— Возможно, я был не прав? Я не дал вам возможности отказаться. Однако, право, морской консул — прекрасный человек, и у них в доме всегда отменно кормят. Ну что, я прощен?
— Вы дважды щедро накормите бедного священника, — улыбнулся ему в ответ отец Годскалк. — Сын мой, даже вороны простят вас за это.
Священник и торговец вместе доехали до самой Пизы. Первый держался скромно, второй вел изящную беседу.
За городскими воротами капеллан, который, похоже, до сих пор не мог придти в себя от постигшей его удачи, отослал свою немногочисленную свиту и нехитрые пожитки на скромный постоялый двор. Свита Дориа — лакеи, повозки, мулы и паж-африканец — с помпой прошествовали в свою гостиницу.
Генуэзец, всю дорогу оживленно болтая и сыпля шутками, вместе со своим спутником направился вдоль реки к причалам, где на волнах покачивались галеры Республики. Другие стояли в сухих доках, где их отчищали и приводили в порядок после очередного путешествия. Дом морского консула оказался совсем рядом: приземистый двухэтажный особняк с большим подвалом и лестницей во дворе.
Хорошенькая женщина, стоявшая на верхней площадке, улыбнулась Пагано Дориа, который на светский манер поцеловал ее в губы, а затем торжественно вручил свои подарки. После этого он любезно представил хозяйке дома отца Годскалка.
Супруга морского консула, совершенно очарованная, устроила гостей в парадной зале и предложила им по бокалу подогретого вина. При этом она с улыбкой заметила, что у галеры на дорогу уйдет не менее трех часов, и они поужинают, едва лишь мессер Мартелли вернется к родному очагу.
Разговор зашел о ковре, который мессер Пагано некогда привез с Хиоса, и хозяйка пожелала показать гостю комнату, где теперь красуется его подарок. Священник также приподнялся с места, но его любезно пригласили остаться и, чтобы не скучать, предложили пока полюбоваться великолепным молитвенником из Мантуи.
Молитвенник святому отцу, несомненно, понравился, хотя он и отрывался от чтения всякий раз, когда кто-то из слуг появлялся, дабы наполнить вином его бокал; и некоторые страницы изучал куда дольше, чем необходимо. Когда же миновало около получаса, священник поднялся с места, должно быть, утомившись сидеть, и подошел к не закрытому ставнями окну, выходившему на причалы. Отсюда, без всякой спешки, он вернулся к дверям гостиной, по лестнице спустился в сад и устроился под апельсиновым деревом, внимательно перелистывая страницы книги.
— А! — воскликнул морской консул, явившийся домой на добрых два часа раньше обещанного времени. — Я вижу, вы нашли мой дом, отец Годскалк. А где же мессер Пагано?
Рослый священник в фетровой шапочке неторопливо закрыл молитвенник и посмотрел сверху вниз на хозяина дома.
— Он в гостиной, но я испросил у госпожи Мартелли позволения встретить вас здесь, в надежде на приватный разговор. Вы могли бы уделить мне немного времени?
У него за спиной, где-то наверху в доме хлопнули ставни.
— Разумеется, — ровным тоном отозвался морской консул, и они вдвоем уселись на каменную скамью.
— Речь пойдет о галере, — неожиданно заявил священник. — Возможно, вы заметили, что она меня заинтересовала?
— У вас живой ум, отец Годскалк, — промолвил Мартелли. Лицо его в тусклом сумеречном свете казалось гораздо моложе. — Несомненно, такого человека привлекают многие вещи…
— Но я не объяснил причин своего любопытства, — продолжил капеллан. — Компания, нанявшая меня, располагается в Брюгге. Она начинала очень скромно, но теперь занимается не только торговлей и ростовщичеством, но также содержит воинский отряд. Этим людям необходим должный учет финансов и духовное утешение, и я предоставляю им и то, и другое. Сейчас я ненадолго покинул наемников, квартирующих в окрестностях Рима, и направляюсь во Флоренцию, где меня ждут старшие представители компании. Они обсуждают новые возможности для расширения своих деловых связей, однако для этого им необходима большая галера… Возможно, именно ваша, поскольку она сейчас свободна, а найти такое судно сейчас нелегко. Вот почему, как вы теперь понимаете, я интересовался его состоянием.
Глаза консула вспыхнули.
— Вы говорили о небольшой компании, однако если она в состоянии собрать достаточный капитал, чтобы снарядить галеру, и у нее хватит клиентов, чтобы заполнить трюмы товаром, то она должна быть довольно крупной. Кто же владелец?
— Вдова, недавно вновь вышедшая замуж, — пояснил священник. — Она осталась в Брюгге. Ее супруг приехал во Флоренцию незадолго до меня. Насколько я понимаю, он будет вести дела с Республикой. А точнее, с самим Козимо де Медичи.
— Вот как? — Морской консул покосился на собеседника. — Вам известно, что я происхожу из рода Мартелли, а Медичи и Мартелли издавна работают вместе… Кто же этот человек, супруг вашей хозяйки, который желает приобрести такое судно?
— Возможно, у него совсем иные намерения, — промолвил священник. — Возможно, у него не хватит на это средств. Я пока не знаю. Его имя — Никколо, ему девятнадцать лет.
— Девятнадцать! — с улыбкой воскликнул консул. — Тогда сдается мне, не имеет никакого значения, насколько судоходна заинтересовавшая вас галера. Полагаю, вы в этой компании недолго? Юнец женился на владелице, и я уверен, что ее поверенный, нотариус, прежний капеллан и лекарь поспешили уволиться, и их пришлось срочно заменить?
Священник покачал головой.
— Нет, все они предпочли остаться. Меня они пригласили лишь потому, что юный Никколо взялся расширять дело. Говорят, у него неплохое чутье. Время покажет.
