— Абсолютно верно, абсолютно. Именно к такому сочетанию моральных качеств и зрелости мышления пришла на сегодняшний день общепланетная человеческая семья. Особенно на этом фоне, со своими давними традициями человеколюбия, доброты, самопожертвования и бескорыстия, добросердечия и жертвенности, выделяется наша страна. Моё мнение, что те немногие исключения из правил, говорящие о наличии в обществе отдельных преступных элементов, представляют собою не более чем некоторые издержки, болезни бурного роста, которые вполне искоренимы государством и другими институтами в недалёком будущем. Можно с полной уверенностью сказать о том, что общество заметно, коренным образом «очеловечилось»…
…Не могу без горького смеха вспоминать, с каким вожделением и торжеством они ловили и распинали затем над костром несчастного одинокого ёжика, имевшего несусветную глупость и несчастье среди ночи перебегать по своим делам полянку у них перед самым носом. Джордано Бруно испытал, я думаю, гораздо меньше мучений…
Сожрав, наконец, последнее, что удалось найти или что совершенно случайно завалялось в карманах, народец совсем сбрендил и схватил друг друга и немногочисленных окрестных жителей за глотку.
Резня по округе началась уже буквально спустя пару дней после наводнения. Нося характер от тихой поначалу до всё нарастающей. Пока не превратилась в постоянное увлекательное занятие для масс.
Вылакав из бассейнов аборигенов всю привозную воду, перебив и кое-как разорвав меж собой не успевшую спрятаться домашнюю живность, благодарные «гости» бросили свои навесы «под пальмами», построенные вначале из побуждений типа благородных, и попросту выгнали на улицу, а то и «завалили», многих окрестных хозяев, не имевших оружия. И не оказавшего организованного противостояния.
Вся эта дружная кагала с подходящими случаю торжеством и помпой поселились в их домишках. Без зазрения совести убив чужих детей и уложив в их ещё не остывшие постельки собственных.
При этом некая активная группа на короткое время заняла и мой, стоящий прямо сверху убежища, дом. Благородство и человеколюбие кончилось в одночасье одним прекрасным утром по совету бурчащего не на шутку желудка. Не ведающий жалости и пощады солитёр звал хозяев на «подвиги».
Многих же местных сгубило наивное «человеколюбие».
Даже имеющие стволы, не все пустили их по прямому, — желательному и настойчиво рекомендуемому в таких случаях, — назначению. Что было абсолютно равносильно самоубийству. Уж лучше бы они предварительно сами пустили себе и домочадцам пулю в лоб. Одержимые столь неуместным в такое время сочувствием, они и не представляли себе, что нужно не призывно открывать ворота, а именно стрелять в ближнего.
Стрелять точно, часто и густо, не дрогнув рукой. Стрелять до тех пор, пока перед забором не будет свободного места, куда мог бы упасть очередной труп. Чтобы они так и стояли, — мёртвыми, ровными рядами. Взявшись для эстетики и красоты линий за руки. Закончив патроны, рвать их зубами, но не допускать близко ни одного, — ни к своим детям, ни к своим родным озверелую толпу. А не кормить их и, уж тем более, не приводить их самому в свой дом.
Ибо, как только на пороге объявляются незваные гости, дом обречён…
Они не могли себе и помыслить, неразумные, что уже к вечеру они сами, их дети и родные, окажутся, в лучшем случае, на той же улице. И в тех же условиях, из которых они приняли «несчастных». «Если ты пьёшь с ворами — опасайся за свой кошелёк»…
Можно принять к себе двух, ну трёх обездоленных. И то, — лишь при условии, что ты сам не доешь завтра последнее. И что за воротами их ещё не толпится несколько сотен, тысяч. Иначе остальные через полчаса преисполнятся злой решимости, толкнут ногой калитку, войдут и вселятся уже сами. И хорошо ещё, если вслед вам выкинут хоть тощую котомку.
