— Это ты хотел побеседовать, — сказал я. — И не называй меня Гарри. Так меня называют друзья.
Он поднял ладонь.
— А кто сказал, что я не могу быть твоим другом?
— Это я сказал, Ник. И еще скажу, — заявил я, — Ты не можешь быть моим другом.
— Если я должен называть тебя Дрезден, было бы только справедливо, что ты должен называть меня Архлеоне.
— Архлеоне?[64] — спросил я. — Как тот, «кто ищет, кого сожрать»? Несколько вычурно, не находишь?
На полсекунды его улыбка превратилась в нечто почти подлинное.
— Для безбожного язычника ты слишком хорошо знаком со священным писанием. Ты знаешь, что я могу убить тебя, не так ли?
— Ну, это не так просто, — сказал я. — И кто знает? Может, мне повезет.
В самом деле, просто повезет.
Никодимус сделал подтверждающий жест.
— Но удача ненадежна.
— Да, — сказал я.
— И все-таки ты выказываешь такую беззаботность?
— Привычка, — сказал я. — Это не специально для тебя и все такое, правда.
— О, я выбрал правильную монету для тебя. — Он начал медленно двигаться вокруг меня, примерно так, как рассматривают автомобиль в магазине. — Есть слухи, что некий Страж бросал Адский огонь в своих противников. Как тебе это нравится?
— Ну, мне как-то больше нравится «Сосновая свежесть» или, например, «Новая машина», а вот «Тухлое яйцо» лучше не надо.
Никодимус закончил свой кругооборот вокруг меня и выгнул бровь.
— Ты не взял монету.
— Я мог бы, но она находится в моей свинье-копилке, — сказал я, — а я не могу разбить поросенка. Он такой симпатичный.
— Тень Ласкиэли, должно быть, уменьшилась, — сказал Никодимус, качая головой. — У нее были годы, чтобы разговаривать с тобой, и, тем не менее, ты отказываешься от наших подарков.
— У него маленький хвостик завитком и большие, грустные карие глаза, — сказал я, как будто он ничего не говорил.
Одна из его пяток стукнула по полу с ненужной силой, и он остановился. Он вдохнул и выдохнул через нос, один раз и другой.
— Определенно, эта монета для тебя. — Он заложил руки за спину. — Дрезден, у тебя искаженное понятие о том, кто мы такие. В первый раз, когда мы встретились, мы действовали в противоположных интересах, а потом, вероятно, все знания о нас ты получил от Карпентера и его соратников. У Церкви всегда была превосходная пропаганда.
— Ну, знаешь ли, убийства, пытки и разрушения, которые совершали твои люди и ты сам, тоже довольно громко доносили информацию.
Никодимус закатил глаза.
— Дрезден, пожалуйста. Ты тоже иногда проделывал нечто подобное. Бедный Кассиус рассказал мне все о том, что ты сделал с ним в гостиничном номере.[65]
— Черт возьми, — сказал я, усмехаясь. — Ты ждешь, что я покраснею, или что?
Он уставился на меня в течение секунды, и эмоции исчезали с его лица, как росинки, исчезают под восходом солнца пустыни. То, что осталось, было немногим больше, чем опустошение.
— Гарри Дрезден, — сказал он, так тихо, что я еле мог разобрать. — Я восхищаюсь тем, как ты присваиваешь себе большие полномочия, чем должен иметь. В самом деле. Но tempus fugit.[66] Для всех нас.
Я моргнул.
Для всех нас? Что, черт возьми, он подразумевал под этим?
— Разве ты не видишь признаки вокруг себя? — спросил Никодимус. — Существа, действующие против своей природы? Создания, ведущие себя так, как они не должны бы? Отбрасывая старые соглашения и обычаи?
Я сузил глаза на нем.
— Ты говоришь о Черном Совете.
Он слегка наклонил свою голову в сторону. Потом уголок его рта дернулся, и он чуть-чуть кивнул.
