Каждая такая операция-это задача со многими неизвестными, а на решение ее отводятся считанные секунды.
"Ну же. Ну!-про себя повторяет Владимир Васильевич. - Забейся. Вздрогни".
- Двадцать восемь и девять.
- Двадцать девять и шесть.
- Тридцать.
- Не надо больше согревать, - говорит Крылов, и морщинка-галочка меж бровей его становится еще глубже. - Появилось кровотечение.
"Аорта. Аорта",-прошептал Владимир Васильевич, точно хотел подсказать причину.
- Продолжаем, - после томительной паузы произносит Крылов.
- Тридцать один и семь.
- Стоп!
Опять кровотечение.
"Но он же знает, знает, в чем дело".
Молнией сверкают инструменты. И Крылов и ассистенты пережимают, перевязывают забившие вдруг сосуды. Эти сосуды напоминают сейчас кратеры вулканов, что дремали много часов и вот неожиданно ожили, начали бить ключом.
Наступил миг, когда Владимир Васильевич готов был сам кинуться к столу, и, вероятно, кинулся бы, если бы знал, что делать, чем помочь.
- Продолжаем, - спокойно говорит Крылов.
- Тридцать четыре и шесть.
- Тридцать пять и одна.
- Тридцать шесть.
Короткие слова. Точные движения. Врачи предельно напряжены.
- Снимаю зажимы,-предупреждает Крылов.- С нижней...
Очень тихо. Только жужжит АИК да слышатся эти слова. Да у Владимира Васильевича так бьется собственное сердце, что он невольно прижал к нему руку, опасаясь, что его услышат хирурги и это отвлечет их от дела.
Крылов берет в руки электрод. Ждет. И все ждут.
"Ну же. Ну, милое!"-молит Владимир Васильевич.
И вот робко, осторожно, неуверенно дрогнуло живое сердце. Дрогнуло и замерло, словно еще не поверило в себя, в свою силу.
Владимир Васильевич чуть не вскрикнул от радости.
И тоже замер.
А сердце еще раз дрогнуло-уже посильнее. Встрепенулось. Забилось. Еще не ритмично, как-то кособоко, предсердия отдельно, желудочки отдельно. Но тотчас само себя поправило, забилось ровнее.
Несколько минут работают два сердца - живое и искусственное. Несколько минут Крылов и его ассистенты ждут еще, проверяют, можно ли доверить настоящему сердцу?
"Можно!" - хочется заорать во всю глотку Владимиру Васильевичу.
- Выключить, - негромко произносит Крылов.
Жужжание обрывается резко, внезапно, как последний выстрел. Мигалка гаснет. Зато зайчики на экране прыгают, весело скачут. Обрадовались!
А Крылов опять сосредоточен. У него нет времени для радости. Нужно в последний раз по приборам проверить, все ли сделано так, как следует. Врачи прильнули к аппаратам, докладывают:
- Есть аритмия.
- Разницы давления нет.
Крылов координирует:
- Побольше кислорода. Давайте будем вынимать.
Сердце бьется все сильнее, все энергичнее. Теперь оно не безжизненный розовато-синий мешочек, теперь это человеческое сердце. Оно будет страдать, любить, ненавидеть, чувствовать.
"Будет! Будет! Будет!"-в душе ликует Владимир Васильевич.
Все проверено. Все в порядке.
Из операционной увозят аппараты. Они свое отработали, пора на отдых.
Снова долетают голоса другого мира: шум трамвая, воркование голубя.
Крылов отдает распоряжения своим помощникам. Они будут вводить Сережу в жизнь.
- Сколько?
- Пять часов тридцать шесть минут.
Столько времени длилась эта операция, Владимир Васильевич только сейчас почувствовал, как у него взмокла спина, осторожно вздохнул, хотел было подбежать к Крылову, высказать ему слова благодарности и восторга, но тут вспомнил о матери ребенка и заспешил из операционной.
Вера Михайловна стояла в коридоре у окна, на своем месте, облюбованном еще в день операции Ванечки, и молилась. Она не верила ни в бога, ни в черта, ни в приметы, по молилась неизвестно кому-судьбе, наверное.
Второй раз в жизни. Первый-в детском доме, когда хотела, чтобы мама появилась и взяла ее оттуда.
"Синичка, синичка, ну сделай так, чтобы Сереженька выжил".
"Ветка, ветка, помоги мне. Сделай, чтобы все хорошо было".