- Потому что не знаешь!.. Все о Дятлике своем думаешь. Тоже - кавалера нашла!
- Какой есть, лишь бы по душе.
- Попусту сохнешь! Теперь он не скоро выберется. За такие штучки мало не дают! Бандитизм! За это так припаяют, что и света белого не увидит!.. Вот птица: с виду - тихоня, тише воды, ниже травы, а смотри - с бандюгами снюхался!
Ганна оборвала - донял-таки ее:
- Не радуйся чужой беде...
Евхим понял, что перехватил, просчитался, попробовал поправиться:
- Я и не радуюсь. Просто жалко тебя!..
- А ты не жалей! Не за что!
- Я человек не злой. Сочувственный... Особенно к девкам... - Шуткой он старался загладить ошибку, растопить Ганнину неприязнь, ее холодную насмешливость. - Тут время такое - проходу матка не дает! Женись да женись!.. Вот я и присматриваюсь!
- Коли так, то не туда смотришь. Не высмотришь туг ничего... В другую сторону глядел бы. Хадоська вон ночи не спит!
- Хадоська...
- Любит, дурная! За что только, понять не могу.
- Хадоська... Что - Хадоська? Вода, - смаку никакого!
Вот ты, ты, по-моему, - со смаком!
- Так она же в сто раз лучше тебя!
- Ты, по-моему, - не слушал ее Евхим, - как самогон!
Первак! - Евхим вдруг схватил ее за руку, Ганна попробовала вырваться. - Не вырывайся!.. У, видно-таки, горячая!..
- Пусти!
Ганна резко рванула руку и высвободилась. Но в тот же момент, откинув ее руку с граблями, которые она держала между ним и собой, Евхим обхватил Ганну обеими руками, сжал так, что у нее перехватило дыхание. От волос ее, от лица пахнуло ветром, соломой, чем-то таким влекущим, женским, что в голове у него помутилось. Он чувствовал тугую грудь ее, живот, твердые колени, все его тело наполнилось нетерпеливым, горячим желанием, которое опьяняло, жгло, туманило рассудок.
- Пусти! Чуешь?! Ой, больно!.. Не жми, ой!.. - рвалась она, непреклонная, гневная, все еще не выпуская из рук грабли.
Ее глаза были близко, были хорошо видны в сумерках - непокорные, диковатые, как у птицы, рвущейся из силка.
И плечи, и руки, и ноги ее - вся она была налита непокорностью, но он не обращал на это внимания.
- Пусти, слышишь? .. Отойди!..
- Вот нетерпеливая!.. - попробовал он пошутить. - Потерпи... немного...
- Пусти! Закричу!.. Ей-богу, закричу!..
Он не ответил. Не мог говорить, ловил ее рот, а она не давалась, отворачивалась: перед ним был то висок, то взлохмаченная голова с платком, сдвинувшимся назад. Евхим, однако, не отступал, все крепче сжимал девушку, и не было, казалось, такой силы, которая бы разорвала его объятие.
И вдруг у Ганны вырвалось испуганное, ударило молнией:
- Батько!!
Евхим сразу выпустил ее, отскочил. Тревожно оглянулся:
сначала на дорогу, ведущую к амбару, туда, откуда мог появиться отец, но там никого не было; бросил взгляд на соседнее гумно - и там никого... Евхим невольно взглянул на Ганну, как бы прося ее помощи, увидел - она уже стояла далеко от него, поправляла волосы и платок.
- Не ищи! Нет его!.. - насмешливо сказала она.
Он со злостью выругался:
- Т-ты, черт! - Но тут же понял, что показывать свою злость - значит совсем потерять мужское достоинство, стать просто ничтожеством в ее глазах. Попробовал засмеяться: - А я - поверил!
Ловко ты... придумала!..
"Так одурачила! Так в лужу шваркнула, подлая!.. Дурень!"
- Пугливый же ты, оказывается!
От этой издевки он готов был ринуться на нее, как разъяренный зверь, но она наставила грабли, угрожающе предупредила:
- Подойди только!
Евхим остановился, как бы размышляя. А думать было трудно: сердце бешено колотилось, в виски била кровь, в голове стоял тяжелый туман. Она же, хитрая, не теряла времени даром, использовала заминку: заметила фигуру, показавшуюся невдалеке, крикнула:
- Тетка Алена, это вы?
Женщина остановилась, присмотрелась к ним.
- Это я, Авдотья, - оба узнали голос вдовы Сороки. - А это ты, Ганна?
- Ага...
- Передать, может, что Алене?
- Не-ет. Сама скажу...
Евхим, слушая их разговор, весь кипел: и это было издевкой над ним. Нарочно остановила женщину, каждым словом высмеивает его. Погоди, пусть она только отойдет...
Но Ганна не стала ждать: намеренно громко, чтобы услышала женщина, вдруг ласково сказала:
- Так я все сделала... Пойду уж.
Он просипел: