Фламандец почти не слышал то, что она говорит, поглощенный увиденным.
― Мессер Никколо! ― окликнула его женщина. ― Не желаете ли поблагодарить меня?
Вспыхнув, он вскинул голову.
― Я никогда не смогу отблагодарить вас достойным образом, деспойна. Это слишком щедрый подарок.
― Тогда взгляни на другой. Это плата за еще один отрез алого шелка, о котором я уже наслышана. Надеюсь, что в ответ ты также проявишь щедрость.
Николас отложил книгу с чертежами и взял второй фолиант. Чуть погодя, он спросил:
― Деспойна, а есть ли у вас еще такие манускрипты?
― И немало, ― подтвердила она. ― Слышал ли ты когда-нибудь о Григории Хиониде? Он был главным лекарем одного из предков императора. Множество таких книг он доставил из Персии и сам перевел их на греческий. У нас имеется один труд, посвященный математике и часовым механизмам мастера Фузориса. Имеются и сочинения мудрецов. Но не думаю, чтобы ты просил об этом только ради себя. Наверное, ты хочешь знать, готов ли император продавать эти фолианты?
― Я заметил, что наши шелка пришлись ему по вкусу, ― ответил на это Николас. ― Но если он предпочитает иную плату, Медичи смогут это устроить. Да, я мог бы продавать такие книги на Западе, в копиях или оригиналах. Но, возможно, император слишком дорожит своей библиотекой и предпочел бы не опустошать ее полки.
― Ты верно заметил, что любую книгу можно скопировать, ― заметила принцесса. Она сидела так неподвижно, что даже камни диадемы почти не сверкали. Николас вновь уложил книги в ларец и сел, сцепив руки на коленях. Оставалось ждать, пока переговоры подойдут к концу, ― ибо, разумеется, это были переговоры. У императора не имелось настоящей библиотеки, хотя во дворце и хранились какие-то книги. Кроме того, во дворце недоставало серебра ― если верить Дориа. Как у них обстоят дела с финансами? Едва ли все настолько плохо. Хотя, разумеется, сливки с торговли на протяжении многих лет всегда снимали генуэзцы. Однажды, когда у них случились очередные разногласия, торговцы стали угрожать, что если не получат привилегий, так увеличить пошлины на соль и вино, что подданные императора больше не смогут торговать на Каффе…
― О чем ты думаешь, мой насквозь промокший друг? ― поинтересовалась у него принцесса.
― О том, что когда за горами начнутся беспорядки, басилевсу будет сложнее собирать подати и налоги со своих подданных.
― А разве когда-нибудь это было легко? ― осведомилась Виоланта. ― Разумеется, империя сейчас уже не та, что прежде. Крестьяне хитры, и вместо зерна предпочитают выращивать скот. Мы вечно слышим жалобы, что где-то приходят в запустение дороги, а в других местах появляются разбойники или пересыхают колодцы. Но император по-прежнему получает все, что требуется для нужд двора. Мы не бедны. Мы владеем драгоценными камнями. Возможно, до тебя доходили слухи, что греки скупы и не платят наемникам, ― теперь ты можешь лично опровергнуть это, ведь вам заплатили, и очень щедро. Говорят также, что мы не желаем чинить крепостные стены, ― но ты видел, в каком они состоянии. Трапезунд все еще жив, даже под властью Тимура он процветал, в то время как монгольские орды захватили в Грузии кольчугу, выкованную руками самого царя Давида Псалмопевца…
Николас долго молчал и наконец проронил:
― Трапезунд был вассалом монголов.
― Но монголы ушли, ― возразила принцесса. ― Белая орда Узум-Хасана также уйдет или завоюет всю Персию и обоснуется в Табрисе или в Диарбекре, и больше никому не будет отравлять жизнь. Войско оттоманской империи также попытается завладеть какими-то землями, но все равно вернется досаждать городам Европы. Трапезунд пребудет вовеки. ― Она помолчала. ― Я успокоила тебя? Мне казалось, я чувствую твою неуверенность.
― В чем же, деспойна? ― возразил Николас ― Я куплю все те книги, которые вы согласитесь продать. Если что и тревожит меня, так только нежелание заставлять ждать императора.
Он услышал, как открылась дверь. Принцесса подняла глаза, должно быть, в ожидании некоего знака, затем вновь устремила взор на гостя.
― Он пробудился и готов тебя принять. Вы поговорите об Аль-Джазаре.
― Об Аль-Джазаре? ― переспросил Николас.
