Маледикт не успел ответить: Ласт был уже совсем рядом.
— Отец, — поздоровался Янус, склонив голову. — Вы знакомы с Маледиктом?
— К моему сожалению, — отозвался Ласт; лицо его над высоким воротником побагровело. — Значит, такого спутника ты для себя подыскиваешь? Вельможу с дурной репутацией?
— Вряд ли у меня одного дурная репутация, — вознегодовал Маледикт. — Или же мое присутствие настолько всепоглощающе, что двор может думать лишь обо мне?
Маледикт ощутил злое торжество, когда лицо Ласта из багрового стало свекольным. Янус мог вынудить его отложить убийство, но он ни за что не согласится прекратить свои издевки. Ладонь Януса предупреждающе коснулась затылка Маледикта — приближался Арис.
— Я уверен, Мишель, что вы не станете потворствовать скандалу, учиняя сцену на Уитспер-стрит. В конце концов, то, что происходит при дворе, попадает в скандальные газеты через вторые руки. Это всего лишь пересуды. Но позвольте себе потерять самообладание здесь — и свидетелями тому станет дюжина человек, работающих в тех самых газетах. Постарайтесь обуздать свой пыл. Хотя бы раз.
Арис присоединился к компании; за его спиной маячили двое гвардейцев, рядом трусил пятнистый пес.
Ласт обернулся.
— Арис?
— Брат, неужели я неузнаваем без короны?
— Ты признаешь свое знакомство с этим существом прямо на улице? На глазах тех, против кого сам меня предостерегаешь?
— Да, — отозвался Арис, переводя взгляд выцветших глаз на Маледикта. — Хотя, мой пылкий юноша, напоминаю вам, что я просил вас о благоразумии; вместо этого вы учиняете величайший скандал лета, — с укором произнес Арис. — Откуда вы знаете моего племянника?
— Презрительный отказ Ласта от Селии Розамунд послал мне Януса, — отозвался Маледикт с легким поклоном в сторону графа. — Я благодарен ему за это. Что же до скандала, сир… хоть мне чрезвычайно неприятно говорить такое, ваш двор живет скандалом и злобой. Мирабель и ей подобные сочиняют россказни для скандальных газет, лишь бы только увидеть собственную сплетню в печати и с иллюстрациями.
Ласт фыркнул; Янус снова предупреждающе положил руку на рукав Маледикта. Тот лишь стряхнул ее, чувствуя взгляд Ариса на них обоих.
— Скандалом и злобой — возможно. Но еще — согласно этикету и правилам. Моим правилам, Маледикт. Вы осознаете, что они только и ждут, чтобы я изгнал вас? Вы поставили меня в затруднительное положение. Попрать собственные правила или доставить вашему опекуну неудовольствие, когда мне нужно его расположение…
— Изгнать меня? — эхом отозвался Маледикт; впервые с начала разговора его сердце подскочило в груди. Изгнание. Вдали от Януса? Он судорожно схватил Януса за рукав.
Ласт, стоявший сбоку от Ариса, улыбнулся, наслаждаясь моментом. Это разожгло в Маледикте такую жажду крови, что он почувствовал, как глаза вот-вот нальются ею. Меч достанет Ласта прежде, чем кто-либо успеет его отдернуть. Весь мир закрыла красная пелена.
— Разве вы не поклялись мне, что никогда больше не обнажите клинка при дворе? После того, как однажды я удержался от того, чтобы наказать вас? — Слова Ариса доносились откуда-то издалека.
Маледикт оторвал взгляд от Ласта, успокаивая свои мысли, направляя их в другое русло. Ладонь легла на гарду.
— Я поклялся… что никогда не обнажу клинка в вашем присутствии, сир.
— Вы столь осторожно обходите мои правила? Законы — нечто большее, чем слова, в которых они формулируются, Маледикт.
— Я действовал бездумно, как пылкий юнец. Впрочем, именно так вы меня и назвали, — торопливо проговорил Маледикт, стараясь формулировать свои мысли с достаточной быстротой, чтобы смягчить Ариса. Сзади долетало, касаясь затылка, ровное дыхание Януса, и от его звука, его тепла возраставшее чувство тревоги вдруг отступило.
— Это не оправдание; это даже не признание собственного проступка, — заметил Ласт.
— Отец, — проговорил Янус с неизменной почтительностью и учтивостью. — Обида нанесена королю Арису, за ним решение. Но если вам позволили говорить, пусть позволят и мне.
От неожиданной дерзости Ласт снова побагровел. Лицо Ариса смягчилось при виде волнения брата; король заговорил мягче.
— Что вы можете сказать в защиту Маледикта?
— Только лишь то, что поступки слишком часто трактуются неверно. Лишь то, что если я не обижен и не считаю, что со мной поступили неверно, хотя именно к моему горлу поднесли острие меча, то, быть может, никто не желал плохого.
