Однако этот показатель не принимался во внимание ни статистиками, ни администрацией. Об этом знали сам Крылов, его ближайшие сотрудники и больные. Для них-то, для больных, он и был главным показателем.
Они шли на него, как терпящее бедствие судно на внезапный огонек.
В Минздраве махнули рукой. Кто-то из высоких начальников произнес в адрес Крылова округлую фразу:
"Кому-то надо". За нее и зацепились. Ею и прикрыли высокий койко-день и высокую смертность.
А когда за границей появились сенсационные статьи о редчайших операциях профессора Крылова, в Минздраве и вовсе воспрянули духом: "Пусть знают наших.
Пусть пишут". А один грубоватый, но по-своему умный начальник сказал: "В каждой деревне должен быть свой сумасшедший".
Вера Михайловна не попала к профессору Крылову.
Она обратилась к другому профессору, к Олегу Дмитриевичу Горбачевскому. Виновником этого оказался Алексей Тимофеевич Прахов, тоже профессор, и не просто профессор, а второй профессор клиники Крылова.^ Это к нему в дом, к бывшему оппоненту бывшего мужа Софьи Романовны, с рекомендательным письмом в руках и попала Вера Михайловна прямо с поезда. Другого пристанища, кроме адреса неизвестного человека, у нее не было. В родной город ехала, как чужая.
Соседом по купе был старичок Федор Кузьмич.
У него маленькое, морщинистое, типично стариковское лицо и седые, пышные, как от другого человека, брови, похожие на усы. Они даже закручивались в уголках, как усы. В первый же день Сережа насмешил ее вопросом:
- А почему усы у дедушки на лоб полезли?
Потом они подружились и расставались с грустью.
- А то к нам пожалте,-приглашал Федор Кузьмич.
Но Вере Михайловне неловко было воспользоваться его добротой, и она отказалась.
- Приехали,-сказал Федор Кузьмич, обнял Сережу и подал Вере Михайловне аккуратно свернутую бумажку. - На случай, координаты записаны.
Вера Михайловна попрощалась с добрым старичком, взяла такси и поехала по адресу, указанному па конверте.
Шофер помог ей найти нужную квартиру, помог поднять вещи. Когда дверь открыли, Вера Михайловна увидела немолодую женщину в домашнем халате. Голова у женщины была тщательно прибрана, а на ногахтеплые носки и тапочки. Красивая прическа и тапочки явно не гармонировали. Вера Михайловна краешком сознания отметила это, через силу улыбнулась и подала конверт.
Женщина, прочтя письмо, секунду медлила, разглядывая Веру Михайловну и Сережу, потом сказала хрипловатым, прокуренным голосом:
- Ну что ж, проходите. Вещи поставьте в коридор.
Вас зовут я знаю как, и мальчика тоже, а меня-Виолетта Станиславовна. Я - мать Алексея Тимофеевича.
От нее пахло косметикой, и Вера Михайловна вновь смутилась, уловив этот непривычный запах.
- Ничего, ничего,-торопливо проговорила она.- Мы ненадолго.
- Отчего же ненадолго? Тут написано, что вы в клинику. Ребенок болен.
- Да, болен,-подтвердила Вера Михайловна и стала раздевать Сережу.
Пол блестел. Она видела в нем свое и Сережино отражение.
- Разуйся, сынок,- сказала Вера Михайловна.
- Это совершенно не обязательно,-хозяйка впервые улыбнулась, и улыбка тотчас прорвала натянутость и отчужденность. - Идемте чай пить, - сказала Виолетта Станиславовна.-Только на кухне. Извините.
- Да ничего, ничего,-проговорила Вера Михайловна. - Нам бы помыться.
Они помылись, позавтракали и по настоянию хозяйки легли отдохнуть с дороги.
Проснулась Вера Михайловна от разговора на кухне.
Прокуренный голос хозяйки разносился по всей квартире:
- У нас, между прочим, гости. Дама с ребенком. Из какой-то глухомани. Я еще не узнала. Подарочек тебе от Эдуарда Александровича.
В ответ послышался мужской голос, ровный и тихий.
Слов не было слышно.
- Не первый случай, - ответила хозяйка.
После паузы:
- Я же не возражаю.
После долгого молчания:
- Я же о тебе забочусь.
"Тоже мать. Ее понять можно", - мысленно согласилась с нею Вера Михайловна и тут же, подумав о Сере"
же, о его судьбе, быстренько встала.
Она познакомилась с Алексеем Тимофеевичем. Это был интеллигентный, учтивый человек в очках с золотой оправой на гладком, хорошо выбритом лице. И голова у него была блестяще-гладкая, с желтоватым отливом, похожая на головку сыра.
"Видно, на Юге отдыхал. Загар остался",-догадалась Вера Михайловна.
Алексей Тимофеевич заговорил о Сереже, попросил показать справки и анализы, а когда мальчик проснулся, осмотрел его внимательно -и, оставив на попечении Виолетты Станиславовны, отправился с Верой Михаиловной в свой кабинет, заставленный книгами и коллекцией зажигалок.
- Все правильно,-подтвердил он и снял очки, словно желая показать этим жестом, что он не скрывает от нее жестокой правды. - Классический Фалло.
Это Вера Михайловна давно знала. Она ожидала от Алексея Тимофеевича каких-то других, обнадеживающих слов.
- Что же-е, завтра-а...-продолжал он, растягивая слова, будто раздумывая над ними.-Хотя сейчас... Позвоню... Думаю... Думаю, лучше в клинику профессора Горбачевского.
Он действительно тотчас, в присутствии Веры Михайловны, кому-то позвонил и обо всем договорился. Назавтра Сережу положили в клинику профессора Горбачевского.
Вера Михайловна была довольна. У нее вновь появилась надежда, и она срочно дала телеграмму в родной поселок, Никите. Ее никак не озадачило то обстоятельство, что профессор клиники Крылова положил мальчика не к себе, а в другую клинику, к другому профессору,