Официальная церковь и магия Дерини были тесно переплетены друг с другом. В пределах Одиннадцати Королевств отношения между ними колебались от некоторой натянутости до открытой враждебности, хотя сами Дерини не видели противоречия между исполнением христианских обрядов и использованием магических сил до тех пор, пока не нарушаются законы этики. В действительности в контексте эзотерического христианства, по большей мере скрытого от маленького человека, чья вера зиждется на периодическом исполнении обязанностей присутствовать на публичных богослужениях, существует иная практика и техника медитации, способствующая более тесному контакту между индивидуумом и Созидающей Силой. Практика же Дерини, некоторые элементы которой используют также и простые люди, позволяет человеку, истово верующему, установить более тесную двустороннюю связь с Божеством и достичь священного экстаза, описываемого всеми мистиками всех веков.
Это более тесное единение с Божеством (или предполагаемое более тесное единение) и стало объектом зависти среди простого духовенства, которое возмущалось тем, что Дерини, очевидно, обладают непосредственной связью с Господом. По сути, связь не столь непосредственна, сколь более очевидна на уровне сознания для того, кто связан с Богом таким же образом. Невежды же, к какой бы расе они ни принадлежали, стараются не обращать внимания на то, что истинно близкие Божеству люди ли, Дерини ли прежде всего души возвышенные и не склонные похваляться этим.
Однако фактом остается то, что многие из людей чувствовали себя обделенными оттого, что они не в состоянии (или полагают, что не в состоянии) действовать так же и, следовательно, не могут установить связь с Богом. Не нужно много ума, чтобы заключить, что Дерини, а не человеческие недостатки, ответственны за отрицание людьми этого проблеска Божественности.
Дерини-Целители, по-видимому, единственные из клана, кто не вызывал такого неприятия большинством, так как и для людей, и для Дерини способность исцелять была даром Божьим, а профессия Целителя считалась святым призванием.
К Целителям предъявлялось намного больше требований, чем к обычным врачам, и были они не менее строгими, чем нравственные принципы, придерживаться которых предписывалось священнослужителям. К сожалению, Целители были редкостью даже среди Дерини.
Добавим ко всему, что многие из чудес, о которых рассказывается в священном писании, Дерини способны были повторить, особенно те, что касались исцеления. По сути, лечение посредством наложения рук по своему эффекту не отличалось от описанного в Библии, по крайней мере, внешне. (Как мы впоследствии убедимся, исследовав этот дар более тщательно, в этом методе помимо наложения рук использовано нечто еще. К сожалению, никому из нас не дано проникнуть в истинный механизм исцелений, описанных в Библии.) Отсюда делаем вывод: если дар исцелять — от Бога, значит, Целители, по крайней мере, не могут быть причастны к тому злу, что приносят Дерини. А если это принять как данное, то вероятно, что другие Дерини тоже не хотят никому зла.
Способность Дерини испускать ауру света вокруг головы в контексте Библии также имеет большое значение, так как ореол более не является признаком святого или ангела. А как насчет способностей Дерини заклинать огонь, вызывать дождь или молнию или при необходимости менять внешность? Кто-то может сказать, что это признаки ангельской природы. Но, с другой стороны, разве дьявол не падший ангел, обладающий теми же способностями, что и его небесные собратья, и разве может кто-нибудь сравниться с ним в мастерстве принимать иные обличья? А если Дерини служат ему?
Люди трезвомыслящие способны держать в узде свои сомнения и опасения, когда общество находится в состоянии равновесия и когда те, кто обладает сверхъестественной силой, не используют свои способности во вред простым смертным. Но когда эти силы выходят из-под контроля и те, кто одарен огромными способностями и возможностями, злоупотребляют ими, негодование, злоба и нетерпение открывают путь страху, огульному обвинению всех, кто имеет такие способности (используют они или не используют свой дар корысти ради), и оправданию всех преследований.
Трагической иллюстрацией этому печальному свидетельству человеческой близорукости служат события, происшедшие в первые месяцы после кончины короля Синхила, когда те, кто долгое время находился под гнетом прежних диктаторов Дерини, вновь обрели свободу и право отрицать. Оттого что религиозное рвение — одно из сильнейших орудий, доступных обществу, церковь становится одной из первых, кто оправдывает новую мораль, «восстанавливая равновесие» в пользу угнетаемого населения, верша правосудие над теми, кто вызвал ее неудовольствие.
Одним из наиболее действенных способов ограничить влияние Дерини было не допускать их в церковную иерархию, держать подальше от церковной кафедры. Таким образом, в 918 году декретом Совета Рамоса было запрещено Дерини испрашивать рукоположения под угрозой отлучения и смерти, так как их считали, мягко выражаясь, порождением дьявола. Под покровительством людей, подобных архиепископу Хьюберту и Полину Рамосскому, церковь быстро изобрела тайные способы, помогавшие привести в исполнение эти запреты, касающиеся Дерини. Они будут оставаться тайными для Дерини на протяжении почти двухсот лет, до тех пор, пока юный Денис Арилан не осмелится бросить вызов епископскому запрету и не узнает о том, как он был принят («Архивы Дерини»). Трудно вообразить набожность Дерини, жаждущих лишь служения Господу в качестве его священнослужителей, которые вынуждены были отдать жизни, считая, что Бог оставил их для того, чтобы они умерли за свои убеждения, хотя на самом деле были лишь невольными жертвами, принесенными на алтарь человеческого страха и мщения.
Однако отношение христианства к Дерини было не всегда отрицательным. Во времена их возвышения в Гвиннеде, до и в течение Междуцарствия, невзирая на то, что происходило в миру, Дерини, исполнявшие свои должностные обязанности внутри официальной церкви, дали вере намного больше, чем взяли от нее. Магия Дерини, таких как гавриилиты и михайлинцы, вместо суррогата, заменяющего традиционные верования, привнесла ту живость в выражение религиозных чувств, которую очень редко можно встретить в нашем мире, обогатив и оживив «человеческие» основы христианства. В действительности такое понятие, как «человеческое выражение религиозных чувств», к вере неприменимо. Вера — таинство, общение с тем, что лежит вне пределов человеческого познания. Когда же попытка общения с тем, что не подвластно разуму, не имеет успеха, чисто человеческие чувства, такие как злоба, зависть или мания величия, обычно лежат у истоков этой неудачи, и мы могли убедиться в этом, изучая те немногие примеры соприкосновения магии Дерини и основных христианских таинств.
Из традиционных семи таинств все, кроме конфирмации, наблюдаются в магии Дерини.
Крещение — первое таинство, свершаемое над каждым христианином. И именно в крещении первого сына Синхила, принца Эйдана, мы видим пример, когда вмешательство магии приводит к трагедии. Создается впечатление, что обряд проходит как должно, до тех пор, пока архиепископ Энском не предлагает королю Синхилу, который сам некогда был священником, крестить самому своего собственного сына, «так как даже мирянин может крестить в нужде. А тебя, Синхил, полагаю, не надо этому учить» («Камбер Кулдский»). Но обращенная во зло сила Дерини уже сделала свое дело, священник-михайлинец, принадлежащий к Дерини, находящийся во власти тайных сил короля Имре, добавляет яд в соль, которую дают мальчику во время подготовки к обряду. К тому времени, когда отец мальчика льет воду ему на голову, ребенок уже умирал. Правда, боль и ненависть, захлестнувшие Синхила, ускоряют проявление его способности использовать магические силы, разбуженные в нем союзниками Дерини. Именно этого так долго ждали те, кто пытался вернуть ему трон.