Маледикт хотел улыбнуться, но сдержался, опасаясь, что его улыбка будет неверно истолкована. Однако же он был доволен и приятно удивлен — не тем, что Янус встал на его защиту, ибо иного он и не ожидал, а смелостью и одновременно остроумием его речи. Янус действительно изменился, научился осмотрительности, о которой сам Маледикт в минуты ярости забывал.
— Ты слишком самонадеян и непочтителен, Янус. Ставишь собственные заблуждения выше королевских, — проговорил Ласт. — Быть может, я ошибался, полагая, что ты готов к выходу в свет. Пожалуй, тебе не повредит еще год обучения.
Маледикт похолодел. Он не мог смириться с тем, что Ласт еще раз отберет у него Януса.
— Пусть останется, Мишель, — сказал Арис. — Лично я рад видеть того, кто столь предан товарищу. Скажите мне, Янус, вы обидитесь, если я не допущу Маледикта ко двору?
— Нет, сир, не обижусь, но буду огорчен. Вы мой король и мой дядя — а значит, не способны поступать неверно.
Маледикт еле сдержался, чтобы не захлопать в ладоши. Янус овладел тем, что оказалось не под силу ему самому: искусством циничных острот, балансирующих на грани между учтивостью и дерзостью.
— Неужели его слова снискали мне помилование? — спросил Маледикт, не в силах и дальше молчать.
Ласт открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Арис только отмахнулся от него:
— Если поклянешься — без оговорок, без тайного смысла, — что твой клинок при моем дворе останется в ножнах. И лишь боги знают, что теперь будут писать в газетах. — Арис понизил голос, шагнул ближе. — Только, Мэл, не забывай об осмотрительности.
— Клянусь, — Маледикт склонил голову. Он почувствовал, как рука короля замерла над ней, едва касаясь темных локонов. Услышал, как Ласт с отвращением фыркнул; увидел, как граф удалился, не сказав больше ни слова. Маледикт поднял взгляд на Ариса. Бледные глаза смотрели теперь на Януса, стоявшего слишком близко; у губ короля залегла небольшая складка. Король протянул руку и отвел Маледикта на несколько шагов в сторону.
— Во второй раз я принимаю твою клятву, и все же ожидаю твоего извинения, — сказал Арис.
Маледикт почувствовал вспышку раздражения и постарался погасить ее. Он рисковал слишком многим, и все же… он не мог быть другим, только самим собой, и его слова опять прозвучали резко:
— Желаете ли вы, сир, чтобы я встал перед вами на колени, здесь и сейчас, моля вас проявить милосердие? Одно ваше слово — и я буду лежать перед вами, распростершись. Мое будущее в ваших руках.
Арис взял Маледикта за подбородок, приближая его лицо к своему.
— Мишель отрезал бы тебе язык за такие слова… — он отпустил подбородок юноши. — Но я — не мой брат и не ищу оскорбления в каждой речи. Я прощу тебя, но в качестве наказания я заберу твоего спутника. Нам с Янусом пока так и не представилось достойной возможности пообщаться.
Арис жестом велел Янусу идти вперед.
— Ну что, племянник, не желаешь побеседовать с дядей?
Пользуясь тем, что король заслонил их собой от большинства любопытных глаз, Янус прижал губы к ладони Маледикта, прежде чем последовать за королем. Маледикт задрожал, мгновенно ощутив озноб из-за отсутствия Януса, настроение сразу же испортилось. Он хотел броситься за ними, чтобы не выпускать свою любовь из вида. «Сдержанность», — шепнул Янус, согревая своим дыханием ухо Маледикта. «Осмотрительность», — требовал Арис. Маледикт смотрел, как Янус садится в карету короля, и ничего не предпринимал. Когда карета отъехала, он подумал о возвращении домой, и вся радость дня, проведенного с возлюбленным, улетучилась. Зато при мысли о Дав-стрит, о Ворнатти планы Маледикта переменились. Перед возвращением домой нужно было доделать кое-какие дела.
— Не хочешь вина? — предложил Арис, взмахом руки приказывая удалиться юному пажу, который попытался подойти к нему с кипой документов, и запираясь с Янусом в своем кабинете.
— С удовольствием, — отозвался Янус, грациозно принимая из рук короля хрустальный кубок.
Арис рассматривал юношу, и его радовало то, что он видел. Несомненно, в жилах Януса текла кровь Ластов; вдобавок манеры его были безупречны. Королю не верилось, что большую часть жизни молодой человек провел в самых ужасных трущобах во всем Антире.
— Это Селия обучала тебя светским манерам? — спросил Арис, усаживаясь в темное, обитое бархатом кресло. Мастифф, издав рык, устроился на туфлях короля; в ответ Арис тоже рыкнул: — Прочь с моих ног, черт тебя подери, Бейн.