— Они действуют в тени, манипулируя марионетками. Некоторые из них могут быть и в вашем Совете, да. Такое же хорошее название, как любое другое.
— Прекрати играть в невинность, — рявкнул я на него. — Я видел последствия нападения Черного Совета на Арктис Тор. Я знаю, как пахнет Адский огонь. Там был один из ваших.
Никодимус.
Заморгал.
Потом он бросился вперед. Настолько быстро, что к тому времени, когда я понял, что он движется, моя спина уже уперлась в стену, которая была в двадцати футах позади меня. Он не пытался причинить мне боль. Если бы он хотел, мой затылок уже был бы сломан. Он только прижал меня к стене, держа одной рукой за горло, рукой более напряженной и более твердой, чем стальные тиски.
— Что? — потребовал он, его голос снизился до шепота. Его глаза были широко раскрыты. Оба набора их. Второй набор, пылающий светло-зеленым, открылся выше его бровей. Эндуриэль, предположил я.
— Aх-х-х, — сказал я. — Глах-х-хк.
Его рука задрожала, а затем он медленно опустил веки, и они почти закрыли глаза. Мгновение спустя он медленно, очень медленно расслабил свою руку, давая мне дышать. Мое горло горело, но появился воздух, и я хрипел в течение пары секунд в то время, как он отстранился от меня.
Я уставился на него, прикидывая, как бы двинуть его об одну из тех коринфских колонн в качестве возражения против его действий. Но потом решил, что пусть он идет к черту.
Губы Никодимуса задвигались, но совершенно другой голос исходил из них — нечто музыкальное, лирическое, и гермафродитное. — По крайней мере, у него есть некоторый инстинкт выживания.
Никодимус дернул головой, как бы отгоняя москита, и сказал:
— Дрезден, говори.
— Я тебе не друг, — сказал я грубым голосом, — но я тебе, черт возьми, и не пес. Разговор закончен. — Я сделал несколько шагов в сторону так, чтобы можно было двигаться, держа его в поле зрения, и пошел.
— Дрезден, — сказал Никодимус. — Подожди.
Я продолжал идти.
Я уже почти вышел, и тут он заговорил извиняющимся тоном.
— Пожалуйста.
Я притормозил, но не обернулся.
— Я … реагировал неуместно. Особенно для этого места встречи. Прошу прощения.
— Ха, — сказал я, и посмотрел через плечо. — Теперь мне жаль, что я не привел Майкла. Он бы упал в обморок.
— Ваш друг и его собратья — инструменты организации с ее собственным планом работы, и они были такими всегда, — сказал Никодимус. — Но проблема не здесь.
— Нет, — сказал я. — Проблема — Марконе.
Никодимус махнул рукой.
— Марконе — текущий вопрос. В игре есть долгосрочные проблемы.
Я повернулся к нему лицом и вздохнул.
— Я думаю, что ты, по всей вероятности, полон дерьма. Но хорошо, я укушу. Какие долгосрочные проблемы?
— Те, которые сопровождают действия твоего Черного Совета, — сказал Никодимус. — Ты в самом деле уверен, что видел свидетельства использования Адского огня на участке нападения на Арктис Тор?
— Да. — Больше я ничего не стал добавлять. Кто сказал, что я не могу быть дипломатом?
Пальцы Никодимуса приняли форму когтей, а затем расслабились снова. Он наморщил губы.
— Интересно. Тогда единственный вопрос — грязь среди постоянных членов нашего Ордена или… — Его голос затих, и он глядел на меня, подняв бровь.
Я проследил логику владельца монеты.
— Кого-то из Церкви, — прошептал я, ощущая боль в животе.
— Исторически говоря, этим способом мы получаем назад приблизительно половину монет, — отметил Никодимус. — Что ты сказал бы, если б я сообщил тебе, что у нас с тобой могло бы быть очень много общих интересов в будущем?
— Я не смог бы много сказать, — сказал я. — Я был бы слишком занят, смеясь тебе в лицо.
