Все это в прошлом. Гускин может развлекаться рефлексиями на темы Эйнштейна и Горцова. Даже, если он занимается этим здесь. На дне этого колодца, стенки которого образуют ни на что не похожие облака. Только в таком случае обещанные «Технарем» «неожиданности» окажутся подлинными неожиданностями. Причем, задолго до того, как мы успеем нарадоваться мысли, что не смогли их предвидеть.
На востоке горы. О них мы знаем только одно: они заселены. Уже первая экспедиция передала сообщение о странных белых пирамидах, возведенных на каменных террасах. Фотонный фильм с орбиты подтвердил эти наблюдения. На более подробные не было времени. Непонятным в первую очередь было то, почему цивилизация держится вдали от океанов. По крайней мере, от этого океана. И ведь не где-нибудь, а именно здесь, в одной из этих котловин, окруженных пологими дюнами, опустилась «Анима».
Исследовательская группа. Ученые, направленные в систему Фери после завершения работы в Облаке Стрельца. Трое мужчин и две женщины.
Они высадились двадцатого апреля две тысячи восемьсот тридцать второго года. Передали сообщения о белых строениях в горах и о «листоподобных», как они их охарактеризовали, конструкциях, видимых на поверхности океана. Свыше двух часов поддерживали с базой нормальную связь. В восемнадцать сорок Може, кибернетик, исполняющий на «Аниме» функции оператора связи, сообщил об особенном явлении в прибрежной полосе океана. Вода словно бы отступила, обнажая дно. Подъехали поближе. Они сами оценивали видимость как превосходную. Остановились в неполных десяти метрах от берега…
Короткий, сухой треск, один-единственный скрежещущий звук, словно кто-то провел тупым ножом по стеклу. Все.
Именно потому мы опустились на солидном расстоянии от океана. Именно поэтому обрекли себя на прополаскивание желудка, которому равноценна езда на вездеходе по дюнам. Точнее — Гускин и я. Гускин, всегда серьезный, сказал бы даже: озабоченный, словно постоянно пытающийся что-то припомнить. Пилот-фотоник. Может быть, слишком деловитый на мой вкус. Ненамного. А может быть, и намного. Но я предпочитаю лучше это, чем начальственную разболтанность Сеннисона. И я был рад, что он отправил нас на разведку вдвоем, а сам занял наблюдательный пост в кабине «Идиомы».
Что касается меня, то, как уже упоминалось, зовут меня Жилли. Должность — пилот-кибернетик.
Приближался полдень. Если что и вытекало из переплетения лучей, пронзающих пространство под полыхающими облаками, так только то, что Солнце стоит в зените…
Девять приглушенных, отрывистых звуков. Вечер. Через минуту я поднимусь, надену скафандр и отправлюсь на ежедневный обход регистрирующих постов.
Я выпрямился. Спинка кресла послушно потянулась за моей спиной.
Прокрутил запись.
«Кибернетический Жиль…» Мне бы следовало улыбнуться. Если бы мое лицо сохранило память об улыбке.
Мое? Чье лицо, значит?
Нет. Лицо мое. Это точно.
Я поднялся, отодвинул кресло и отключил приставку светового пера. Экран стал матовым.
Удалось ли мне в том, что я написал, передать пейзаж третьей планеты Фери, какой она была, когда мы остановились возле океана? Планеты желтых облаков, белых пирамид и похожих на листья городов под поверхностью воды?
Вопрос звучит серьезно. Как и большинство вопросов, которые остаются без ответа.
«Кибернетический Жиль…» Когда это было? Сто лет назад? Двести?
Здесь я уже одиннадцать месяцев. Располагаю всем, что мне может потребоваться. Синтезаторы, преобразователи, генераторы большой мощности, подручная аппаратура компьютеров. Мне выделено пространство, оборудованное с учетом запросов современного человека. Отсюда, из-под стеклянного купола, я контролирую все, что происходит на моей планете. А так же — на планете, вокруг которой моя планета вращается.
Я подошел к иллюминатору. Наступила тьма. Через минуту взойдет Четвертая. Серпик ее второго спутника уже показался на востоке, словно вырезанный из белой кости. Выше, над границей тьмы, еще сохранились плывущие золотые полоски.
Я повернулся и неторопливо направился в направлении смонтированного на противоположной стене большого панорамного экрана. Днем и ночью, вне зависимости от взаимного положения небесных тел, он передает мне сигналы, высылаемые со станции на поверхности Четвертой.
Я остановился и выбрал третью с краю клавишу на пульте связи. Изображение сделалось более четким.
Какое-то время я смотрел, не шевелясь. И ни о чем не думая.
Копии ведут себя нормально. Их постройки, наполовину открытые, отмечает ряд светящихся огоньков. Там тоже день подходит к концу. Высокий лес с мягкой, бархатистой листвой, подходящий под стены насыпи, кажется черным каменным монолитом.
