Мэту вдруг стало жаль косматого получеловека. Быть единственным в своем роду-племени.., а наверное, так оно и было, если этот бохан уже несколько веков не встречал самки... Да, видимо, ему было очень и очень одиноко.
- Понимаю, - отозвался Мэт. - А других боханов в округе нет?
- Живет тут один, милях в четырех отсюда. - Бохан указал на север. - И еще один, милях в десяти к востоку. - Он указал в другую сторону и стал похож на косматый семафор. - Но мы друг дружку не очень жалуем. Он уронил руки.
- Просто слов нет! - воскликнул Мэт. - Еще двое! И злобные, поди.
- Да нет, - осклабился бохан. - Они не хуже, чем я. И не лучше. Просто боханы других боханов не любят, вот и все.
При изучении курса сравнительной литературы Мэту довелось углубляться в исследование фольклора.
- То есть вы - одинокие фейри?
- "Фейри"! - фыркнул бохан. - И почему только вы, смертные, весь волшебный народец без разбору нарекаете фейри? Мы - духи, и ничего больше! Уж лучше паками нас называть. Да, мы живем поодиночке, если на то пошло. И уж если речь о компании заводить, то мы предпочитаем компанию смертных.
- Вот как? - удивился Мэт. Ему наконец стало немного страшновато. - Это почему же?
- Потому, что свои обжулят, обхитрят, дурнем выставят.
- Ну да, ясное дело, - неопределенно отозвался Мэт, стараясь прогнать страх. Ведь он был магом, ему ничего не стоило управиться с этим персонажем сельского фольклора! - Ну, если ты такой компанейский малый, что же ты скитаешься возле этой заброшенной лесной избушки?
- Потому что в ней жили люди, к которым я привязался. - Бохан смахнул с щеки слезинку. - Хорошие были люди, добрые. Дед, отец и дочка. Вот только в жены ее никто брать не хотел, вот она и жила в этой избушке до самой смерти. Добрая такая была старушенция, сорока лет от роду.
Что тут скажешь? Средняя продолжительность жизни в средние века оставляла желать лучшего. "Вряд ли эта женщина желала дожить до семидесяти", - подумал Мэт.
- Тяжко ей, наверное, пришлось.
- Да, нелегко. Друзей у нее мало было, а еще меньше было тех, кто к ней заглядывал.
У Мэта мелькнула нехорошая мысль. Не могли бохан приложить руку к тому, чтобы число навещавших "старушенцию" гостей уменьшилось?
- Пару раз пыталась она с собой покончить, - признался бохан, сверкнув глазами. - Но я этого, сам понимаешь, допустить не мог.
- Ну конечно, ты же боишься одиночества, - кивнул Мэт и зябко поежился. А что стряслось с остальными ее домашними?
- О, эти умерли. Нервные они все были очень.
- Начинаю догадываться почему. И никто с тех пор не отваживался заночевать здесь?
- Это точно. Местечко это пользуется у деревенских дурной славой.
- Угу. Могу представить почему, - буркнул Мэт. Они с товарищами над деревней пролетели и потому не слышали ни от кого предупреждений о том, что в этот домик лучше не заглядывать. - И давно ли померла хозяйка?
- Уж тридцать лет тому.
- Да, давненько. А ты-то почему здесь остался?
- Да потому что мои они были, смертные эти. Как это у вас говорится усыновил я их, вот как! Куда было идти? Не к кому!
- Да. Просто образец преданности, - кивнул Мэт, однако в голосе его прозвучали нотки сомнения. - Ну а как же бохан ищет для себя новое семейство?
- А он ждет, пока кто-нибудь не остановится на ночлег в том доме, где обитало его прежнее семейство, а потом усыновляет этого человека и остается жить с ним и с его семейством.
Тут Мэту стало уж совсем не по себе. Однако, будучи по природе оптимистом, он нарочито бодро проговорил:
- И ты, само собой, выбрал сержанта, да? Бохан осклабился и покачал круглой головой.
- Ну, тогда - рыцаря? Бохан снова покачал головой.
- Ну, - сдавленно произнес Мэт, - не меня же? Бохан запрокинул голову и опустил ее, сверкнув глазами. Мэт вытаращил глаза, замер. По коже его побежали мурашки. Он встряхнулся, прочистил горло и сказал:
- Боюсь, это невозможно.
- Еще как возможно, - заверил его бохан. - Я тебя уже усыновил, понимаешь?
- Но я не желаю усыновляться, - решительно ответил Мэт.
- Ну, тут тебе выбирать не приходится, - объяснил бохан. Его белые зубы блеснули в отблесках пламени. - Короче, я тебя усыновил, и говорить тут больше, милок, не о чем.
- И все-таки как насчет того, что я на это не согласен?
- Нельзя никак. А не то пожалеешь.
- Боюсь, если я соглашусь, я еще сильнее пожалею. Глаза бохана сверкнули.
- Так ты отказываешься от такой великой роскоши, как мое общество? Повторяю: ты горько пожалеешь, если откажешься, смертный!
И вправду, глаза у него были совсем оленьи. Мэт прокашлялся. Он твердо решил отделаться от этого навязчивого хобгоблина.
- Послушай-ка, Бохи...
- Ну вот, как славненько-то, я уже "Бохи", - мурлыкнул бохан. - Говорю же тебе: никак тебе от меня не отделаться! Ты назвал меня "бохи", так меня теперь и будут звать, покуда я буду жить возле тебя и твоего семейства! Так и действуют мои чары, соображаешь?
От страха у Мэта засосало под ложечкой.
- Тогда я сделаю так, чтобы они подействовали наоборот.
- Да не сумеешь ты этого сделать! Ты ведь по доброй воле вздумал меня приручить! Только попробуй теперь что-нибудь нарушить и ох как горько пожалеешь!
- Ну, если я пожалею о чем-то, - процедил сквозь зубы Мэт, - то ты пожалеешь еще сильнее.
- А знаешь ли ты, кто вам соломки тут постелил, чтобы спалось мягче? прищурившись, вопросил бохан. - И как тебе головенка твоя подсказывает - могу я подстроить так, что все вы пожалеете о том, что выспались на этой соломке?
- Быть может, ты и сумеешь подстроить какую пакость, если прежде я не заставлю тебя пожалеть о твоей угрозе, - предупредил бохана Мэт, ткнул в непрошеного гостя пальцем и произнес нараспев:
Никаких усыновлений!