― Ты понятия не имеешь, с кем имеешь дело, ― воскликнул Дориа. ― Встретимся во фламандском суде. А, возможно, и раньше…
Он развернулся и уже стоял у калитки, когда Николас бросил ему в спину:
― Ее нет со мной, и она под надежной защитой.
Дориа оглянулся с презрительной насмешкой, но при этом слегка озадаченный. Фламандец, дождавшись, чтобы ворота затворились вновь, вернулся к своим друзьям. Асторре уставился на него, побагровевший от ярости:
― Он и впрямь так говорил? Ублюдок! О собственной жене!
Николас пожал плечами.
― Она теперь в безопасности. Забудь об этом. И давайте перейдем к делу. Так сколько может быть человек на борту?..
Чуть позже Тоби вновь попытался заговорить о Катерине, но разговор как-то сам собой ушел в сторону, и он не стал возражать. Похоже, все они извлекли для себя кое-какие уроки, или же Николас научился более ловко уходить от ответа. Хотя, конечно, ему повезло, что сейчас все были слишком заняты войной…
На четвертый день флот турецкого адмирала Касим-паши иззубренной линией появился на западном горизонте. Было первое июля; солнце то палило немилосердно, то пряталось за густыми облаками, теплым дождем орошавшими рощи, сады, леса и виноградники. Вода текла с плоских крыш домов и дурными ручьями стекала по крутым улочкам; реки, что текли по дну ущелий, вздулись, и рев их слышался в самом городе. Затем выходило солнце, и Трапезунд утопал в удушливом пару, насыщенном ароматами цветов и плодов. Флот вошел в залив, гордо раздувая паруса и полоща по ветру золотые вымпелы. Горожане собирались в Цитадели, ― с самого рассвета все колокола вызванивали тревогу, начиная от бронзового гиганта на колокольне Хризокефалоса и заканчивая небольшими колоколами церкви святой Анны к западу от Мейдана, святого Василия на побережье, святого Андрея и святой Софии на западе. В торговом квартале им вторили колокола католических часовен и церкви святого Филиппа на холме Митры. А громче всех звучало предупреждение из церкви-крепости святого Евгения на южной гряде. Послание было простым: «Покидайте дома и собирайтесь здесь».
Люди собрались нескоро, ибо все это казалось им в новинку. Для защиты торговли и гаваней на побережье Черного моря издавна пользовались защитой генуэзских укреплений и хорошо защищенных монастырей. Все они давали надежное убежище от морских штормов и набегов пиратов.
Однако сейчас враг был совсем иным. Лишь Цитадель, зажатая между двух ущелий, оставалась по-настоящему неприступной. Плоские берега с их пристанями, складами, рыбачьими деревушками, крутыми улочками, богатыми виллами и садами, банями и рынками, не были защищены ничем, кроме надежных, как крепости, храмов торговой колонии. Эти крепкие сооружения из камня и кирпича могли выдержать почти любой налет неприятеля, ― однако, порой и этого оказывалось недостаточно. Не однажды захватам подвергалась церковь святого Евгения, всего три года назад неприятель лагерем стоял на холме Митры, и все пригороды за восточным ущельем подверглись разграблению. Поэтому во время войны люди предпочли не доверять ни этим крепостям, ни даже цитадели.
Те, что побогаче, на кораблях бежали в Грузию, те, что победнее, подхватив детишек и весь свой нехитрый скарб, укрывались в южных горах.
Однако так случалось в прошлом, но не сейчас, когда оттоманские войска сражались с Белой Ордой. Теперь сделалось насущной необходимостью удержать в городе всех боеспособных мужчин для помощи гарнизону. А мужчины сражались лучше, когда рядом были их жены и дети, ― словно пастыри на глазах у паствы, они были вынуждены помнить о чести. Вот почему со всех кораблей была снята оснастка, а население ― строжайше предупреждено. Вот почему склады в городе были заполнены продовольствием в ожидании наплыва народа. Вот почему монахи вошли в город с распятиями в руках, везя все монастырские сокровища на мулах, а торговцы опустошили склады, закопав то, что не могли увезти с собой, и, прихватив чад и домочадцев, также пересекли ущелье, дабы попытаться отыскать себе место в осажденном городе.