Так уж устроено подавляющее большинство «гомо хапиенс». Пусти лису на порог — с печи её уже не сгонишь. В этом люди сродни медведям, разоряющим чужие пасеки. Если поддаться на вопли «зелёных», и не насовать сходу этому разбойнику полну пазуху свинца, то вскоре и пасечник определённо рискует стать свежим медвежьим помётом.
…Не стоит думать, что я асоциальный, не знающий жалости и не ведающий сочувствия, тип. Я просто чётко за свою горькую жизнь усвоил, что даже жалость и сочувствие следует весьма порционно проявлять лишь к адекватным, лучшим и достойным. То есть, — к единицам. Остальные же забудут о вашем «благородстве» через пару часов, а спустя сутки они уже положат сушить свои потные ноги вам на вашу же столь опрометчиво добрую шею. «Не верь, не бойся, не проси».
Прожив в дни благоденствия Стрекозами, — сытно и энергично, не обременяя себя думами о том, что рядом кто-то обездолен, — в случае беды такая личность уже сама ищет сочувствия в лице того дурного Муравья, что её «до вешних только дней». По-настоящему, человеческая раса имеет «встроенный и нескончаемый ресурс» жестокости и безнравственности.
Если кто-то считает, что ему есть мне что возразить по этому поводу, пусть вспомнит революцию, голод в Поволжье, на Украине, в Ленинграде. Уж не собственных ли детей ели граждане?! Не соседских ли малолеток поджидали с вожделением в тесноте тёмных переулков, алчно облизывая острие топора и громыхая приготовленной кастрюлькой?
Ни одна, даже самая жестокая и репрессивная система, не в состоянии обеспечить порядок и сохранение человечности в условиях военного истребления или физической гибели расы.
А уж говорить о полном безвластии и подавно не приходится. Когда знаешь, что войска уже не войдут, а милиции не дозваться даже и в мирное время, ты сам себе уже солдат и защитник.
Да и то сказать, — разве усмиряющей голодные бунты армии когда-либо удавалось подавить заодно буйство свихнувшегося без хлеба и мяса разума?!
Сидя под землёй на глубине почти четырёх метров практически в полной темноте, чтобы не сжигать невеликие запасы кислорода, и держа мощные стальные двери на всякий случай под массированным прицелом, мы страдали от духоты, тесноты и недостатка света. Но терпеливо ждали. И представляли себе, как взбесились бы массы, узнай они, что прямо у них под ногами находится набитая под завязку «кладовая харчевого счастья»…
В этом случае, нам пришлось бы устроить второе Ледовое побоище. И смею заверить, я сделал бы это тогда на совесть, с готовностью и на славу…
Без оглядки на столь ныне и ранее модные «гуманные» книжки и неугомонные крики о человеколюбии. Их пишут и издают, как правило, именно те, кому палец-то в рот и не клади.
…- Господа и дамы, наш долг — забота об обездоленных. Наш Фонд создан в основном на пожертвования простых, рядовых граждан, которые смогли поделиться плодами своего труда в виде денежных переводов и наличных взносов. Ими были собраны несколько миллиардов долларов пожертвований, из которых львиная доля…
— Скажите, уважаемый господин Председатель, а кого из богатых людей мира можно было бы уже отметить в качестве наиболее активных членов Фонда?
— Видите ли…, я очень надеюсь на то, что не сумевшие, — в силу своей, очевидно, занятости, — принять участие в нашей миссии известные личности, чьи состояния могли бы очень нам помочь, найдут таки возможность… — ропот зала и недоумённые переглядывания…
…Да простит меня Всевышний, — не будучи в состоянии накормить двумя хлебами, вам следует научиться угощать «гостей» кулаками, камнями, палкой и пулями, если не хотите сами стать потехой или обедом толпы.
По удачному стечению обстоятельств, но более всего — по моему собственному тщательному предварительному расчёту, вся система моего убежища была выстроена довольно хитро. Так что, лишь зная, ЧТО и ГДЕ следует искать, можно было рассчитывать хотя бы догадаться, что за хитрой системой фальшивых стен и перегородок, прямо под домом, находится не банальный, пусть и аккуратненький, подвал. А нечто куда более ценное в их теперешнем положении.