— Вы меня удивляете, — промолвил консул. — Однако уверен, что время и впрямь покажет нечто интересное. Но как вы понимаете, я ничем не могу вам помочь относительно Медичи. Никто, кроме мессера Козимо и его сыновей, не принимает решений по новым сделкам.
— Разумеется, — подтвердил Годскалк, поднимаясь с места. — Я лишь хотел извиниться за свою прошлую скрытность. Мне бы не хотелось, чтобы позднее вы решили, будто я пытался вас обмануть… Однако не стоит пока слишком много говорить о молодом хозяине, которому еще предстоит проявить себя… А, вот и ваша супруга! Должно быть, она станет бранить меня, что я вас так задержал.
Ужин оказался хорош, вино — превосходно. Священник и торговец ушли из гостей вместе, в поздний час, и остановились, чтобы проститься, у постоялого двора. Священник вновь поблагодарил своего спутника за приглашение на ужин, и лишь тогда Пагано Дориа взглянул на святого отца с прежней лукавой улыбочкой.
— Вы ничем мне не обязаны. Напротив… Хозяйка дома вручила мне подарок для вас, но он такой шелковистый и надушенный, что я не решаюсь его предложить. Разве что у вас есть сестра или мать?..
— Как иначе я мог бы оценить скрытый смысл поцелуя? — подтвердил капеллан. — Разумеется, я приму платок. И считаю своим долгом дать вам совет не появляться в этом доме слишком часто. Сдается мне, на точность хода галер в наше время нельзя полагаться. Порой они приходят в порт слишком рано.
— Что, и никаких проповедей? — изумился генуэзец. — Вы, похоже, славный малый!.. Но там, в доме, вы меня здорово напугали. О чем вы говорили во дворе? О боге или о мамоне?
— Об обоих моих владыках, — отозвался Годскалк. — Мы обсуждали торговца, чье имя по-итальянски звучит как Никколо. Николас ван дер Пул из компании Шаретти… Ныне он пребывает во Флоренции.
— Никогда о таком не слышал, — заверил Пагано Дориа.
В комнате наверху он обнаружил Катерину де Шаретти.
Мессер Пагано провел долгий и приятный день, и вечер также оказался весьма впечатляющим. Он слегка устал, но был вполне доволен жизнью, — а теперь здесь оказалась эта фламандская малышка, которой надлежало оставаться за девять миль отсюда, в безопасности, на борту «Дориа». Вместо этого она, в помятой мальчишеской тунике, явилась в тот самый город, куда прибыл и капеллан…
— Николас… — голос Катерины взвизгнул, точно напильник. Ее лицо было все перепачкано в дорожной пыли. Стало быть, чертова няня не явилась вместе с ней… — Николас во Флоренции! Этот человек сказал, что Николас во Флоренции.
Она подслушивала.
Пагано Дориа закрыл дверь, снял берет с пером, подошел к дивану и сел рядом с девочкой. Берет он натянул ей на затылок, и взял ее руки в свои. Ладони тоже оказались грязные.
— Знаю, — промолвил он. — Теперь я это знаю. Ты боишься?
Она уставилась на него, как на безумца. Николас, юнец девятнадцати лет от роду, недавно взял в жены мать Катерины и отныне возглавлял компанию Шаретти. Узнав обо всем, он не замедлил бы вернуть беглянку домой. Разумеется, это было в его интересах. Подмастерья, которые женятся на дамах вдвое старше себя, ничуть не заботятся о страданиях юных девиц. Пагано Дориа знал о Николасе все… Девочка рядом с ним дрожала от волнения. Ему хотелось обнять ее покрепче, но он знал, что сейчас не время. Одарив Катерину ласковым взглядом, он с чуть заметной насмешкой промолвил:
— Дорогая моя, ему и в голову не придет, что ты можешь быть здесь. Отец Годскалк ничего не заподозрил Я повстречался с ним случайно и завязал знакомство, — просто чтобы в этом убедиться. Он отправляется во Флоренцию, а ты останешься в Пизе, пока они не уберутся прочь.
Она покраснела от злости, и Пагано Дориа осознал свою ошибку.
— Ты же сказал, что Рождество мы справим во Флоренции! — воскликнула она. — Ты обещал, что у меня будут новые серьги, что я познакомлюсь с князьями. Ты обещал…
— Конечно, конечно, — поспешил он заверить Катерину. — Они ведь не останутся во Флоренции до Рождества! Если они соберутся домой по суше, то скоро должны будут двинуться через Альпы, а если поплывут на корабле, то с какой стати им медлить? Ты получишь свои серьги, любовь моя, и все остальное, что только захочешь. Но я никуда не могу выйти с тобой, пока мы не женаты. Ты ведь понимаешь? Помнишь? И дело вовсе не в твоем отчиме. Мы с тобой ждем лишь маленького дара от Господа Бога, и как только это случится…
Катерина успокоилась. Личико ее прояснилось.
— Конечно. Когда я стану женщиной и мы поженимся, Николас сможет меня увидеть, правда? Ведь тогда он не посмеет отослать меня домой?
— Даже не думай об этом. Он уедет до Рождества.
— Надеюсь, что нет, — мечтательно возразила девочка. Несмотря на грязь и усталость, она была очаровательна, — должно быть, как ее мать в юности. Рыжевато-каштановые волосы отливали золотом в отблесках очага, синие глаза блестели от волнения. Он замер в неподвижности, кончиками пальцев поглаживая ее руки.
— Я хотела бы стать женщиной, пока Николас еще во Флоренции, — заявила она наконец. — Хотела бы появиться во дворце в золотом парчовом платье и серьгах, как герцогиня Бианка, чтобы Николас меня увидел.