Как было решено заранее, Николас отпустил всех слуг-греков, которые хотели вернуться к семьям. Осталось совсем немного народу: Годскалк и Тоби со своими помощниками и личными слугами; Лоппе с челядинцами, помогавшими вести дом; Пату и его писцы, заправлявшие делами в отсутствие Юлиуса. Всего двадцать пять человек… Теперь, когда бремя его значительно облегчилось, и впереди замаячила перспектива реальных действий, Николас заметно приободрился, и этим настроением заразились также все прочие, за исключением, может быть, Годскалка. С криками и шутками перемещая все свое имущество в Цитадель, где Джон Легрант еще до отъезда снял дом и склад. Венецианцы, которых оказалось еще меньше, уже разместились там. Асторре, вместе со своими наемниками несколько недель, как переселился в Верхнюю Цитадель. Как только все было готово, Николас вместе с Тоби и Асторре направился на гарнизонную башню, чтобы взглянуть на турецкий флот.
Башня располагалась в самой высокой точке цитадели, ― даже выше, чем сам дворец. С вершины открывался поразительный вид на крыши, сады, башни, купола церквей Трапезунда, ступенями спускающиеся к морю, и на узкие улицы, затопленные народом. Очень скоро стальные ворота, ведущие в Верхнюю Цитадель, закроются, а затем будут заперты и ворота, разделяющие среднюю и нижнюю часть города. Укрепленный гарнизон на прибрежной стене уже давно занят свое место, и рвы были наполнены. Повсюду, куда не бросишь взгляд, расхаживали люди с оружием.
От Параскеваса, их бесполезного соглядатая, они знали, что генуэзские торговцы, которых было слишком много, чтобы разместить всех под одной крышей, расположились в небольших домах по всему городу. Пагано Дориа вместе со своим шкипером Кракбеном и старшими офицерами парусника, оставшегося без весел и снастей, подобно всем остальным судам, поселился в квартале святого Андрея, близ восточного ущелья и побережья.
Прикрывая глаза рукой, Тоби заметил:
― Да, конечно, святой Андрей… Ведь это он принес крещение в Трапезунд, и прежде орден Золотого Руна собирался именно в его праздник. Если его голова попадет в Рим, может, от него там будет больше проку, чем от Людовико да Болонья. Думаешь, наш генуэзский друг по-прежнему считает себя Язоном? Одно я знаю наверняка если начнется голод, то Виллекин первым пойдет Дориа на жаркое.
― Катерина забрала пса с собой, ― возразил Николас. ― Так верблюд побежит еще быстрее.
― Ты послал ее верхом на Шенаа?
― Если она способна усидеть верхом на лошади, то удержится и на верблюде. Снадобье от кашля подействовало.
― А я и не сомневался, ― кивнул лекарь. ― У меня был наставник в Павии, чей дядя оказался в плену у мамелюков. Они сделали его верблюжьим доктором. Он просто обращался с ними, как с людьми. У них те же болезни, если не считать…
― Горба. Я так и понял. Проклятье, рыбаки до сих пор не подошли.
― Но не можешь же ты их заставить. Разве что сжечь лодки вместе с сетями… Когда турки окружили Мистру, то взяли с собой своры псов, чтобы пожирать трупы христиан…
― Собаки не любят плавать на кораблях, ― ответил Николас.
― Они обещали, что всех отпустят живыми после Мистры, но все равно убили шесть тысяч человек. Они сдирают с людей кожу заживо, обезглавливают и сажают на кол. Кроме того, они распиливают пленников пополам.
― Все верно. Но здесь им не удастся перебраться через ущелье, и ни одно из их орудий до нас не достанет. Даже стрелы сюда не долетят, ― возразил Николас. ― Так что если ты хочешь, чтобы тебя распилили пополам, нужно быть очень и очень неосторожным.
― А как же пушки? В Константинополе их орудия метали ядра по тысяче двести фунтов весом, тогда как самая большая греческая пушка едва ли потянет сто пятьдесят.
