- Сурьезный шибко,-поглядев на него, заключила бабка Анисья.
- Стало быть, начальством быть, - утвердил старик Волобуев.
- А глазоньки-то у него твои, девка, твои. А губы- Никитины.
За столом начался обычный в таких случаях спор:
в кого ребенок. Во время спора Никита вдруг вскочил и побежал к мотоциклу.
- Ты куда ж это? - крикнула Марья Денисовна.
Никита только махнул рукой, завел мотоцикл и был таков.
- Да уж молчун, молчун,-заговорила Марья Денисовна, стараясь сгладить перед гостями неловкость, вызванную внезапным- исчезновением Никиты. Пофырчит, похныкает, а чтоб реветь - этого у него нет.
Марья Денисовна поглядела на правнука с любовью и протянула через стол соленый огурчик. Сережа взял его и засунул в рот, как соску.
В разгар веселья вернулся Никита. Вынул из-за пазухи бутылку шампанского.
- Вот это да! - - закричали гости.-Это по-царски!
На минуту все притихли. Вера Михайловна зажала уши сыну.
Хлопнула пробка. Старухи взвизгнули.
- О, язви те!-выругалась бабка Анисья.
- Стало быть, салют,-одернул ее старик Волобуев.
Никита разлил шампанское, поднял бокал, переступил с ноги на ногу.
- Верно, дедушка. Салют в честь моего Сережки.
Выпили,значит.
Красивой бутылкой из-под шампанского долго потом играл Сережа.
А выселковские ребятишки попрекали родителей:
- Да-а, вона Прозоровскому Сережке салют устраивают, а он ишшо и говорить не может. А я хорошие отметки принесу, а мне фигу, даже на кино не даете.
Вера Михайловна долго помнила сцену с шампанским. Ей представлялось лицо Никиты, по-детски открытое, счастливое, точно это ему исполнялся годик, а не его сыну.
В школе Веру Михайловну особенно не загружали, Вела она обычные уроки, без дополнительных занятий, без общественных поручений. Классное руководство с нее тоже сняли. Даже от педсоветов освобождали..,
- Бегите, бегите, - отпускал ее директор. - У вас свое, особое задание.
Она летела в Выселки, сгорая от нетерпения увидеть сына. В се отсутствие Сережу нянчила бабушка.
Вера Михайловна была спокойна, и не волнение подгоняло ее к родному дому, а совершенно невероятная тоска по ребенку. За те несколько часов, что она не видела его, Вера Михайловна успевала так соскучиться, что места себе не находила от тоски, считала часы и минуты до встречи с ним.
- Солнышко ты мое! - говорила она еще от порога. - Как ты тут? Не соскучился по маме?
- Некогда было скучать,-за него отвечала Марья Денисовна.-Мы вот поели, поспали, а сейчас в окошко глядим.
Вера Михайловна подхватывала сына на руки, а он как будто бы не рад был. Восторгов не выказывал, не визжал, не смеялся. Иногда произносил: "Ма-ма". И тогда она прижимала его к себе, радуясь его близости и вдыхая запах его тельца. Потом доставала из портфеля коржик, взятый из школьного буфета, и протягивала сыну. Он, опять же спокойно и молча, принимал гостинец и сосал его, как соску.
Опять началась страда. Никита по суткам отсутствовал дома. Если приходил, то затемно, если уходил, то на рассвете. Сегодня он пришел необычно рано, еще засветло.
- Спит уже? Ну что такое! - Он огорченно махнул рукой. - С сыном повидаться вторую неделю не могу.
Он долго стоял у кроватки, наблюдая за спящим Сережкой. Подошла Вера, прижалась щекой к его плечу, не выдержала, пожаловалась:
- Какой-то он очень тихий.
- Да брось ты накручивать!
- Верно. Не поплачет. Не повизжит.
- Ну, думает мужик. Мыслею занят.
- О чем он думает?
- А что, у него мозгов нет?
Вера терлась щекой о задубелое, пропахшее потом и землей плечо мужа, улыбалась.
- Ну и что, что на других не похожий? Значит, особенный, - оживился Никита. - Может, из него... может, знаешь кто выйдет...
Слова Никиты понравились Вере Михайловне. Они хотя и не объясняли поведения сына, но как бы снимали с ее души тяжелый груз опасений. Сереженька - особенный, вот он и не похож на других.
По роду своей профессии Вера Михайловна видела многих детей разного возраста. Все они были не похожи друг на друга. Но ее сын-особенный: уж очень взрослый, уж очень серьезный. До двух лет она не слышала, как он смеется. Иногда он улыбался слабой улыбкой, но никогда не смеялся так звонко, беспечно, как остальные дети. Вера Михайловна тосковала по его смеху, потому что понятие "особенный" все-таки не исключало веселья и радости в ребенке. И вот однажды она услышала нечто среднее между повизгиванием и всхлипыванием. Она влетела в комнату и увидела Никиту и Сереженьку с открытым ртом.
- Мы пупик ищем, - объяснил Никита. - А ну-ка, где он?
Парнишка увертывался и издавал странные звуки, не похожие на смех.
- Ему же щекотно!-'крикнула она и выхватила сына из сильных рук Никиты.
Она видела, что Никита счастлив и рад даже этому подобию смеха.
Теперь Сережу выпускали во двор и он играл с Володей Волобуевым, своим одногодком и соседом. Мальчики резко отличались один от другого, как будто природа специально устроила так, чтобы подчеркнуть особенность Сережи. Володька был нормальным, обычным парнем, щекастым, крупным, горластым, он постоянно кричал и смеялся. А Сережа выглядел младше его. Он не кричал и не смеялся, и казалось, что играет только один Володька. Издали бывало странно слышать: чего это он кричит и заливается один? Те игрушки, которые выносил Сережа, всегда доставались Володьке. Сережа стоял в сторонке, закинув руки за спину, а чаще приседал, наблюдая за действиями товарища, или же делал то, что предлагал Володька.
- Сергунька,-спрашивала бабушка, время от времени появлявшаяся па крылечке,-чо не играешь-то?
Чо приседаешь, как курица на яйце?