Оставленный в «предбаннике» «фальшивого» подвала для отвода глаз минимальный запас обычных продовольственных ресурсов любой семьи, — вроде пяти килограммов картофеля, пары морковин и десятка старых банок с домашними компотами, — сработал, как надо. Принятый с восторженным рёвом за несказанную добычу, он был вынесен и распотрошён в перья за секунды. Всё нужное и полезное было заблаговременно перенесено нами под землю. Как из дома, так и со двора.
Всё самое ценное, что могло пригодиться, — накормить, согреть, укрыть, защитить. Ещё раз в наш подвал как-то заглянули уже другие претенденты на поживу.
Не найдя более ничего съестного, в сердцах сломали на дрова маленький стеллаж, захлопнули двери и двинулись дальше.
После чего подвал и вовсе оставили в покое. Что можно искать в пыльном и пустом помещении, которое до вас уже обнесли? Если б эти товарищи были несколько поумнее, они могли бы спуститься к центру Города и поискать в полосе прибоя некоторые продукты, притаскиваемые к берегу из порта услужливыми волнами. Одних только апельсинов, я думаю, там могло бы быть под сотню тонн. А так же десятки тонн всяческих других продуктов и даже вещей.
Склады и таможенные терминалы порта были всегда забиты доверху всевозможными товарами. Отчего-то мне кажется, что наиболее предприимчивые жители-одиночки с другой стороны бухты втихую так и поступали, плавая среди трупов и обломков, без брезгливого кривлянья носом выбирая в воде, — в сетки и мешки, — всё, что могло помочь им прожить хоть некоторое время. Но это можно было делать только по «свежаку».
Проплавав в перенасыщенной телами воде, всё это богатство, не успевшее быть погруженным на пароходы, довольно быстро пропитывалось солью, сероводородом и мерзостной гнилью. Да попросту разбухало, раскисало и тонуло. И готов поспорить на блок такого дефицита, как хорошее курево, что даже абсолютное большинство местных жителей понадеялось на те же привычные большинству горожан «восстановительные работы».
Само по себе всегда меня удивляло то обстоятельство, насколько железно жива вера человека в то, что беда, пришедшая к нему в дом, ну никоим образом не может затронуть «главную мощь» района, края, штата, области, страны…
И что вот-вот найдутся, деловито соберутся и под пастушью дудку с металлофоном впечатляюще явятся «великие силы великой страны». Призванные, созданные и сформированные в могучие отряды, чтобы быть направленными именно к их грязному порогу.
А время уходит. Как уходило попусту оно и в те дни. Просидев на крышах домов среди уползающих в горы переулков, простой народ так же отвалил челюсть и прозрел. Но было уже слишком поздно. Всегосударственный продовольственный и промышленный рынок закрылся ох, как надолго…
…Загадив мой дом на славу, компания попытавшихся обжиться в нём молодых ублюдков покинула его в четыре дня, напоследок попытавшись сжечь. Льющий постоянно с небес, как из брандспойта, дождь не позволил пожару натворить особых дел. В поисках «лёгкой» еды народ обшарил, казалось бы, всё и вся. Перевернул каждый камень и заглянул в каждую трещинку.
То из окружающей флоры и фауны, что умному и знающему человеку удалось бы приспособить в пищу, этим стадом было бездарно и быстро затоптано, загажено и распугано. Или оно попросту бесполезно погибло после перемены погоды, не будучи распознано бездарной массовкой. Те же массами объявившиеся лягушки и лесные жабы, в которых они первые дни кидались камнями, и которых угодливые «джентльмены» нещадно молотили палками, потому что они, как заявляли брезгливо их «принцессы», «противные»!
Так вот, — те же жабы через три дня после последнего съеденного сухарика всем без исключения уже стали казаться венцом красоты и привлекательности. Особенно в жареном виде и на прутике. Но, поскольку значительная часть их, перевернувшись вверх белым брюхом, уже тухла и пухла в воде, а остальная, не найдя полусолёную мутную воду особо привлекательной, передохла или куда-то смылась, «охотникам за трофеями» достались лишь несколько десятков самых дурных или попросту недобитых представительниц земноводных.
