Поэтому подготовка была серьёзной, а сборы — долгими и мучительными. Мало найти, откопать и раскрыть. Необходимо к тому же перетащить и сохранить. Именно для некоторых подобных целей я присмотрел и приготовил ещё при благоденствии планеты кое-какие вещи. Например, некое подобие резервуарного парка. Как вы думаете, сколько того же топлива может принять для собственных нужд и сохранить одна человеческая крупинка? Тонну, две, десять?
Ошибаетесь. Если задаться целью, подумать головой, восхититься собственной наглостью, то окажется, что сколько бы вы не сочли разумным количеством, его окажется всё равно мало. Мало на год, на пять, на десять. Вам захочется обладать стольким, что, заимев всё-таки это, в один прекрасный день вы ужаснётесь собственной глупости и подумаете, — а куда теперь мне всё это тратить?! Не торговать же на промышленном уровне? Однако в то время я как-то не во всём задумывался о разумных пределах и размерах чего бы то ни было, если оно касалось слова «жить». Всё казалось важным, приоритетным и необходимым. Абсолютно всё! От иголок до запчастей к ракетному двигателю. Чёрт уж его знает, понадобилось ли бы всё это когда-либо, кроме как раз в жизни, но иметь… Иметь это тогда не просто хотелось. А хотелось адски.
Поэтому, приобретя грузовик, я приспособил для него и ту восьмитонную «бочку», которая простым и чудесным образом крепится вместо снимаемой с рамы «Урала» «будки». Кто покусится на пустую, неприметную, крашенную в серый цвет и стоящую во дворе на высоких опорах пустую ёмкость? Пусть даже и оснащаемую при необходимости импортным насосом для заливки агрессивных и взрывоопасных жидкостей? Особенно, если из неё не льётся ни капли, как ни припадай к кранику? Разве что дурак. То-то же. А она — о чудо! — охотно крепится на подъезжающий прямо под неё «Урал», — и в добрый час! «За картошкой мы с Антошкой катим в поле по дорожке»…
И кто знает, что бывшие пищевые двадцатичетырёхкубовые цистерны, глубоко закопанные по всему периметру двора, — и тоже до поры, до времени пустующие, — будут служить в будущем накопителями таких столь полезных миру жидкостей, как бензин и дизельное топливо?! Это не считая примыкающей к убежищу восьмитонной «канистры» с другого бензовоза, для уже хранимой в её недрах дизельки.
Приобретя почти даром, за три бутылки дрянного коньяка, на разбираемой по трассе старинной ещё «совдеповской» АЗС три специальных насоса для раздаточных колонок, я грамотно приспособил их к этому делу. Кто-то построил там же новую АЗС, и выпятил грудь колесом, считая барыши, а я стал счастливым обладателем работающего старья, более надёжного, пожалуй, чем вся их новизна и крутизна.
И теперь, намереваясь заполнять это хозяйство, я твёрдо решил закачать все сто семьдесят кубометров пространства «энергией прогресса». Больше мне принять и разместить не удастся, как это ни грустно.
Однако я постоянно лихорадочно думаю, как бы хапнуть сейчас разом, да по максимуму, и при этом чтобы жестоко не надорваться.
…Операция «Халявная горючка» началась уже дней десять тому назад, и длилась почти круглосуточно. Люди насквозь провоняли соляркой и бензином, падали от усталости, а ей всё ещё не было видно конца и края. Как и не было видно конца бездонности наших «бочек». По моим расчётам, мы залили уже не менее ста тридцати тонн. Мне уже хотелось «поднять правую руку, резко опустить её вниз» и сказать: «А пошло б оно всё на..!».
Но, как только я намекнул об этом массам, поднялся такой шум и птичий гвалт, что я чуть не оглох. За видимой усталостью никак не могла насытиться и уснуть прозорливая скаредность тех, кто понимал, что от сегодняшних «урожайных» дней зависит дальнейшее. И я сдался. Боясь, что дизелькой будут заполнены даже все наличные тазы и кружки, я всё считал и считал привозимые «Уралом» кубы и тонны.
