- Уже не по душе?
- А когда она была по душе? Просто липла ко мне, а обижать жалко было... Не отгонял... Пусть липнет, мне что?
Ганна взглянула на него, будто хотела увидеть - правду или неправду он говорит, но не промолвила ни слова, и Евхим успокоился: не знает.
Некоторое время рвали малину молча. Как и Ганна, он набирал полную горсть, ссыпал в кувшин, стоявший возле нее в траве. Она не хвалила его, не возражала, будто и не замечала. Иногда руки- их сталкивались, и, хотя она сразу же отнимала свои, словно прикоснувшись к чему-то неприятному, Евхим чувствовал, как в нем горячо, нетерпеливо дрожит все внутри, сохнет в горле. Она была так близко, такая влекущая, такая желанная даже в своем холщовом наряде.
Чем больше Евхим украдкой смотрел на нее, тем больше сохло в горле, труднее было снова завязать разговор.
- Ты вот - не такая... Другая!.. - выдавил он, стараясь говорить полушутя. - И что в тебе такое, чем ты меня присушила?
- Видать, что высох! Одни скулы!
- А то нет?.. Ты, видно, у глинищанской знахарки зелья такого взяла!
- Плетешь неведомо что!
- Я плету? Сказала!..
Евхим вдруг обхватил ее одной рукой за плечи, другой - за шею, горячо зашептал:
- Ганна! Ганнуля!..
Он хотел притянуть ее к себе, но Ганна уперлась локтем ему в грудь.
- Ты - чего это? Постой!
- Нет, теперь уже не проведешь! - Он попробовал улыбнуться, но улыбка вышла невеселая, кривая.
- А зачем мне обманывать? - Она поморщилась, как от боли. - Не жми!.. Дохнуть не могу!.. Чуешь?!
- Все равно - не пущу...
- Дурной ты, смотрю я, - проговорила она, тяжело дыша. - Ей-богу!.. С виду - голова, не кочан... а разума - как у ребенка.
- Занимать не стану... Хватит с меня...
Она сразу ухватилась за его слова:
- Маловато... Не вредно бы и занять... Вырос до неба, а как к девке подойти - не знаешь... Думаешь, силою все можно...
- А чего ж, если сила есть.-..
Евхим потянулся поцеловать ее, но она. откинула голову - не достать.
- "Чего, чего", - насмешливо передразнила она. - То-то и видно, что ума чересчур много...
Как ни тяжело было думать Евхиму, он заметил, что говорит она не потому, что ей хочется говорить это, что за ее словами скрывается непонятная хитрость. С толку сбить хочет, что ли?
- Ну, ну,- хватит! Поздно учить!..
- Не мешало бы! - снова подхватила она и уколола: - Видно, другие не научили?.. Хочешь, научу?..
- Зря стараешься! - сказал он тоном победителя, вовремя разгадавшего хитрость противника.
- Хочешь, скажу, как... ко мне подступиться? ..
- К тебе?
Хотя Евхиму показалось, что и тут скрывается какой-то подвох, слова эти заинтересовали его.
- Сказать? - Ганна шевельнулась, попросила: - Ты пусти, а то неловко...
- И не думай!.. Ну, так что надо, чтоб ты полюбила?
- Что? Скажу!.. - Она твердо взглянула ему в глаза. - Одно - доброта!
По-хорошему чтоб!
- А-а... А я думал черт знает что! - засмеялся Евхим.
Он сильной ладонью прижал к себе ее голову, хотел поцеловать.
- Люди!.. - ужаснулась она, будто кого-то заметив.
Но Евхим и не оглянулся:
- Ученый! Не проведешь!
Он силой поцеловал ее в щеку. В тот же момент Ганна так рванулась, что Евхим с трудом удержал ее, но все же удержал. Видя, как покраснело от напряжения и злости смуглое лицо ее, он гордо ухмыльнулся: что, попробовала потягаться со мной!..
- Пусти!.. - глянула она на Евхима горячими, полными ненависти глазами.
Когда он увидел этот взгляд, у него ослабли руки. Может, и в самом деле отпустить? Может, правда, лучше по-хорошему с ней? Но кто это в Куренях из хороших, настоящих парней уступал девчатам, делал по-ихнему? Мужчина есть мужчина... Евхим видел, как часто-часто бьется жилка у нее на шее, чувствовал ее плечи, грудь, все ее упругое, сильное, желанное тело, что столько времени неодолимо тревожило, не давало покоя ни днем ни ночью. Он столько бредил этой минутой, и вот наконец Ганна - не во сне, а наяву - в его руках!..
Нет, пусть хоть что, он не отпустит ее! Пусть знает, что такое Евхим, его объятия, может, мягче будет, уважать станет. Опьяненный ее близостью, Евхим жил теперь какой-то дикой яростью, радостным сознанием силы, власти над своей добычей...
- Пусти... Плюну!..
Что она могла еще сделать, чем оградить себя, беспомощную, перед ним? Видя, что он, как и раньше, не ослабляет рук, полная обиды, злости на свое бессилие, на его перевес, Ганна с отчаянием и ненавистью плюнула ему в лицо, прямо в хорьи глаза.
Евхим, будто его ударили, рванулся, гневно прохрипел:
- А, вот как ты!.. - Он изо всей силы яростно согнул ее, бросил на траву. Они упали вместе, - Ганна, горячо дыша, задыхаясь, пробовала вырваться из его объятий, упиралась, как могла, в грудь ему, собирая всю свою силу, старалась отбросить его. Кто бы мог подумать, что она такая сильная, эта гордая Чернушка, - распаленный злостью, ее горячей близостью, Евхим еле мог удержать ее.
Он все больше свирепел от ее близости, от борьбы с ней.