3
Кончив впотьмах молотьбу, Василь повесил на соху цеп и вышел из гумна. Не закрывая ворот, он несколько минут стоял неподвижно. Рожь была незавидная, молотить ее - одно горе, и Василь был доволен разве только тем, что отработал, что сегодня больше трудиться не надо, - можно вот так тихо стоять, не сгибаясь, не махая цепом, выпрямив спину. Стоять и ощущать на лице прохладу предвечернего осеннего ветра, от которого начинает прохватывать дрожь под лопатками, слушать мирные звуки вечерней деревни. Цепы на гумнах уже не стучали, тарахтели где-то в поле подводы, поблизости, видно на соседнем дворе, блеяли овцы...
Василь прислушался, стараясь узнать, что делается на Ганнином дворе, не услышит ли ее голос, но на Чернушковом дворе было тихо. Как будто промычала их корова, и Василь подумал, что Ганна, видно, доит. На сердце, как всегда, когда он думал теперь о Ганне, потеплело, стало хорошо; и вместе с тем охватило нетерпенье - скорее бы снова встретиться.
Он замкнул гумно и собрался уже пойти в хату, как его окликнули. Василь остановился: к нему приближался маленький хромой Грибок Ахрем.
- Жито молотил? - спросил он.
- Жито...
- Хорошее? До рождества на хлеб и оладьи хватит?
- Ат... - поморщился Василь. - Нет ничего...
- Земля, туды ее мать! - выругался Грибок.
- Земля... Песок один...
- У Корча, братко, уродило...
- Возле цагельни?
- Ага. Зерно, братко, как боб. Что ни сноп, то мешок.
Диво...
Василь знал,хчто весь этот разговор и любопытство Грибка только так, для вида, и ждал дальнейшего, гадал, что же привело к нему Ахрема. И не друзья - Грибок чуть ли не в три раза старше его, и не соседи - живет он в отдалении и не мог завернуть сюда просто так. С каким-то делом пришел...
Грибок не спешил.
- Как дед, Денис как, здоров?
- Здоров.
- Взял что с ульев?
- Ат, пустяк...
- Не говори, братко. Меду возьмешь в рот ложку, а...
чуешь!
- Толку с него - без хлеба.
- Мудрый старик, - с уважением проговорил Грибок, покачивая головой. Пчелу лучше, чем человека иной, понимает! И рыбу!.. Мудрый!
"Меду, видно, хочет попросить! Чай подсластить, скажет, или еще что придумает", - насторожился, неприветливо следил за Ахремом Василь. Но тот свернул на другое, главное, судя по тому, как он серьезно заговорил:
- Землю переделять хотим... Может, слышал?
- Слышал...
- Чтоб по-людски было. А не так, как досель...
- Давно бы пора!
- А когда было собраться? Так на воскресенье и надумали... Я вот думаю, что тебе надо прийти. Матка все же, что ни говори, женщина. Или, может, Денис пускай придет?..
- Я приду, - твердо сказал Василь.
- Ну вот и хорошо. - Грибок уже собрался идти, но остановился. - Я об этом начал оповещать еще позавчера.
А тебя что-то не видел. Так ты не обижайся, я это без хитрости... Так, говоришь, нет меду?
- Нет. Дед недавно смотрел.
- А может, есть немного? Хворает мальчонка у меня.
Полакомиться бы ему. Может, поправился бы скорее...
- Нету...
- Ну коли нет, так нет... - виновато произнес Грибок и подался на дорогу за гумнами.
"Берут завидки на чужие пожитки! Меду захотел! - подумал неприязненно Василь. - Ага, жди!.. Издаешься вам всем!.." Василь тут же рассудил, что, может, немного и надо было бы дать меду, а то вдруг Грибок обидится за отказ и, лихо его возьми, обделит, нарезая землю. Как-никак в комитете этом...
- С кем ты там говорил? - встретил его дед Денис, когда Василь вошел во двор.
- Да Грибок...
- Чего он?
- Собрание, говорит, будет про землю... И меду просил.
Для дитя, - мол, хворый...
- Хворый? Надо бы дать ложку.
- Дать! Издаешься каждому! А что на базар повезем, за что хлеб купим?
Дед не стал возражать: Василь в доме становился как бы старшим по чину, хозяином, забирал власть.
Когда Василь, поужинав, встал из-за стола, мать заботливо посоветовала:
- Свитку возьми. Дождь собирается.