство. И знал, как им с толком распорядиться. Благо, у меня самого работала голова, а в Семье были спецы нужного направления. Да мы бы!!! Если нам удастся его найти и запустить…
Вот так дела-а-а! Вот тебе и тихоня Ларушка… Просто кладезь информации!
— Самим нам вся эта роскошь ни к чему. Как Вы поняли, у нас, слава Богу, другие цели и задачи в этом мире. А вам — ой, как всё пригодится. Дело Вы делаете важное, — спасаете людей. Пусть немногих, но всё же детей Господних. И, даст Бог, всё это поможет вам спасти ещё хоть несколько жизней… — настоятель говорил это тихо, но в его голосе слышалась настоящая мольба и надежда на то, что мы именно так и поступим.
— Отец Афанасий, я обещаю Вам это.
— Вот и слава Господу, — священник перекрестился.
— А ещё там же одежда… ткани…, - мы еле расслышали чуть хрипловатый полушепот Лары. — Одежда…рабочая. Покойный Роман Константинович, мир его праху, имел и цех по пошиву рабочей спецодежды. У него на хуторе вся родня была, — дядья, братья. Там очень много было всего. Куртки тёплые и демисезонные, брюки, свитера, рубашки, комбинезоны, халаты. Даже обувь. Контейнеры обуви. А ещё там было много всякого другого добра. Даже станки стояли какие-то маленькие, линии. Пластавтомат, по-моему, тоже… Даже запас гранул был для него. Может, это всё ещё цело… Там, правда, замки очень хитрые… Я никому-никому не говорила. Правда! — Лариса как-то извиняющееся посмотрела на меня. — Вы к нам очень, очень хорошо отнеслись. И я подумала, что…что вам это поможет… Даст Бог… — Женщина замолкла, как-то нервно теребя край платка, подаренного моими девчатами.
Быстро глянув на рисунок, я сразу понял, где это. И тихо присвистнул про себя. Вот где умудрялись «окапываться» бизоны теневого бизнеса! Место можно было смело назвать «три двора, две хаты».
Глухой отдалённый хутор; округа, изрезанная рисовыми каналами. Поля, камыш, безработное население. И десятка полтора километров гравийки от второстепенного, к тому же, шоссе. Оно и понятно, — за три тысячи — четыре тысячи рублей в месяц деляга имел там и рабочую силу, не вякающую языком, и был почти бароном тех мест. По сути — царём и благодетелем. Так что возможность творить тёмные делишки при пригляде своих, и не быть особо на виду — налицо. Там, при желании, можно и «Першинги» спрятать. И весьма была тогда высока вероятность, что, сунувши туда длинный нос с расспросами, в камышах навеки и останешься…
— Ларочка, спасибо тебе огромное! Это действительно может нам здорово помочь, ты даже себе представить не можешь, — как! Если это никто не растащил… Хотя там кругом сейчас до сих пор стоит вода. Повыше, чем здесь. А замки — ну, мы с ними что-нибудь обязательно придумаем. Может, взорвём. — Мне было даже немного не по себе от осознания перспективы, которая станет для нас основой для последующей тщательной разработки.
Ирина при слове «взорвём» тоже истово перекрестилась:
— Страсть какая!
…Сабир и Круглов вынесли приготовленные для них сумки с небольшим запасом еды в консервах. Для Григория я выделил двадцать патронов для ружья. Хохол, было, по доброте душевной и наивности, вознамерился запихнуть в сумку послушника пару гранат, но Григорий протестующе замахал руками, замотал головой, и не взял. Большего из продуктов и боеприпасов отец Афанасий тоже брать наотрез отказался.
— Не стоит обременять себя излишне материальным грузом, дабы не иметь соблазна отвлекаться от Высшего. Да и не убивать мы идём, чтобы нести с собой столь страшный арсенал. Уж спасибо небу и Вам, и на том, что имеем! Нам хватит надолго!
Благословив нас напоследок, зашагал в сопровождении своих единоверцев к воротам, крепко пожав мне на прощание руку.
…Мы смотрели им вслед, — этим чуточку странным, но таким сильным духом и бескорыстным людям, пока они окончательно не скрылись в лесу. Никогда больше ни я, ни кто-то другой их не видели. По крайней мере, как я узнал впоследствии, из наших районов и с Мыса они ушли абсолютно невредимыми. И мимо нас обратно они прошли незамеченными. Я не понимал, отчего они на обратном пути не завернули к нам вновь, несмотря на мои настойчивые приглашения. По всей видимости, будучи людьми скромными и по-настоящему верующими, они сочли невозможным злоупотреблять моим гостеприимством ещё раз. С их уходом будто ушёл от нас некий мягкий, незлобивый свет. Может, где-то даже нашлась церквушка, в которой они и пригодились? Я утешал себя этой мыслью всегда. Мне искренне хотелось думать, что они обрели, наконец, своё постоянное пристанище, а не пали жертвой чьей-то тупой кровожадности или испуга, приказывающего мозгу сперва стрелять, а потом спрашивать о цели визита…
…Григорий сообщил нам ещё массу ценных сведений о состоянии в крае и за его пределами. Теперь мы более-менее точно знали, что, где и как. Например, чем заняты выжившие в той или иной части региона.
Пока, если верить сведениям почти трёхмесячной давности, все сидели по местам, латая постоянно возникающие прорехи и прилагая неимоверные усилия к сохранению того, что осталось.
Пока ещё никто, вроде бы, не бросал нервно наземь шапку, и не хватался за прадедушкин обрез, чтобы пойти последней весёлой войной куда-нибудь, имея намерением развлечься или пополнить собственные запасы за счёт соседа.
Мелкие стычки, конечно, происходили повсюду. Но пока это не носило признаков масштабности и махновского размаха. А носило локальный, междеревенский характер, что нас вполне устраивало.
Сведения, повторяю, были староваты, но ничем более свежим и точным мы не располагали. Самим шастать по тем местам, само собой, мы не намеревались. Как и не горели желанием приглашать ещё кого-то осведомлённого для бесед по этому поводу. Но нос по ветру старались держать.
Каждую неделю я отправлял к нашим горцам пару человек с целью выяснить ситуацию за перевалом. Однако же, поскольку хутор располагался значительно в стороне от прежних главных артерий высокогорья, в этот медвежий угол пока не прилетали мухи тревоги. Как и не было никакой особой информации, — негативной или позитивной.
Как известно, в подобных случаях отрицательный результат — самый желанный результат.
Поэтому мы, несколько успокоившись, стали разрабатывать дальнейшие планы набегов на вновь открытые и уже известные нам залежи сокровищ умирающей цивилизации. Для чего мы намеревались собрать в единый кулак все имеющиеся в моём распоряжении людские и технические ресурсы.
С этой целью мы вытянули за бороды и уши из-за Маркотха всех, кто в состоянии был таскать, грузить, брать и перекидывать. Процессия, спустившаяся к нам, так же получала свою законную долю будущей добычи. Но у них задача тоже не из лёгких, — перетащить восемь тонн дизельки на перевал — это вам не тряпкой мух гонять…
На несколько недель мы должны были уподобиться своей структурой старательному муравейнику, делясь на «солдат» и «рабочих». С переменой местами между этими «должностями». Одни увлечённо и вдохновенно грабят закрома, другие стоят «на стрёме», гневно поводя по сторонам наточенными жвалами. Потом наоборот. В результате мы согнали сами себя в толпу числом в восемьдесят четыре единицы. Жадных, вооружённых, и беспрестанно снующих туда-сюда в ожидании сигнала к началу «операции по безудержному обогащению».
Первым делом мы почти вприпрыжку ринулись в сторону вожделённого топлива. Именно оно было необходимо всем нам прежде всего. Прежде, чем о нём пронюхает кто-то ещё.
Наша злобная решимость найти, взять и отстоять нужное распространилась по всем и каждому подобно гриппу. Я читал на всех лицах мрачную уверенность в том, что никто не сможет покуситься на добро, которое мы уже считали собственностью, безнаказанно.