Образность крещения становится отправной точкой для более мягкого, если не просто нетрадиционного использования внешних форм таинства в культе Крестителя Ревана. Однако моральные основания для такого использования вызывают сомнения даже у тех, кто стоит у его истоков, хотя его последователи, в конечном счете, оправдывают свои действия, основываясь на том, что цель его — не освящение, а очищение. И правда, для многих религий этот обряд — церемония очищения или просвещения. Для культа же Ревана этот ритуал служит символом освобождения от греха и возрождения к новой жизни подобно средству, позволившему «включить» способности Тависа и Сильвена, необходимые для блокирования сил определенных Дерини таким образом, что им удается бежать от властей и начать новую жизнь. Эта концепция дает столько ответвлений, что перечислить их здесь невозможно. Подробнее они рассмотрены в «Скорби Гвиннеда» и еще более глубоко будут исследованы в книге «Год короля Джавана».
Создается впечатление, что таинство брака испытало воздействие людей в большей степени, чем Дерини. Мы еще не были свидетелями бракосочетания Дерини, хотя известны редкие случаи браков, носивших некоторые элементы их магии, как, например, в браке Райса и Ивейн, Моргана и Риченды. Союз Синхила Халдейна с юной Меган де Камерон носит чисто человеческие черты, так как оба с трудом решились на это, пытаясь приспособиться к тому, что было запущено силами, превосходящими возможности обоих. Причиной веры и решимости Меган быть хорошей женой ее будущего короля, который так нуждается в любви и поддержке, ради которого она готова пожертвовать своим возможным счастьем с тем, кто ближе ей по возрасту и интересам, если только король позволит себе испытывать по отношению к ней хотя бы некоторую привязанность, стали весьма человеческие чары. Без сомнения, происходит нечто таинственное в момент, когда Синхил впервые должен встретиться с невестой и дать брачный обет, оставив обязанности священника ради обязанностей короля. Он ощущает странное, трепетное чувство изумления, переходящее в страх, когда распускает волосы своей невесте, чтобы надеть ей на голову брачный венец. Позднее нечто волшебное продолжало происходить и в их супружеской комнате, что заставляет подавленного и запуганного Синхила, по крайней мере на короткое время, испытать удивление перед таинством брака, когда они скрепляют свой союз.
Следующий королевский брак, свидетелями которого нам позволили стать, оканчивается трагически, хотя в мучительном и вынужденном ухаживании и браке Келсона и Сиданы мы и видим проявления магии. Этот союз тоже был недобровольным. Враждебность Сиданы усиливалась злобой и ненавистью, которые испытывал по отношению к Келсону ее брат. Однако Келсону удается убедить ее в необходимости заключить брак, не компрометируя себя, интересы своего королевства и своей суженой. Династические потребности оказываются сильнее его моральных принципов.
Ее согласие было получено, хотя не ясно, вынужден ли был бы Келсон прибегнуть к физическому или психическому давлению, не сумей он ее уговорить. Приворотная магия, имея свои собственные императивы, на благо или на беду, еще больше усиливает династические соображения. Если учесть, что первая цель брака — это рождение наследника, то физическое стремление Келсона к Сидане не было ни безрассудным, ни нежелательным. Келсону делает честь то, что ему удается убедить себя ко времени, когда настала пора вести невесту в церковь, что исполнение обязанностей может, в конечном счете, привести к возникновению хотя бы взаимного уважения. Видя, как его невеста приближается к алтарю, он молится:
— Прости меня, Господи, если я приду к твоему алтарю с сомнением в сердце… Сделай так, чтобы я полюбил эту женщину, которую беру в жены, и пусть она полюбит меня. Помоги мне, Господи, быть для нее мудрым и сострадательным мужем… Боже, она несет мир, как свой покров!.. Прошу тебя, Господи, пусть будет мир между нами, как и меж нашими землями. Я не хочу, чтобы меня заставляли убивать ее народ. Я не хочу убивать кого-либо еще. Я хочу нести жизнь, а не смерть. Помоги мне, Господи…
Мы догадываемся, что Сидане, вероятно, тоже удается избавиться от влияния своего брата и, по крайней мере, признать возможность того, что она сможет научиться любить этого красивого, могущественного короля. Но, увы, даже магия Дерини не способна уберечь Сидану от слепой преданности ее брата политическим убеждениям, хотя, видимо, он просто ревновал и не мог справиться со своими чувствами. Несмотря на то что и Морган, и Дункан обладают целительским даром, они не сумели спасти обреченную Сидану. Келсон под давлением своих сомнений так и не использует свои способности для того, чтобы узнать, каковы истинные чувства, которые испытывает к нему его суженая, и обрекает себя на то, что никогда не узнает о них.