Два силуэта. У выхода, в части, не прикрытой крышей. В слабом свете напоминают участников сафари на привале.
Я почувствовал нестерпимую резь в горле. Желудок попытался вывернуться наружу. Я попытался увлажнить губы языком, но мышцы рта оказались застывшими, напряженными.
Меня охватила непреодолимая ярость. Как всегда, напрасно перед каждым сеансом связи я повторял себе, что ничего такого не может произойти.
В какой степени источник этого раздражения кроется не там, на соседней планете, а во мне самом?
Неважно. По сути дела, ничто теперь не важно.
Через минуту возьмусь за ужин. Отдам должное еде, как они сейчас. Полный порядок. «С ними полный порядок, — произнес я негромко. — Ферма процветает.» Я сам себя обрек на это задание. Я повторяю это с тем большей настойчивостью, чем отчетливее звучит у меня в ушах сопутствующий ей фальшивый привкус, словно говорит это кто-то другой, некто, пропитанный ненавистью, достигающей предела нервной выдержки человека.
Я опять уперся взглядом в экран. На нем ничего не изменилось. Они по-прежнему сидели в кругу неяркого света, развалившись в легких, жестких креслах. Повернулись спинами к лесу, который подступал к самой ограде, увенчанной кольцами антенн. На мгновение мне почудилось, что я вот-вот уловлю в этой картине что-то знакомое. Что-то, почерпнутое из фильмов или документов определенного периода политической истории Земли. Эти антенны, напоминающие колючую проволоку…
Хватит об этом. Как бы там ни было, это всего лишь антенны. Благодаря ним, я могу видеть каждое их движение, слышать каждое слово. Ради этого я здесь и нахожусь. Ради этого трепыхаюсь, словно муха, накрытая стеклянной банкой, на мертвом спутнике четвертой планеты системы, и находиться мне здесь до самого конца.
С копиями все в порядке. Они еще посидят с минуту, может, с десяток минут, встанут, приберут со стола и исчезнут под плоской крышей. Умоются, скажут друг другу: «Спокойной ночи».
Идиотизм.
Я вытянул руки и посмотрел на расставленные пальцы. Ничего. Ни следа дрожи. Я опустил руки, выпрямился и направился к столу. Когда я находился в центре кабины, фотоэлементы включили свет. Уже настала ночь.
Я уселся. Из стены выдвинулся раздатчик синтезатора, напоминающий полированную коробку. Стенки его раздвинулись.
На ужин у меня ушло шесть минут. Как обычно.
Я отодвинулся от стола и изменил положение кресла. Теперь я сидел спиной к стене. Передо мной открывалось все живое помещение базы.
Места было достаточно. Жаловаться не приходилось. Обстановка напоминала рубку управления звездолета средних габаритов. Я не ощущал отсутствия под ногами тех нескольких десятков ярусов, что подпирают кабину настоящей ракеты. Мне хватало крепкой опоры на изолированную жилу магмы. В толстых слоях мягкой породы, доходящей до половины высоты купола. Вглубь планеты уходил один-единственный заборник автоматического синтезатора. Увы, времена, когда устройства жизнеобеспечения могли перерабатывать только органические вещества, ушли в прошлое.
Я получаю пищу и воду. Регулярно и не пошевелив для этого даже пальцем. Воздух у меня идеальнейший: сорок два процента кислорода и благородные газы. Ни следа азота. В моем распоряжении совершенная и разнообразная информатическая аппаратура.
И множество места.
Неподвижно расслабившись в кресле, я скользил глазами с одного устройства на другое. Словно собирался смириться с этим окружением, вжиться в его формы, цвет, гармоническую расстановку автоматов.
Я здесь только лишь потому, что сам так захотел. Назло другим. И, если немного подумать, себе.
Только, которому себе?
Время проверить посты.
Я встал, потянулся и направился в направлении шлюза. Проходя мимо экранов, невольно скользнул по ним взглядом. Огни на ферме погасли. Но весь район был озарен молочным светом двух лун. Благородная планета, эта Четвертая. При других обстоятельствах люди рано или поздно прибрали бы ее к рукам. В солнечной экзосфере она останется в два раза дальше, чем Земля в зоне жизни нашей звезды.
Нашей?
Не буду брать вездеход. Мне требуется движение. Хочу, чтобы вакуум был сразу же за гибкими тканями скафандра. Хочу чувствовать его кожей. Это — мой воздух. Я не стану прятаться от него под панцирем аппарата.
Я дошел до двери и включил автоматику выхода. Я почувствовал, как омерзительное напряжение, которое давило на мои нервные волокна, внезапно исчезло. Момент этот я тоже переживал сотни раз. Момент, который каждый раз напоминал мне, что спокойствие этой кабины — мнимое. Что это спокойствие выжидания. Будто нечто должно произойти и подтвердить подозрения от беспрерывно повторяющихся напряжения, враждебности и отвращения.