Бензина в его чистом виде мы взяли лишь двадцать четыре тонны. Именно столько вмещала одна из ёмкостей, закопанная абсолютно отдельно и с предусмотренными именно для неё мерами предосторожности. Всё оборудование я подбирал в основном на дизельном топливе, потому как оно наиболее безопасно в применении и хранении, а также не так активно теряет свои свойства при хранении, как бензин. Исключение составлял лодочный двигатель. Именно для него, прожорливого и мощного, запасался этот бензин. Да резервный генератор, который до сего дня не бывал в работе, тоже пил именно его. И теперь мы ломали голову и рвали себе душу, гадая, куда и как пристроить оставшееся. Не отдавать же «ужин врагу»?!
А потом примчался Сабир и заявил, что «в порту ведь одно время стояла какая-то то ли баржа, то ли плавкран», и тут меня осенило. Кроме этих плавсредств, в порту были и прочие маломерные суда, которые в момент гибели плавсостава могли стоять на стапелях доков, или вообще, — бездарно ржаветь, будучи приготовленными на металлолом, на берегу. К тому же были и заправщики судов, и прогулочные катера. Не могло же смыть абсолютно всё?!
Я кинулся за биноклем. Минут тридцать с разных точек всматривался в акваторию порта. Кажется, что там, в мешанине мёртвых поверженных кранов, полураскрытых ангаров и искорёженного металла строений что-то есть. И я не выдержал:
— Хохол! Лондон! Шур! Сабир! Джипа — в упряжку. Давай, ямщик, погоняй лошадей!
Мы прыгнули впятером в кабину и понеслись, насколько это было возможно по бездорожью, по направлению к кромке воды, уже еле видимой за строениями центра.
— Только бы хватало глубины! Да?! — возбуждённо орал на ходу Сабир Шуру. Тот, кивал, вцепившись в ручку двери, поминутно стукался на ухабах о крышу и постоянно ругался сквозь зубы.
— Там, где сейчас вагоны, — воды, Сабир, до чёрта. А вот ближе к нам… — я лихорадочно прикинул, — куда и что… Решение пришло внезапно, и я стал вести машину уже спокойнее.
У нас есть аммонал. Это решит проблему. Целиком и полностью. Главное — подогнать потом всё это как можно ближе к предполагаемому мною нужному месту…
Бросив машину в конечной точке возле своих, вымученно копошившихся по уши в грязи у бензовоза, мы отогнали от катера часть ничего не понимающих людей, вынимающих из него канистры и всевозможные ёмкости и баки, наполненные топливом, сливаемым в цистерну грузовика. Затем крикнули к себе ещё двоих из горцев с оружием, и направили катер в сторону портовых сооружений.
По пути прикидываю, что можно выкачать из порта ещё. Интересно, — сопрело ли зерно в элеваторе?
Порт встретил нас гиблым молчанием, зловонием водорослей, преющих на тут и там торчащих из отступающей воды скелетов агрегатов и гор мусора, да несколькими жирными чайками, с тоскливыми криками оторвавшими толстые зады от остовов каких-то конструкций, торчащих из воды. Мне не очень понравилась и показалась какой-то странной общая картина, но после некоторых колебаний я махнул рукою на собственную подозрительность. Мы пришли по делу, вот им и нужно заниматься. Всё остальное — по ходу пьесы.
Подогнав катер к выступающему из воды маяку, беру бинокль и осматриваю территорию. Есть! Среди нагромождений так и не вывезенного в Турцию металлолома проглядывают несколько судёнышек, покосившихся набок, но вроде бы живых. Подплываем ближе. Да ужжж…
Из пяти лишь двое выглядят реально чего-то стоящими. Трое либо притоплены ниже борта, либо застряли намертво между кучами металла и остатков какого-то груза, — по всей видимости, застывшего прямо на причале цемента в полуторатонных мешках. «Средний черноморский сейнер», явившийся сюда для ремонта, схвачен доком за пузатенькое брюшко. И потому никуда не смог вырваться, лишь чуть-чуть развернувшись относительно оси стапеля. С него свисают остатки каких-то кабелей, говорящих о том, что ремонт практически не был закончен. Относительно свежая после наводнения краска так и выглядит куда новее других ржавых бортов. Вода почти достигает поручней.
Безусловно, она в нём была долго, поэтому он полон в брюхе, словно кит креветками. Но это всё равно именно то, что нам так нужно!
Чтобы подобраться к нему, нам предстоит немало пошастать по поганой смеси из ила, водорослей, металла и самой разномастной гниющей массы продуктов цивилизации, перемешанных с уходом воды между собою в такой дикий коктейль, что того и смотри, как бы не переломать в нём ноги, или не быть насквозь проткнутым каким-нибудь притопленным, коварно затаившимся в склизком мочале из морской травы, тряпок и до сих пор ещё сырой грязи, штырём…
Однако ОН нам нужен, и мы пойдём к нему, даже если придётся лететь, прыгать кузнечиком; даже если по пути придётся тыкать палкой в каждый миллиметр проходимой нами поверхности, проверяя её на топкость и скрытые пустоты!
Да я вытащу его отсюда на горбу и зубами за верёвку, если понадобится!!!
…Закон подлости есть, закон подлости ест, и он крайне успешно после этого действует. На сытый-то желудок!
Путь к вожделённой посудине лежал через целые груды, залежи… нет, — месторождения различного хлама! Хлама, который безобразно, по-хамски громоздился на неприкаянных и ненужных ныне никому причалах. Продираться по нему было значительно труднее, чем по снежной «целине». Ноги то и дело увязали в гадостной чёрно-серой жиже, выступающей из этого подобия «гидропонной почвы» и моментально заполняющей все места, куда ступала наша нога, продавливающая эти «навозные поля». Умаялись и взопрели мы знатно, извозились — просто страх!
Вполне «здраво» рассудив, что незачем переться в обход за пару лишних километров, мы бодрой трусцой ломанулись по ближайшему бездорожью к заветному «куску». И это нас едва не сгубило…
На пути так некстати встала едва торчащая из бардака некая бетонная громада без окон, практически по самую крышу заваленная отходами планетарной деятельности во всех их выражениях, — от человека до природных «выделений». В своё время её видно из города особо не было. Поэтому её появление на дороге явилось неким сюрпризом. Высота здания была приличной, не менее десяти — двенадцати метров. Но, взобравшись на него, мы существенно облегчали бы себе задачу. Дальше по толстенным трубам, чьи жирно поблескивающие бока и лохмотья полусгнившей изоляции представляли собою более-менее прямую «трассу», по которой можно попасть практически к месту. По ним я и запланировал пройти некоторый отрезок пути, не утопая по пояс в рыхлой консистенции окружающего нас печального ландшафта.
А потому, добравшись до серо-бурого куба непонятного строения, мы упрямо пошли на штурм её верхней части, чтобы взобраться на плоскую поверхность с виду неповреждённой крыши, которую венчали два толстых и высоких раструба из ржавого металла. Весьма похожие на вентиляционные шахты. А там кто его знает, что это такое? Впрочем, и крыша оказалась покрыта достаточно толстым слоем вездесущих водорослей. В этом районе их почему-то скопилось огромное, несметное количество. Всё это гнило и жутко воняло, невзирая на отсутствие солнца и прохладу.
Я тогда вспомнил о том, что до потопа бухту омывало круговое течение. Что выносило накопленное на дне и в водах «богатство» в открытое море, мимо Мыса. Скорее всего, в результате наводнения оно, бедное, было намертво задавлено массами воды, рельеф дна изменился, будто русло полноводной реки, и течение прекратило свою нескончаемую работу.
Как результат, бухта оказалась занесена хламом и «травою морскою» по самое не хочу. Извечный трудяга-дворник внезапно ушёл на пенсию, и улицы утонули в собственном дерьме… Как всегда бывает в жизни.