Следующий брак Халдейнов не настолько трагичен, хотя не менее разрушителен и для этой пары. Росана более уступчивая невеста, чем Сидана, но лишь потому, что ее знания и опыт позволяют ей распознать и принять неотвратимую логику предложения Конала. Если Келсон, действительно, мертв, в чем уже никто не сомневается, то все доводы, которые использует Конал, чтобы убедить Росану принять его предложение, говорят в пользу того, что он в силе. Ее воспитание не позволяет ей горевать по поводу бессилия, когда существует возможность сделать столько хорошего для ее расы. И в этом отношении Конал прав, когда говорит ей, что не изменилось ничего, кроме имени короля.
Таким образом, союз двух душ, который мог бы выпасть на ее долю в браке с Келсоном, в жизни с Коналом стал плохой пародией на то, как могла бы сложиться ее жизнь.
Можно возразить, что Росана способна разглядеть то, что скрывается за красивым фасадом, так как полагают, что она обладает достаточными знаниями и, без сомнения, старше невесты Келсона, когда заставляет его пережить все обстоятельства изнасилования принцессы Джаннивер. Но нужно помнить, что она рождена, как и все Дерини, для того, чтобы исполнить свой долг, свое предназначение. Этикет Дерини не позволяет воздействовать на чье бы то ни было сознание, если в этом нет крайней необходимости, к тому же Росана не имеет оснований подозревать Конала. Его происки не могут раскрыть даже более искушенные Дерини: Конал принадлежит к династии Халдейнов, и кто знает, что доступно, а что не доступно им?
Даже такие умудренные опытом Дерини, окружающие Конала, как Морган, Дункан и Арилан, на время введены в заблуждение.
Разве Росана могла ожидать, что Конал потребует близости, что по существующим правилам могло случиться только после свадьбы? Если он вообще знал что-либо о таких правилах, несомненно, на его совести было достаточно подобных дел за то время, когда он внезапно превращается из принца в регента, короля во всем, кроме имени. Он говорит, что любит ее, и он действительно ее любит, только по-своему, желая обладать ею. Он убеждает ее стать королевой-Дерини, которая так необходима Гвиннеду, в чем некогда убеждал ее Келсон. Он не лжет ей, он просто не говорит всей правды. Даже считывание мыслей не нашло бы здесь и пятнышка гнили.
Таким образом, Росана, пораженная внезапностью такой любви, оставляет церковь, теряет того, с кем была обручена, и затем в ответ на предложение, по крайней мере, части того, о чем мечтала, действует куда более зрело, чем можно ожидать от восемнадцатилетней девушки. Она делает выбор, который может изменить жизнь ее народа.
Теперь, когда Конал мертв, нам остается наблюдать, какими станут отношения Росаны и Келсона. Можно предположить, что Росана более чем сдержана в использовании своих возможностей для подтверждения того, что кажется очевидным, даже когда речь идет о простых человеческих чувствах. И если когда-либо Келсон и Росана соединятся, мы станем свидетелями редких и великолепных проявлений магии Дерини.
Нам известны по крайней мере еще два брака между Дерини. Мы не располагаем подробностями бракосочетания Райса и Ивейн, зная лишь, что обряд проходил в восьмиугольной часовне михайлинцев в зиму перед возвращением трона Синхилу, когда Дерини были вынуждены скрываться. Это явно был союз двух родственных душ. «Райс и я едины и душой, и сердцем, и телом, — говорит Ивейн Ревану. — Мы не можем желать более полного единения в этой жизни» («Камбер-еретик»).
Сама по себе церемония была весьма скромной, свидетелями были лишь близкие и несколько михайлинцев, живших поблизости; однако не исключено, что Джорем включил в ритуал много элементов магии Дерини.
Венчание Моргана и Риченды дает еще больший простор для размышлений, если принять во внимание, что их взаимоотношения проявлялись порой весьма бурно. Хотя по положению новобрачных это союз государственной важности, недавнее вдовство Риченды и дурная репутация Моргана как Дерини должны были уменьшить значение события.
Свадьба состоялась в Марли 1 мая 1122 года, священником, проводившим церемонию, был Дункан, а юный сын Риченды Брендан — одним из свидетелей. Вне пределов небольшого круга близких ни Риченда, ни Дункан не были известны как Дерини, и мы можем быть уверены, что, по крайней мере внешне, магия не включалась в обычный свадебный обряд.
Однако независимо от того, был или не был Морган Дерини, его герцогский титул и дружеские отношения с королем, вероятно, послужили причиной того, что свадьба оказалась очень пышной, и ее, может быть, почтил своим присутствием сам король Келсон. И ни новобрачным, ни священнику Дерини было не нужно, чтобы церемония хоть чем-то отличалась от формальной. Когда-нибудь мы узнаем и об этом.
Таинство рукоположения ни в коей мере нельзя назвать прерогативой христианства. Вне зависимости от вероисповедания существуют люди, жизнь которых посвящена исключительно служению Божеству. Это могут быть духовные наставники, облеченные правом воспитывать и обучать, а могут быть и те, кто посвящен в сан с соблюдением всех необходимых ритуалов.
В самом традиционном смысле христианское рукоположение в сан священника — это тайное действо, предназначенное исключительно для посвященных, которое открывает для избранных способность воспринимать явления более высокого уровня, острее, чем простой смертный, чувствовать Господа и лучше служить Ему.
Нам известны два случая рукоположения Дерини (Камбера и Арилана), а также некоторые свидетельства и относительно третьего — Дункана. Описаний того, как проходило посвящение в сан Дункана, нет, но церемония наверняка включала элементы магии Дерини, если не внешнего, то, по крайней мере, внутреннего порядка. Это подтверждается и тем, что несколько лет спустя, в час, предшествующий его посвящению в епископы, ему открывается то, что так сильно беспокоит Моргана, когда он размышляет, не сохранить ли свое защитное поле во время обряда, чтобы избежать тяжелых и мучительных воспоминаний, связанных с кольцом замученного епископа Истелина.
— Ты хочешь, чтобы твое посвящение в епископы прошло именно так? — тихо спросил его Морган. — Вспомни твое рукоположение в священники… Боже, я никогда не смогу забыть этого. Ты действительно хочешь оградить себя от воздействия этой магии, Дункан?
Пока мы можем лишь догадываться, что именно должен был испытать на себе Дункан, хотя, в общем, нет сомнений, что это воздействие достаточно сильное, чтобы затронуть и Моргана (и если бы присутствовал кто-нибудь еще, Дункан наверняка выдал бы себя как Дерини). Вероятно, чувство, которое испытывает Дункан, было сродни тому, что испытал Камбер, находясь в руках Энскома Тревасского. Хотя обстоятельства и предписывают, что посвящение в сан Камбера должно быть тайным и скромным, присутствовать на котором могли лишь Джорем, Ивейн и Райс, Энском сумел открыть Камберу весь потенциал обряда рукоположения во всех измерениях, воспринимаемых адептами уровня Камбера.