― Конечно, вот только их корабли неспособны перевозить ничего тяжелее обычных морских орудий. Им до нас не добраться. Они только могут попытаться заморить нас голодом, а у нас еды на три месяца. Ладно, продолжай. Я уже чувствую, как у меня волосы седеют с каждым твоим словом.
― Они очень хитрые. В Константинополе они установили корабли на катки и по суше перевезли их за линию укрепления греков, ― задумчиво произнес Тоби.
Николас рассмеялся и ничего не ответил, а лекарь настаивал:
― Чтобы попасть сюда сегодня, этому флоту пришлось миновать Керасус и нашу «Чиаретти». А возможно, они не просто их миновали, а остановились там, убили Джона, Юлиуса, Катерину и забрали весь наш груз. И верблюда тоже. Черт возьми, ну почему ты совсем не встревожен?
― Мне это ни к чему. Ты волнуешься за всех. Но если хочешь знать правду, ― утешил его Николас, ― «Чиаретти» лежит со снятыми мачтами, прикрытая кустами, на священном острове амазонок, откуда доносятся ужасающие звуки и являются пугающие огненные знамения, способные отпугнуть любого турка. Вот зачем Джону пришлось отправиться туда. А нам остается лишь надеяться, что потом они с Юлиусом смогут опять спустить галеру на воду… Ложись!
― Что? ― переспросил Тоби.
― Ложись, вон идет император со своими священниками, чтобы помолиться у этих стен.
― Здесь нет места, ― возразил лекарь.
― Хватит, если мы ляжем друг на друга. Поцелуй ему ноги и вспомни: он Божий наместник на земле, а боги никогда не проигрывают. Великие Комнены пребудут здесь вовеки.
― Как в Константинополе?
Над головой его качнулись ветки базилика, и капли святой воды окропили лысую голову лекаря. Затем монашеские сандалии двинулись дальше.
― Там правили не великие Комнены, ― возразил Николас приглушенным голосом, ― а кроме того, и нас в ту пору не было в Константинополе, хотя Джон и сам не так уж плохо справлялся. И что ты, вообще, так тревожишься?
― Ничего, ― отрезал Тоби, отряхивая от пыли колени. ― Вот только порой, когда я думаю о том, что тут устроили вы с Джоном, мне хочется знать, понимаешь ли ты, к чему это может привести?
― Понимаю, ― потупился Николас. ― Турки могут невзлюбить нас еще сильнее…
До самого вечера они стояли на башне, наблюдая за происходящим, словно в театральной ложе за представлением. Внизу залив бороздили чужие суда, рассекая синие волны под едва слышный рокот барабанов. Затем барабанная дробь смолкла, взвизгнула труба, и начали опускаться паруса. И вот уже лишь голые мачты покачивались в такт, и ветер трепал зеленые оттоманские флаги, украшенные золотыми полумесяцами, в честь величайшей победы султана. Несколько мгновений вокруг стояла такая тишина, что слышны были даже трели лесных птиц. В восточном ущелье, словно арфа запел соловей, соперничая с протяжным криком, доносимым ветром: «Аллах акбар! Аллах акбар! Ла иллаха ил-аллах». Это имамы взывали к аллаху в молитвах.
На крышах домов по всему городу люди стояли, глядя на флотилию. На кораблях было полно людей. Большие галеры: длинные двухмачтовые триремы, подобные «Чиаретти», биремы с одной-единственной мачтой, и целый рой судов поменьше, уже начавших разгрузку. Во главе была шлюпка адмирала Касим-паши, управителя Галлиполи.
― Вот они, ― объявил Тоби. ― Наверняка молятся Аллаху, чтобы привязать тебя к четырем верблюдам и разорвать на части.
Николас с ухмылкой пожал плечами. Годскалк подал голос:
― Рыбаки наконец появились. Как Николасу это удалось?
Ответил ему Асторре, не сводя блестящих глаз с побережья.
― Они с Джоном ― просто пара дьяволов, точно вам говорю! Вы видели этот сброд, который сходит на берег? Добровольцы и башибузуки… Они всегда появляются первыми, чтобы пограбить в свое удовольствие, занимают дом, втыкают там свой флаг, а затем ищут золото, вино и женщин.