Никодимус покачал головой.
— Близорукий. Ты не можешь позволить себе этого. Походи со мной в течение недели и увидим, будешь ли ты чувствовать то же самое.
— Даже если принять, что я настолько глуп, чтобы пойти куда-нибудь с тобой хотя бы на час, я видел, как ты рассматривал Кассиуса. Я совершенно не рвусь прицепить табличку со своей фамилией на дверь его офиса.
— Он не приспособился ко времени, — ответил Никодимус, пожимая плечами. — Я не принес бы никакой пользы, нянчась с ним. Мы живем в опасном мире, Дрезден. Каждый приспосабливается и процветает, или умирает. Жить за счет щедрости других — это паразитизм. Я слишком уважал Кассиуса, чтобы позволить ему настолько пасть.
— Черт возьми, ты разговорчив, — сказал я. — И ты был прав. Это — очень забавно. Это почти походит на …
Ужасная мысль поразила меня.
Никодимус мог быть кем угодно, но никак не дураком. Он знал, что я не собирался наниматься в его команду. Особенно учитывая, как мы пообщались в нашу последнюю встречу. Он знал, что все, что он может сказать, не поколеблет меня. Я, возможно, удивил его информацией об Арктис Тор, но и это, возможно, было игрой. В целом, разногласия были настолько высоки, что эта беседа абсолютно ничего не могла достичь, и Никодимус не мог не знать этого.
Итак, зачем же тогда все это? Спросил я у себя.
Получается, что цель беседы не имеет никакого отношения к содержанию беседы, ответил я.
Он не должен был говорить со мной о чем-нибудь или убеждать меня в чем-нибудь.
Он хотел говорить со мной и держать меня здесь.
Откуда следовало, что что-то еще собиралось случиться где-то в другом месте.
Колеса внутри колес.[67]
Мой Бог, это была метафора.
Эта беседа была метафорой для переговоров в целом. Никодимус не для того приехал, чтобы говорить с нами о нарушениях Соглашения. Он организовал переговоры, но его побуждения не имели никакого отношения к тому, чтобы приспособить таланты Марконе для обслуживания Падшего ангела.
Он был здесь для большой игры.
Я рывком направил посох на Никодимуса и с криком «Forzare!» ударил своей силой. Невидимая сила сбила его с ног и швырнула на одну из огромных коринфских колонн, как пушечное ядро. Та развалилась на куски с оглушительным треском, и куча камней посыпалась вниз.
Я не стал слоняться поблизости, чтобы посмотреть, чем все кончится. Это, без сомнения, его не убьет. Я только надеялся, что это слегка его замедлит, и даст мне время добраться до других.
— Кинкейд! — кричал я на бегу. Мой голос несся через пустые залы вслед за осыпающимся щебнем. — Кинкейд!
Я знал, что у меня есть какие-то секунды до того, как здесь разверзнется Ад.
— Кинкейд, убирай ребенка отсюда! — кричал я. — Они прибыли за Ивой!
Тут я не уверена, видимо, это латынь. «Леоне» — это точно лев, а «архи» — как выяснилось, это вообще греческий корень, и имеет значения: «Лидировать, править, управлять, руководить». Не очень скромно, верно? Это о фамилии. Полная же цитата звучит так «Ваш противник, дьявол, бродит, как лев рыкающий, ищет, кого сожрать.» Апостол Петр. Письмо первое.
Файлы Дрездена-5, Лики смерти. Бедному Кассиусу, конечно, здорово попало, но следует отметить, что он сам нарвался. Впрочем, даже Майкл сказал, что не ему судить Гарри, он не бог. Давайте не будем считать себя праведнее Майкла.
Время летит (лат.).
Выражение, имеющее значения «сложное положение» или «сложный механизм» или «игра интересов». Может, кто-нибудь подскажет, как это сказать по-русски, чтобы это таки была метафора. У меня мозги отключаются.