Обряд, проведенный Энскомом, был намного древнее заменившего его ритуала рукоположения, возраст которого не превышает двенадцать веков. Отличавшийся внешне от обряда заклятия места Дерини (в основных точках восьмиугольной часовни были расставлены визуальные ключи — свечи по четырем углам) он вряд ли мог насторожить даже самого консервативного епископа наших дней. Однако то, что происходило в душе рукополагаемого, хоть и было известно лишь ему, наверняка ни в какое сравнение не шло с обычной церковной процедурой. Для Дерини эта церемония, казалось, имела большее значение, чем для людей, которых посвящали в сан, так как Дерини обладают способностью обострять свои чувства до предела.
Посвящение Камбера в сан и есть как раз тот случай. И освящение, и сама месса, включившая в себя обряд рукоположения, помогали ему войти в то состояние измененного сознания, в котором он мог бы открыть свою душу Божеству как можно шире. Повторение молитв подобно мантре помогает ему еще больше погрузиться в себя. Таким образом, к тому времени, когда он преклоняет колени перед Энскомом, он уже ощущает то, к чему готовился.
Камбер задержал дыхание и стал медленно выдыхать воздух в то время, когда руки Энскома были подняты над его головой. То было таинство возложения рук — суть посвящения в сан. Он позволил покровам, защищавшим его, пасть, открываясь таким образом для восприятия, чтобы ощутить Силы Созидания, идущие через Энскома и Джорема.
— О, Повелитель Духов, что сотворил меня, Твой слуга Энском, орудие воли Твоей и проводник силы Твоей, в согласии с правом апостольского наследия, преходящего непрерывной чередой возложением рук, ныне предоставляю Тебе слугу Твоего, Камбера Кайрила, чтобы стал он священником Твоим.
Руки, сосредоточия всего, мягко опустились на голову Камбера, и он ощутил легкое покалывание, чистый поток энергии, окруживший его мозг. Его первым порывом было бежать, закрыться, поднять все мосты, скрыться от вселяющей благоговение Силы, чей потенциал он уже смог ощутить. Но он не посмел.
Он почувствовал, как еще чья-то рука ласково коснулась его головы, и узнал прохладное и мягкое прикосновение Джорема к его сознанию. Заставив себя расслабиться и остаться открытым, успокоенный присутствием Джорема, он закрыл глаза и сделал глубокий выдох, подчиняясь всему, что могло произойти. Энском продолжал говорить, и он ощутил, как спадает напряжение.
— Accipite spiritum quorum remiseris… Прими Дух Святой, Чьи грехи ты простишь.
Он говорил еще и еще, но Камбер перестал понимать смысл слов, сосредоточив внимание на тех ощущениях, которые даровали ему руки Энскома и Джорема. Он почувствовал, как мозг постепенно наполняется и насыщается чем-то могущественным, внушающим такое благоговение, что ничто не могло избегнуть его требовательного прикосновения.
Он перестал слышать и осознал, что ничего не видит, но не мог открыть глаза, чтобы удостовериться, что это так, и сберечь свою земную жизнь.
Потом ощущения тела перестали что бы то ни было для него значить. Осталось лишь сознание и нечто большее, сосредоточившееся в светлой сияющей точке, омываемой и погружаемой в золотое сияние, покойное и очаровывающее, не похожее ни на что, что когда-либо прежде он испытывал или воображал, что испытывает.
Больше не было страха. Его поглотило чувство покоя и радости, чувство, что он остался один на один с тем, что есть, будет и когда-то было.
Он расправил радужные крылья и воспарил на них, радуясь, что есть нечто большее, чем быть простым смертным, и нечто большее, чем земное существование, что, когда его человеческое тело умрет, какую бы личину оно ни носило, он, сущность его, останется, будет расти и стремиться к вечности.
В одно мгновение он увидел свою прошлую жизнь, прошлые жизни, в трепещущих, текучих, как ртуть, проблесках, мгновенно исчезающих из памяти. Затем перед ним предстало его настоящее, словно он наблюдал за своим телом откуда-то с высоты: голова, испускающая свет, склонилась под освящающими руками, чьи прикосновения были нежными и неумолимыми.