— Довольно, — выкрикнул Маледикт, и голос его сорвался.
Лицо Януса сделалось мягче, он потянулся к возлюбленному.
— Пойди сюда, мой темный рыцарь.
Маледикт упал на колени перед Янусом, спрятав голову у него в ладонях.
Янус погладил темные волосы, потом сказал:
— Что еще мне остается делать, Мэл? Если не Амаранта, тогда кто? Будет ли та, которую ты примешь?
— Я ненавижу их всех, — прошептал Маледикт срывающимся голосом.
— И я стану ненавидеть, я обещаю, — сказал Янус, откидывая кудри Маледикта, чтобы поцеловать его в шею.
Маледикт отвернулся, когда Янус принялся искать его губы своими, и обратился к Джилли с просьбой:
— Джилли, устрой так, чтобы Янус встретился с Амарантой. Выясни, куда она ходит, чем занимается, что ей по душе. Относись к ней как к любому другому врагу, с которым мы собираемся разделаться.
Джилли вернулся домой после обеда, повстречавшись по очереди со знакомыми слугами-шпионами и информаторами. Хотя в основном речь шла об Амаранте, он также увиделся со служанкой Вестфоллов, чтобы выяснить, не вернулась ли еще Мирабель. Ответ был отрицательный, однако Джилли заметил, как девушка отвела взгляд, и усомнился в том, что она говорит правду. Последнее, что они слышали о Мирабель, им доложил кучер. После похорон Ворнатти он следил за ней до границы Развалин и не посмел последовать дальше; Мирабель стала пробираться вглубь, поднимая длинной юбкой вихри мусора. Развалины и их обитатели должны были прикончить ее, однако у Джилли на этот счет имелись неприятные сомнения. Мирабель была опасной женщиной.
Собрание грачей на карнизе ворчливо выразило свое согласие с размышлениями Джилли, и он поежился, поспешно шмыгнул в дом и не посмел поднять глаз — боялся встретить черные птичьи взгляды. В прихожей его подкарауливала Ливия.
— Будь осторожен, Джилли. Как только ушел лорд Ласт… ну, в общем, он впал в довольно дурное настроение. Швырнул в меня чайник. И еще разбил зеркало на лестнице.
Джилли взглянул вверх на темные ступени.
— Почему бы тебе не пойти куда-нибудь развеяться.
— Тебе не придется просить меня дважды, — сказала Ливия, протягивая ладонь, и Джилли, сообразив, что ее жалование лишь через неделю, вручил ей горсть медяков.
— Я дам тебе луну, если ты уведешь с собой двух других служанок.
— Этих скучных мышек? — посетовала Ливия, но все же согласно кивнула.
Джилли взбежал по лестнице, перескакивая разом через две ступеньки, и остановился. Ливия не сказала, что Маледикт воспользовался бронзовой статуэткой змея, той, что стояла в холле, чтобы разбить зеркало. Рама все еще удерживала расколотое стекло; лишь несколько серебристых кусочков из самой середины окропили ковер. Переступив через них, Джилли постучался к Маледикту и, недовольно бормоча, отворил дверь.
Юноша сидел на кровати, бритвой распарывая галстуки. Пол вокруг был усыпан обрывками раскромсанной ткани. Вообще в комнате царил беспорядок: на каминной полке валялась туфля, тазик для бритья отлетел к стене, чайник был опрокинут, вода вылилась на ковер.
— Чью глотку ты в мечтах перерезаешь? — поинтересовался Джилли.
— Свою, — ответил Маледикт. Лицо его было все в пятнах от слез и ярости. Горечь изогнула губы унылой кривой. У Джилли екнуло сердце.
— Это из-за его женитьбы, — догадался он.
Маледикт принялся тереть распухшие глаза. Бритва угрожающе скользила возле самой его щеки, и Джилли отобрал ее и закрыл.
Глаза Маледикта тут же почернели:
— Я еще не закончил.
— Может, я лучше налью тебе чего-нибудь выпить? — Джилли взглянул на поднос для бокалов, усыпанный осколками хрусталя. — А еще лучше давай закончим начатое тобой дело и напугаем кухарку так, что она уйдет из дома на сегодняшнюю ночь. Наведаемся к ней в кухню и выясним, что за спиртное она таскает из твоего винного погребка.
— Я не ребенок, которого надо баловать, — предупредил Маледикт.
— Почему бы мне и не побаловать тебя, — возразил Джилли. — Такое впечатление, что у тебя разрывается сердце.
Маледикт позволил Джилли поднять себя на ноги.
— Когда он женится…
— Успокойся, — остановил Джилли. — Поразительно, насколько приятнее кажется жизнь после стаканчика спиртного.
— Странно, что ты до сих пор не превратился в пьяницу — с такой-то философией, — заметил Маледикт, все же позволяя Джилли проводить себя по лестнице вниз, потом мимо больших, пустых и темных комнат и, наконец, в теплую кухню. Кухарка, что-то резавшая на разделочной доске, испуганно подняла взгляд.
— Сегодня ты нам не понадобишься, — сообщил ей Джилли.
Женщина оглядела Джилли, бросила быстрый взгляд на лицо Маледикта и сдернула фартук.
— В печке хлеб. Будь хорошим мальчиком, Джилли, не дай ему сгореть, иначе завтра останешься без тостов.
Когда кухарка поспешно удалилась, Маледикт заметил:
— Ты ей нравишься.
— Она относится ко мне, как мать. Если бы ты не был таким противным, она бы и к тебе так же относилась. Она считает, что тебя нужно лучше кормить.
— Это по-матерински? — спросил Маледикт. — Моя мать была совсем не такой. — Юноша устроился за исцарапанным деревянным столом и принялся ковырять кончиком ножа кусочки миндаля, отвлеченный от всплеска ярости непривычной обстановкой.
Джилли поставил на плиту старенькую жестяную кастрюльку, плеснул в нее молока и проверил, горит ли огонь.
— Не хочешь?
— Она была самой обычной шлюхой из Развалин. Как и я. — Дрожь в хриплом голосе походила не столько на плач, сколько на предупреждающий треск гремучей змеи; но Джилли давно научился улавливать все нюансы этого голоса и мгновенно повернулся.
— Ну, будет, будет, не надо, не надо так, — заговорил Джилли, осмелившись легко коснуться губами лба юноши, как будто успокаивал несчастного подростка. — Ты не такой, ты же благородный господин.
— Когда он женится, я превращусь в его шлюху, всего-навсего. И все равно я выбрал этот путь. Ворнатти не в счет. Я использовал его так же, как он меня. Но как только я убью Ласта — чем я стану, если Янус женится? Я буду вести жизнь, о которой мечтала для меня моя мать. Превращусь в игрушку богача.
Джилли щедро сдобрил молоко бренди и поставил чашку перед Маледиктом.
— Никогда не встречал игрушек с такими когтищами и зубищами, — весело заметил он. — Пей, а я буду рассказывать тебе истории о дворе.
Маледикт поднес кружку к губам, глотнул.
— Не знаю, зачем я слушаю твои сентиментальные сказки.