― Такой же, каким ты был прежде… Хочешь вернуться в то время?
― Наверное, стоило бы. Но я слишком много знаю. Иначе я был бы сейчас мертв, как и Дориа.
― И что дальше? ― поинтересовался хозяин дома. ― Что теперь? Язон мертв, но Руно по-прежнему существует. И, кстати сказать, Белый Баран ― тоже. Да, сдается мне, что за ужином к вам присоединится родосский рыцарь. Он будет вести речь о сахаре, а другой человек расскажет тебе о мехах. Но, возможно, отныне ты возненавидел торговлю? Или только торговлю безделушками? Скажешь ли ты мне, что предпочитаешь отныне продавать зерно, перепачканное чужой кровью, а не перья и изумруды? Вижу, эта мысль приходила тебе в голову. Ты обижаешься на нас. Ты нас страшишься. Так отправляйся в Брюгге и стань мальчиком на посылках.
― Вы забываете, что это лишь игра, ― возразил Николас. ― Люди умирают по собственным причинам, и им нет дела, оросит их кровь перо, или буханку хлеба. Для меня важно лишь одно: ни буханка, ни перо не должно убивать сами по себе. Я буду рад иметь дело с Венецией, но никогда больше она не должна превращать меня в свое орудие, равно как и моих друзей.
― А у тебя есть друзья? Это опасно, ― заявил грек. ― Скажи мне вот что… Когда вы плыли сюда, то, наверно, миновали Волос?
― Странный вопрос. Мы там не останавливались.
― Конечно. Именно там был построен «Арго». Я просто гадал, не мог ли какой-нибудь языческий бог одарить тебя магическим зрением. Но похоже, что нет. Лучше прочти поскорее свое послание и возвращайся к бальи. Он простит тебе все, что угодно, кроме испорченного ужина.
Письмо оказалось в дальнем конце комнаты, и Николас мог прочитать его там же. Оно было не от Марианы. И лишь почувствовав разочарование, фламандец впервые осознал, насколько же он устал. Но стоило узнать почерк, и вся усталость исчезла. Он решительно вскрыл конверт.
― Хорошие новости? ― осведомился грек.
― Да. Это от нашего стряпчего, Грегорио, который пишет, что поехал в Венецию. Это было в мае. Моя жена отправилась туда прежде него. Они намерены дожидаться там либо меня самого, либо известий о приходе галеры.
― Значит, тебя ждет теплый прием. Ты даже переменился в лице. Ты так ее любишь?
― Да, ― кивнул Николас и неожиданно заметил, что улыбается. ― Неужто вы думаете, что я делал все это для себя одного? Было бы слишком скучно…
По пути обратно он пытался припомнить каждую строчку письма, включая те его части, о которых ничего не сказал монсеньору де Аччайоли. Грегорио писал, что встретился с лордом Саймоном и, к несчастью, так забылся, что ввязался в небольшой поединок на мечах и даже был ранен (но теперь вполне оправился, иначе Марго стала бы его жестоко бранить). Кроме того, он заставил Джордана де Рибейрака дать обещание, что, ради спасения репутации его сына, брак Катерины де Шаретти будет расторгнут, если ее мать того пожелает.
Итак, время само выправило ситуацию. Главное, что Грегорио не пострадал, и теперь все они живы и здоровы. Шагая по улицам, где некогда он бежал со всех ног, завидев свой горящий корабль в бухте, Николас позабыл о Трапезунде и рассмеялся, думая о Венеции и о встрече, которая ждет его там.
Прежде Николас никогда не бывал в Венеции, но с возраста десяти лет слышал, как моряки с фландрских галер рассказывают об этом городе в Брюгге. Так что казалось бы, он знал, чего ожидать.
Однако, сейчас бывший подмастерье оказался по горло в делах, и на подготовку времени не осталось. Чем дальше на север они плыли, тем сильнее кружилась у него голова; да и у всех остальных, кажется, тоже.
Пассажиров, возвращавшихся на родину, казалось, невозможно утихомирить. И даже команда поддалась общему безумию. В конце концов никто иной, как Николас был вынужден взять все в свои руки:
― Слушайте, давайте будем праздновать чуть позже, а сейчас нужно посмотреть эти чертовы списки.
После этого почти все свое время они проводили вместе с писцами, просматривая счета, учетные книги, расписки, потому что теперь им нельзя было допустить ни единой ошибки. Парусник расстался с ними в Анконе, увозя с собой половину наемного отряда Асторре, призванного защитить корабль во время путешествия вокруг Италии. На борту парусник нес двести тысяч кантаров лучших в мире квасцов: годовая выработка ныне закрывшихся фокейских рудников, и вдобавок все запасы из Себинкарахисара. Пару лет назад такой груз принес бы доход в девять тысяч дукатов. Теперь ― втрое больше. Парусник должен был разгрузиться в Порто Пизано, но большая часть товара предназначалась Брюгге и Англии. А перед этим корабль, прибывший из Константинополя, туда же должен был доставить еще триста тонн груза.
Некоторые генуэзцы сошли на берег в Анконе, предпочитая добираться до дома по суше и обойти стороной недружелюбную Венецию. Также в Анконе пришлось отчасти разгрузить галеру, чтобы взять на борт пассажиров с парусника и самые легкие дорогостоящие товары под хорошей охраной караванами мулов отправились во Флоренцию. Туда были посланы некоторые манускрипты, включая «Книгу Захарии». Теперь у Тоби был собственный экземпляр. Николас также отослал туда драгоценные камни, часть специй и красителей; другая же часть перешла на борт парусника вместе с четырьмя великолепными дворцовыми скакунами, дожидавшимися его в Керасусе. Одного коня он намеревался преподнести в дар Пьерфранческо де Медичи во Флоренции, увлекавшемуся лошадьми. Три других скакуна оставались пока у Николаса. Их должна была разместить в конюшнях Алессандра Строцци. На будущее фламандец пока не строил никаких планов: все будет зависеть от желаний Марианы.
Большую часть груза он оставил на борту галеры, которая теперь плыла под собственными знаменами и с прежним именем «Чиаретти». Здесь были тысячи фунтов шелка-сырца, стоившего около двух тысяч флоринов, который должен будет затем отправиться из Венеции во Флоренцию речным путем. Остатки товара он намеревался разделить, обсудив это с женой. Часть останется на складах в Венеции и будет продана на следующей ярмарке. Часть, включая остатки красителей, сушей направится во Фландрию, прежде чем закроются альпийские перевалы. Были здесь и личные вещи. В своей каюте Николас хранил бочонок фиг, апельсинов и винограда, а также марципаны и кое-что еще, ― только для других, а не для себя. Вообще, в его каюте было чрезвычайно тесно. Много места занимали деньги: доход от продажи бархата и шелка с его собственными тремя процентами комиссии, оплата за вояж императрицы в Грузию и остатки серебра Дориа. Еще венецианцы должны были оплатить перевозку ста двадцати тысяч фунтов своего товара. Ну и, конечно, личные вещи: седло, одежда, шкатулка с жемчугом в оплату за часы со слоном. Несчастные часы, должно быть, уже разбитые вдребезги, как символ западного легкомыслия… Еще у Николаса был меч, несколько красивых поясов, доспехи, заранее отправленные в Керасус, перья и изумруды. Забудь об этом. Забудь!..
Для высадки в Венеции он приготовил плоеный дублет и короткое неброское верхнее одеяние с широкими рукавами, отлично сшитые чулки и сапоги. Возможно, стоило еще надеть новый меч, но ничего более. Модонский бальи называл его «сиятельным господином», ― но у него на это были свои причины. Здесь же никто не станет переоценивать ранг и способности бывшего подмастерья. Конечно, теперь он вроде бы разбогател и потому заслуживал некоторого внимания, а большего ему и не требовалось. Богатство и внимание он вручит Мариане, а сам отступит назад и будет наслаждаться ее гордостью. Вот и все.
Ну, не совсем… Отчасти нынешнее волнение и радость были вызваны чисто физическими причинами. Тело сознавало, что долгий пост наконец подходит к концу. Даже среди прекраснейших женщин Трапезунда Николас никогда не утрачивал власти над собой. Покупать наслаждения он также не желал. Ему никогда и в голову не приходило иметь дело с женщиной или девушкой иначе, как по любви. На время голод плоти удалось заглушить… Но теперь все изменилось.
Разумеется, Тоби это заметил. Друзья вообще ― опасные люди. В последний день путешествия он подошел к Николасу:
― Ну?
― Ну что? ― ответил он, и Тоби противно захихикал.
― Боже мой, Николас, зачем?
На самом деле, сбривать почти пятимесячную бороду оказалось долгим и нелегким делом. Еще непривычнее было представить посторонним взглядам бледную кожу, шрам, нелепые ямочки.
― Можно было ее сохранить, ― отозвался он. ― А еще явиться босиком, с посохом и с овечьей шкурой на плече. Что тебе нужно?
Тоби раскраснелся от удовольствия.
― Ничего. Просто обхожу всех пассажиров и команду, как положено перед прибытием. Нет ли чесотки? Каких-нибудь странных вздутий? Кстати, а что ты выиграл в кости у солдат Махмуда?
― Ты сам прекрасно знаешь, проклятый насмешник. Хочешь немного?
― Мне это не нужно. И тебе тоже не понадобится. Так что избавься от этой дряни. Иначе жди неприятностей.
Николасу и не нужно было это повторять. Он и без того исповедовал умеренность.
― А ты, помнится, получил красивую брошку, я видел!
Тоби встретился с ним взглядом.
― Турецкая дешевка. Я ее продал, чтобы заплатить шлюхам. Ладно, порошок я возьму.
― Хорошо, раз он тебе так нужен, ― удивился Николас. ― Я немного принял один раз и потом два часа не мог придти в себя. ― Он пригнулся, чтобы увернуться от удара, и с улыбкой побежал собирать вещи.
Вот почему он забыл приготовиться. И только когда на следующее утро якорь с шумом рухнул в воду лагуны, Николас выскочил на палубу полуодетым и заозирался по сторонам, чтобы понять, где же он оказался.
Галера парила в сером тумане, где невозможно было отличить небо от воды, а вокруг виднелись островки и заросли тростника. В тишине волны чуть слышно плескались о борта корабля, да где-то насвистывала незримая птица. Затем от одного из островов отчалила лодка с тремя вооруженными людьми; где-то вдалеке залаяла собака, и отозвался сварливый женский голос. Пахло рыбой, мокрой землей и свежевыпеченным хлебом.
Где-то наверняка здесь были дюны, и там люди охотились на кроликов, а за туманом находился город с доками, подъемными кранами, смотровыми башнями, церквями, тавернами и мастерскими, а также каналами, пересеченными мостами, по которым неслышно скользили узкие лодки, и площади, где проводились карнавалы и проходили процессии с флагами и барабанами. И дома с просторными гостиными и жарко горящими очагами. И Мариана…
В Модоне Катерина наконец раздобыла себе черное платье. Она спросила:
― Где мы? Я ничего не вижу? Почему мы не плывем дальше?
― Нужно подождать, ― сказал ей Николас. ― Они сами придут за нами. И тогда мы увидим все, чего пожелаем.
Ожидание показалось просто невыносимым, так что терпение Николаса истощилось задолго до того, как на борту появились венецианцы. Но по крайней мере, у него хватило времени одеться самому и привести в порядок корабль. Палуба была чисто вымыта, все моряки и солдаты надели ярко-синие накидки. На корме развесили огромный расшитый золотом навес с тяжелыми кистями. Пусть об этом узнают в Риальто… Венецианский товар наконец прибыл с Черного моря, и кое-что еще… возможно, нечто очень важное.
В конце концов, Синьория выслала дюжину лодок. Некоторые из них должны были забрать венецианцев и генуэзцев. Другие привезли на борт представителя дожа, сенаторов и прокураторов Республики, нескольких писцов, пушку и троих таможенников. С ними были две длинных позолоченных лодки от Дома Медичи с управляющими, помощниками и слугами. Возглавлял их Алессандро Мартелли, на протяжении тридцати лет представлявший Медичи в Венеции.
Под приветственные звуки труб все они взошли на борт, обменялись приветствиями и представлениями. Синьория считала своим долгом тепло встретить тех, кто принял участие в героической обороне Трапезунда. Синьория желала поблагодарить человека, благополучно доставившего ее товар и сограждан, вырвав их из рук турков. Если бы ситуация была иной, не будь этой трагедии, этой ужасной потери для всего западного мира, ― встреча, несомненно, была бы еще более торжественной. Но и без того дож Паскуале Малипьеро собирался завтра дать мессеру Никколо аудиенцию в герцогском дворце, после чего состоится почетный обед. Пока же, как знак уважения ― немного вина и всевозможные яства ожидают его на берегу.
Разумеется, венецианцы готовы были понять, что мессер Никколо устал после долгого путешествия и желает передохнуть. Тем не менее уже через час они попросили его явиться в Зал Коллегии, где председатель и советники хотели бы расспросить фламандца во всех подробностях. Они желали получить самый точный отчет о происходящем, ведь в торговле, которая была смыслом жизни Венеции, самое главное было получить точные сведения и как можно быстрее предпринять все нужные меры.
Мессер Никколо любезно согласился с этими планами, краем уха прислушиваясь к словам Мартелли. Грегорио с семьей остановился в палаццо Мартелли-Медичи, где достаточно было места и для остальных гостей.