— Я выполню вашу просьбу, — проговорил Маледикт, вставая и отступая к балюстраде. — Только знайте, Арис. Не нужно было просить моего согласия. Вы вполне могли его потребовать.
Не дожидаясь позволения уйти, Маледикт перепрыгнул через балюстраду и оказался на нижней террасе сада; оттуда он кинулся назад к конюшне, к Джилли, который сидел, теребя в руках ремни и пряжки сбруи.
— Так скоро? — удивился он, не поднимая головы.
— Да. — Маледикт прислонился к поросшей мхом стене и закрыл глаза, перестав сопротивляться действию белладонны. И тогда она вознесла его в темные тучи над головой, и он увидел город с высоты вороньего полета. Город крутился, как волчок. Маледикт не пожелал бы оказаться в карете, которой правит человек с такими же, как у него теперь, видениями. «Бедный Арис, — пробормотал он, с какой-то отрешенной грустью думая о короле. — Если бы я только мог быть уверен, что родится девочка…»
— Мы ждем Януса? — спросил Джилли, продолжая возиться с упряжью.
— Нет. Ему нужно добиться, чтобы Амаранта покинула бал. Меня изгнали, — сказал Маледикт, сползая по стене и пытаясь замедлить скольженье. Наконец он почувствовал, что сквозь шелковую рубашку просочилась влага. Вот так же остро он мог бы сейчас чувствовать близость Джилли — или Ариса. Джилли все говорил и говорил что-то, а Маледикт слышал лишь успокаивающее журчание его голоса и смотрел, как в промежутках между взмахами ресниц приезжают и уезжают кареты.
— Ну же, поехали, — пробормотал Джилли в самое ухо юноше, поднимая его на ноги. — Ты задремал и даже проспал момент, когда вышла Амаранта. Нам лучше уехать, прежде чем ее кучер заметит, что мы тут притаились… Мэл, тебя всего трясет! — Спокойствие Джилли вмиг улетучилось.
Мысли путались в голове у Маледикта, давя в горле попытку сказать что-то успокаивающее.
— Это противоядие так действует?
И снова ответ Маледикта умер, не родившись. Маледикт хотел сказать, что действие белладонны сильнее, чем он думал, а противоядие — не столь эффективно, как он ожидал, и что обиженная Ани отказала ему в помощи, но…
Держа ладонь на рукояти меча, Маледикт побрел к карете. Джилли подхватил его, что-то сказал, однако его слова заглушил шум крови в ушах Маледикта. Джилли усадил друга в карету, подоткнул со всех сторон тяжелый плед и захлопнул дверцу.
— Ани, — шепотом позвал Маледикт. В ответ в его сердце, в животе, в костях послышалось одобрительное шуршание крыльев. Маледикт улегся на сиденье, завернувшись в грубое кожаное пальто Джилли. Убаюканный плавным ходом кареты, он скользнул в мир галлюцинаций.
Ани пробилась сквозь его ребра, рассекла воздух длинными перьями, воспарила над каретой, рассекая ударами крыльев холодные ветры. Она поднялась над широкими улицами, что вели к дворцу, Она смотрела, как движутся кареты, подобные ярким жучкам, и наконец узрела Свою цель — лазурную карету, отделанную золотом, которая катила прочь из города. Не беда, что тьма окрашивала карету в черный — Ани больше полагалась на свое чутье, чем на зрение.
Как же, должно быть, напугана графиня, злорадствовала Ани, если осмелилась предпринять ночное путешествие до Ластреста с усталым кучером. По бокам кареты ехали четверо гвардейцев на серых кобылах и Данталион на гнедом жеребце, призванные охранять безопасность Амаранты.
Ани снизилась, и тогда кучер рванул вожжи. Перепуганная четверка пустилась дробной рысью. Кучер побледнел. Гвардейцы бестолково пришпоривали своих лошадей.
— Она там! — завопил кучер, и голос его взвился к небесам, точно молитва.
Ани нежилась в этом крике — Она даже спустилась еще чуть-чуть. Гвардейцы глазели на дорогу, на небо, на деревья по сторонам; один лишь Данталион не сводил глаз с самого главного — с кареты. Он подъехал почти вплотную к карете, видимо, хотел соскочить с коня и перебраться внутрь. Но тут вдруг кучер щелкнул вожжами, хлестнул кнутом и пустил лошадей испуганным галопом, и пальцы Данталиона схватились не за дверцу кареты, а за воздух.
На миг всё смешалось — гвардейцы, застигнутые врасплох, поводья, стремена, копыта; но вот эскорт опомнился и бросился за каретой, дребезжавшей по булыжнику. Данталион на порядок опережал гвардейцев; он уже почти настиг экипаж, когда Ани распахнула крылья, распространяя зловонье полей, усеянных мертвечиной, и приторный запах гниющей могилы. Лошади попятились и захрапели. Двое гвардейцев не усидели в седлах, упав же, благоразумно откатились подальше от обезумевших коней.