Даже имея некоторый запас в виде домашнего скота и даров почвы несчастных владельцев частного сектора, привыкшая к полуфабрикатам и не знающая экономии толпа не растянула этот неожиданный спасительный резерв на какой-то период, готовя из него жидкие блюда в виде супов и бульонов. А тупо сожрала всё в несколько приёмов. Потребила с удовольствием в виде сочного жаркого и шашлыка, приготовленных над собранным на скорую руку костром. Пир во время чумы удался на славу.
А дальше… Дальше и пошли ж, — поинтересоваться здоровьем этих самых жаб…
Местные богатеи, смекнув, что сопротивлением против такого столпотворения не выжить, оскалились было в радушной улыбке и выборочно набили пришлым, как им показалось, «солидняком», свои дворцы под завязку. Но это не помогло и им. В порыве отчаяния грызущиеся массы уничтожали друг друга за здорово живёшь, наивно подозревая соседа по поляне в укрывательстве продуктов и чистой воды. Обвинения в краже приводили к десяткам поножовщин. За неосторожно брошенное слово головы нервно разбивались, как орехи. Особенно «борзые» граждане вооружились ещё и возможностью «поквитаться» с теми, кому завидовали ещё при спокойных временах.
Поэтому собственные сады и штыри оград зажиточные «хлебосолы» так же прилежно украсили своими телепающимися на ветвях телами и даже несколькими насаженными на заострённую арматуру заборов головами. Они так и торчали там некоторое время, вспухая и сочась тухлой сукровицей, пока мы не сняли их и не прикопали сочувственно.
Едва кто-то «особо умный» числом до сотни организовался и сунулся на «Радийку» в обход, а не через затопленную балку, как оттуда им оказали весьма неожиданный для раздухарившихся деляг «тёплый» приём из пары десятков охотничьих стволов. Вот там, вопреки ожиданиям раззадоренных безнаказанностью в первом месте «захватчиков», добра своего отдавать упрямо не пожелали. И огрызнулись.
Да так, что сразу отстрелили у наглецов всяческую охоту «подвинуть» правообладателей с «продовольственной скамьи». Горохом с матюгами и криками посыпавшись вниз по склонам редколесья, оставляя на них убитых и орущих раненых, перепуганная, «прополотая» картечью «пехота» враз оставила подобные попытки нарыть морковки в тех огородах. И зареклась ходить в ту сторону даже «по-маленькому».
Когда же мучения одуревшей от голода, грязи, сырости и холода толпы достигли апогея, она кинулась совершать опрометчивые поступки один за другим. Часть наиболее рационально мыслящего молодняка, числом около сорока, предложила идти за перевал.
Однако подавляющее большинство, даже из числа родившихся и выросших в этом городе, в жизни своей никогда там и не были. Потому крайне слабо представляли себе, что же полезного там их ждёт. И уж тем более они не лазали по горным замерзающим кручам в босоножках на шпильках. Потому данное предложение гордые и изнеженные индивиды, имеющие грудь спереди, а ум и честь снизу и несколько сзади, негодующе отмели сходу. Набычившись и заявив, «что они ещё не выжили из ума настолько, чтобы скакать, подобно козам, по кручам». Сопровождающим их подкаблучникам осталось лишь тупо кивнуть лысыми чурбаками голов и согласиться.
Всё, что «цивилизованному» человеку приносит неудобства, заставляет его поработать ногами или руками, с готовностью признаётся им как «бредятина и ахинея». Предложивших этот вариант «послали». Те переглянулись, пожали плечами, потоптались немного, и всё-таки выдвинулись самостоятельно к перевалу. Видимо, именно в этом указанном им направлении. Отчего они считали, что вековая кормилица всяких бездельников и проходимцев, многострадальная Кубань непременно уцелеет, я судить не берусь. И не знаю уж, как им удалось бы произвести заплыв через наново родившуюся и бурлящую тихими водоворотами бухту, но больше мы о них не слышали. Искренне рассчитываю, что их там всё-таки какие-нибудь бяки съели.