― Тот самый мастер, который создал книгу о механизмах. Возможно, речь зайдет и об иных устройствах. Но, как мне сообщили, он не станет задерживать тебя надолго ввиду твоего недомогания.
― Моего недомогания?
― Тебе ведь стало дурно в купальне, иначе бы ты присоединился к нему незамедлительно. Он поймет. Ты весь раскраснелся и вспотел. Тебя пробирает дрожь?
― Вне всякого сомнения, меня пробирает дрожь, деспойна, ― подтвердил фламандец.
― Тогда можешь идти.
Он поднялся, поклонился и вышел, а слуга с ларцом двинулся следом. Одежду Николасу так и не вернули, равно как и не предложили привести себя в порядок. Он решил, что это не случайно. Наконец, камерарий принял его и через маленькую дверцу ввел в комнату, которая сперва показалась совершенно пустой. Фламандец любовался шелковыми занавесками, когда же наконец заметил возвышение, и кровать, и фигуру человека в просторных одеждах. Николас вновь ощутил, как горит у него лицо, и решил, что это вполне можно счесть за румянец смущения.
― Можешь подойти чуть поближе, ― пригласил император. ― Сюда. Тебе дурно?
― Прошу простить меня, басилевс. ― Николас распростерся в земном поклоне, затем медленно поднялся и, прежде чем вновь опустить взор, позволил себе быстро оглядеться вокруг.
Шелковые простыни и подушки были сбиты и измяты. Непокрытые волосы императора рассыпались по плечам золотистой волной. Изящные руки, унизанные кольцами, лежали на коленях.
― Кто может похвалиться тем, что владеет собственной слабостью? ― промолвил император. ― Мы не виним тебя. Нам сказали, что ты умеешь делать игрушки.
― Я делаю устройства ради пользы и удовольствия. Каким будет ваше желание? ― спросил Николас.
― Мы желали бы иметь часы, ― пояснил басилевс. ― Такие же, как у персов. Ты мог бы справиться с этим?
― С радостью, ваше величество.
― С радостью? Это хорошо. Нам нравится общество радостных людей, мессер Никколо. Я желаю видеть все чертежи для этих часов и следить за тем, как пойдет работа.
― Если здоровье позволит мне, я приду, как только басилевс соизволит меня пригласить.
Человек на постели пошевелился.
― А сейчас… Неужто мы выглядим так неприступно? Это та самая книга? Принеси ее сюда.
Возможно, им все-таки предстоял разговор об Аль-Джазаре… Николас осторожно взял манускрипт и поднес его к постели.
― Что такое? ― воскликнул император. ― Ты весь дрожишь, мальчик! Как тебя называют обычно? Никко? Никколино?
Нет, судя по всему, Аль-Джазар тут все же ни при чем.
― Мой господин, ― попытался возразить Николас. ― Это опасно. Мое недомогание может перейти к басилевсу, если я подойду слишком близко.
На лице с благородными чертами мелькнула улыбка.
― Мы не ведаем страха, ― заявил император Давид. ― Турки утверждают, что им нечего бояться, ибо рай их так сладостен… Мы же достигаем рая на земле, и это стоит небольшого риска. Подойди. Покажи мне рисунки. И вот… Мы опустим руку на твое плечо. Это тебя укрепит. ― Император повернулся к своему камерарию. ― Мы заняты. Вернись через час.
Чуть меньше чем через час Николас ушел. Камерарий, явившийся на звон колокольчика, провел гостя в небольшую комнатку, где обнаружилась его одежда. Сперва Николас долго сидел в неподвижности, затем появился евнух, который помог ему переодеться и проводил к воротам; паж шествовал следом с ларцом в руках.
Дориа уже был там. Николас совсем позабыл о его существовании после того, как они расстались в банях. Сидя в седле, генуэзец горделиво улыбнулся своему сопернику, когда тот проходил мимо.
― Ну что, господин консул, как вам византийские обычаи? ― бросил он небрежно. ― Если вы не станете докладывать обо всем моей жене, то, пожалуй, и я также не стану рассказывать лишнего ее матери. В один прекрасный день мы еще сравним свои впечатления.
― Несомненно, ― подтвердил Николас. ― Должно быть, Антимосу и Алексию сейчас тоже есть что сравнить.
Похоже, Дориа не испытывал ни малейших угрызений совести и сомнений по поводу всего происшедшего. Генуэзец лишь засмеялся в ответ.
― Что сказали бы наши исповедники?! Хотя, похоже, твой Годскалк смотрит на вещи весьма разумно… Должно быть, сказываются монастырские привычки. А у тебя что-то усталый вид. Похоже, повеселился на славу?