Данталион грубо заставил своего гнедого подчиниться, но замешкался: карета с грохотом летела прочь, унося с собой крики Амаранты. Кучер все продолжал в ужасе оглядываться, веря, что лошади не собьются с дороги. Копыта выбивали такт неистово колотящегося сердца.
Ее перья рассекали воздух, Она настигла и опередила карету. Голова кучера мотнулась, точно на шарнирах, рот безвольно открылся. Она кружила, вздымалась в небо и возвращалась к карете. Запрокинутое лицо кучера казалось призрачным; он что-то бессвязно бормотал, глядя в небо пустыми глазами.
Тут кучер резко дернул вожжи; раздался треск натянутой кожи. Лягаясь, вытянув морды в хлопьях пены, лошади стали. Карета накренилась влево, медленно сползла в грязь; сломанные колеса вдавились в эмаль и позолоту и наконец перестали крутиться. Кучер, выброшенный на дорогу, всхлипнул: «Ани». И Она поглотила его молитву, его преклонение.
Наконец карету нагнал Данталион; его губы яростно сжались. Он спешился, привязал взмыленного коня к обломкам кареты и кое-как приподнял перекошенную дверь. Амаранта лежала, устремив взгляд к потолку и обнимая свой огромный живот. Данталион опустился на колени…
— Мэл?
Голос отвлек Ее, и изображение заколебалось. Сильные руки схватили Ее и потащили прочь; Ее перья стали уменьшаться в размерах, взгляд померк. Она сопротивлялась.
— Тише, Мэл, — проговорил Джилли в самое ухо. — Или мы сейчас скатимся с лестницы.
Маледикт протер глаза и попытался собрать фрагменты воедино. Равномерное чередование взмахов и ударов было не биением крыльев, а вздымающейся грудью Джилли под его щекой; покачивание, так походившее на полет — всего лишь медленным подъемом Джилли с Маледиктом на руках по лестнице. И вовсе это не разломанные колеса трещали, а ножны Маледикта цеплялись за резные перила.
— Опусти меня.
— Еще две ступеньки, — проговорил Джилли, лишь крепче обнимая юношу.
Маледикт напрягся, смущенный такой близостью Джилли, осознанием необходимости хранить свои тайны. Он понимал, что в любую секунду может появиться Янус, но собственная слабость побудила его обвить руками шею друга.
На верхней ступени Джилли отпустил Маледикта, терпеливо выждал, пока тот восстановит равновесие, и лишь потом сделал шаг назад. И все это время он избегал смотреть в глаза юноше.
— Ну, теперь ты в порядке? Тебя больше не трясет.
— Да, мне лучше, — сказал Маледикт.
— Я думал, ты не подвержен действию ядов.
— Я же не мертв, верно? — прокаркал Маледикт. В горле у него першило, как будто оно хотело выговорить чужие слова, завершить победный вопль Ани.
Джилли кивнул, взгляд его метнулся вниз по лестнице, в холл.
— Спасибо, Джилли. — Маледикт погладил друга по щеке.
Джилли поморщился от прикосновения его пальцев.
— Сегодня ночью меня не будет, — сказал он.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Маледикт.
— Нет, — отозвался Джилли. — Сегодня я убил человека. Ты едва не отравился сам, и всю обратную дорогу я слушал, как твоим голосом победно распевала Ани. Все, чего я хочу, — это оказаться где-нибудь подальше от смерти. Я знаю, что Лизетта не станет просить меня убить кого-нибудь.
— Джилли, — проговорил Маледикт, — не надо…
— Что не надо? Чувствовать себя виноватым? Или видеть во сне кучера, Амаранту, младенца? У меня уже и так голова забита Ворнатти, Критосом, убийцей — человеком Лава, беднягой Роучем.
— Ты нужен мне, — сказал Маледикт. — Ты сам признал, что иначе нельзя. Я же не просил тебя убивать его.
Джилли вздохнул.
— Знаю. Но сегодня вечером я убил не ради тебя, не ради твоей защиты. Сегодня вечером я убил, чтобы расчистить дорогу Янусу. А у меня нет причин становиться, подобно тебе, орудием в его руках.
Маледикт оттолкнул друга. Отчаянье в его душе сменилось чем-то более сильным, горячим, чем-то более приятным. Джилли отпрянул назад, споткнулся, оступился и упал. Пролетев несколько ступеней, он успел схватиться за перила. С трудом поднялся, взглянул на Маледикта.
Юноша учащенно дышал, мечтая о драке. Хотя бы в чем-то он мог победить. Прежде ему было достаточно слов, чтобы управлять Джилли; но теперь он не находил нужных доводов, — все смешалось под ударами черных крыльев.
— И ты волновался, что Ани навредит мне, — проговорил Джилли. — Ведь это все ты сам.
— Джилли, — едва слышно произнес Маледикт — его душила ярость.