…Когда подо мною и идущим рядом Лондоном внезапно просела вроде бы уже проверенная «тыком» и лёгким «притопом» поверхность, и мы тяжёлыми, донельзя изумлёнными камнями нырнули вниз ногами, мне на миг показалось, что подо мною разверзлась сама мусорная пропасть Преисподней. Таким зловонием и затхлостью пахнуло на нас из неожиданно разверстого под нами отверстия. Сверху вслед нам запоздало донёсся удивлённый вскрик потерявших нас из виду напарников…
Как оказалось, мы с жителем почившего в бозе Альбиона, как в бобслее, дружно скользили по почти отвесной поверхности, почти правильно круглой формы, около трёх метров в поперечнике, при этом состоящей из липкого, омерзительного при прикосновении материала, напоминающего покрытый толстым слоем слизи старый полиэтилен. А вот его форма… Форма «тоннеля» была так же странной. Нечто вроде дутой, мягкой кишки. Такая же волнистая, тёплая и упругая на ощупь…
Скользя и бессмысленно царапая руками по её противной поверхности, и безуспешно пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь, мы, словно две проглоченные великаном крохотные тефтельки, летели по его пищеводу в полную темноту. Надо думать, видок у меня был презабавным… Перепуганный до икоты вождь краснокожих, катающийся впервые в жизни на чёртовом колесе…
Правда, я успел краем глаза увидеть, что точно таким же обалдевшим сазаном, с выпученными глазами, рядом со мною падал во тьму и в странное, идущее снизу тепло, наш англичанин.
Больно треснувшись о какой-то совершенно неуместный здесь выступ, моё тело изменило скольжение на боковое смещение, я амортизировал в соседнюю стенку, и спустя секунду сочно шмякнулся животом и подбородком о довольно-таки твёрдую поверхность. По сути, пол. Бетонный и пустой. В глазах обрадовано запорхали светлячки, и макушка отозвалась сочным «донн-н-нн!»
Тут же рядом, за компанию со мною, ляпнулся и мой «попутчик». Раздалось злобное шипение и вполне русский мат с лёгким акцентом. Наша школа!
Кряхтя и наперебой охая, мы попытались вначале сесть на задницы, для чего пришлось сперва встать на четвереньки, а потом перевернуть избитое тело на пятую точку. Практически свободное падение в течение четырёх секунд с высоты в добрых полтора десятка метров не добавляет здоровья даже Минотавру. И если бы не эта наклонная «трахея», по которой мы влетели сюда, как по спасательному трапу, не собрать бы нам уже своих бренных костей…
Каково же было наше удивление, когда мы вдруг обнаружили, что пол, на который мы так удачно спикировали, был практически сухим! Точнее, на ощупь руки, с которой мы сняли извазганные рыжеватой слизью перчатки, он был слегка всё же влажным, но его шероховатая поверхность отличалась от всего, что было наверху, так же, как грудное молоко от виски! То есть, он не был ХРОНИЧЕСКИ мокрым. Он был сырым, и не более!
Кроме того, пол поражал…чистотой! Создавалось ощущение, что его не далее, как недели две-три назад, тщательно и заботливо подметали…
Я тут же вполголоса поделился этими соображениями с Иеном. Тот понимающе хмыкнул и указал на сереющий вверху просвет:
— Сэр, мы вообще лететь сюда по синтетический канал…
Я с трудом узрел в кромешной темени его поднятый к месту нашего изначального «отбытия» палец. Но зрение начинало приспосабливаться к скудости освещения, и я задрал голову в том направлении, куда тыкал Лондон. Обалдеть! Воистину странное место…
Кажущийся на фоне окружающей нас черноты почти белым, овал «входа» в эту «прямую кишку» уже был перечёркнут по светлым краям какими-то линиями, словно перекрестье оптического прицела.
— Наши… — хриплый голос Лондона позволил мне понять, что это свешивались над краем и напряжённо вглядывались в темноту мои ребята.
— Босс! Иен! — Хохол тревожно ёрзал и жестикулировал на самом краю провала.
— Не ори, здесь мы… И не суетись ты там, а то так и пойдёшь сюда вниз башкой! — я предупреждающе свистнул. Свистун из меня, как из хомяка фотограф, но это шипение, похоже, отпугнуло практически свесившегося над краем бойца. Он вроде бы даже слегка отодвинулся.