Застава виднелась издалека. Сигнальная. Как гора. Она светила огнями прожекторов на вышках во все стороны, ощупывая окрестности, в поисках нарушителей. Но дорога здесь, у границы, была совсем убитая. Машины еле ползли, объезжая колдобины, в свете фар выглядящие настоящими бездонными пропастями.
Впрочем, в таких дорогах в пограничных районах был особый стратегический смысл: противник, после сигнала заставы о нападении, уничтожив пограничников, давал нам массу времени успеть подготовить контратаку, пробираясь по такому бездорожью. Погранцов, конечно, жалко, но такая у них работа. Опять же — награды посмертно, похороны с почестями и салютами, записи в книгах памяти.
Молодцев выпустил три ракеты — зеленую, зеленую, красную. Условный сигнал, обозначающий, что мы — свои. Лучи прожекторов переместились на нас, а над заставой взвились еще три ракеты: зеленая, красная, красная. Сигнал принят, на заставе тоже свои. Не то, чтобы для скагов в наши дни была какая-то проблема найти ракетницу и повторить сигнал, видный в темноте на километры вокруг. Скорее, это была дань традиции, еще с тех времен, когда радиосвязь считалась роскошью, а сами черти ничего, сложнее лука со стрелами, в руки не брали.
Конвой прошел змейкой через бетонные блоки, установленные в шахматном порядке, и въехал в ворота, сразу закрывшиеся за нами. Здесь, на маленьком дворе, под защитой стен, находилась самая разнообразная техника: бронебульдозер, три джипа, гусеничный бронетранспортер — это с опознавательными знаками пограничной службы. Все машины были идеально вымыты, выдраены до блеска, на колесах — и то отсутствовали даже малейшие признаки грязи. И еще три машины: два джипа на шинах повышенной проходимости и четырехосный грузовик. Эти — напротив. Пыльные, местами проржавевшие насквозь, со следами многочисленных аварий, а под катками лежали комья отвалившейся глины.
Нас встречал мужчина средних лет, с проседью, в цветастых шортах, какие любят отдыхающие на Марининских островах, и бронежилете на голое тело. Из кобуры на груди выглядывала толстая рукоять автоматического пистолета. Как пить дать — начальник заставы.
— Подполковник Белкин, — представился он, перехватив мою руку на полпути к козырьку. — Гостям мы всегда рады. Белкин Сергей Александрович, — офицер уже тряс руку лейтенанта. — Бел…
И тут, увидев Грачева, начальник заставы осекся. Полковник — единственный из нас, кто был без бронежилета, зато в мундире с кучей медалек, который в свете ламп сверкали, как гирлянда на елке. У бывалого вояки даже челюсть отпала.
— Уважаемый, вы совсем дурак? — поинтересовался пограничник у командира.
— Вы что себе позволяете, товарищ подполковник! — прорычал Грачев. — Я доложу…
— Здесь, на заставе, я — Царь, Бог и Господин. Надо будет — я тебя так закопаю, никто никогда не найдет. И тех, кто будет искать тебя — тоже закопаю. И тех, кто будет искать тех, кто… ну, в общем, ты понял. А, да. Чтобы куда-то что-то доложить, тебе нужно дожить до этого момента. А при таком параде у тебя шансов очень мало. Ты понял меня, полковник?
— Понял, — процедил сквозь зубы офицер. — А это еще кто? — он махнул рукой на три грязных автомобиля.
— Работорговцы, — коротко ответил Белкин.
— Сам вижу. Почему посторонние на заставе?
— Как почему? — удивился начальник. — Они заплатили.
— Это же взятка! — опешил от такой наглости Грачев.
— У нас, на границе, когда дают взятку, принято говорить «спасибо». Здесь тебе не город, полковник. Здесь — граница. А на границе свои законы.
Работорговцы, да. Бродяги. Отщепенцы. Вроде как и мы, и американцы, и остальное человечество относились к ним с презрением. Однако все пользовались их услугами. Хотя бы потому, что работать на шахтах скаги не хотели даже за деньги. Даже за хорошие, по их меркам, деньги. И не удивительно! Зачем им было вообще выбираться из пещер, чтобы возвращаться обратно, под землю? Оставался один выход — рабы. Инопланетяне подыхали на шахтах пачками, но затраты вполне окупались. Экономика всего предприятия давно была посчитана: сколько руды должен добыть раб, чтобы, с учетом своей стоимости и затрат на еду, принести прибыль владельцу шахты. Хвала Тилису, Единому В Трех Ликах, и прейскурант на рабов составлялся именно с этим учетом. Раньше точки безубыточности почти никто не откидывался. Бывало охрана, переусердствовав, забивала насмерть особо упрямого, но такое случалось исключительно редко.
Кто-то может подумать, что сами скагаране работорговцев люто ненавидели. Как бы не так! В десна, конечно, с ними не долбились, но своих соплеменников инопланетяне впаривали — только шум стоял. Если б черти рождались сразу взрослыми — работорговлей жил бы весь Скагаранский Халифат. Но, к величайшему сожалению таких дельцов, чтобы скаг представлял ценность — он должен созреть, а это — минимум 12–15 лет. То есть — время. Опять же в ходе этого процесса кормить его чем-то надо…
Во времена жестоких ханов такого не было. Хвала Тилису, Единому В Трех ликах, Ночь Калашматов положила конец бесчинствам зажравшихся правителей. Теперь право зверствовать было у каждого черта, независимо от его положения в сложной иерархии племени.
И это — им еще повезло, что органы скагов не подходят людям. А то страшно подумать, какими темпами развивалась бы трансплантология.
— О, Отдел Депортации Инопланетян! — обрадовался крепкий бородатый работорговец, когда мы разместились в столовой для ужина. — Я уж думал — придется по такой темени таскаться по лесам и горам, товар искать. Хорошая встреча! Есть что на продажу?
— Нет, — отрезал Грачев.
— Печально, — нахмурился коммерсант. — Не фартит нам сегодня. Все черти пропали куда-то. Давайте за встречу!
Если бы бродяга знал, что пару часов назад штурмовики превратили в начинки для гробов несколько десятков инопланетян — его б, наверно, кондрашка хватила. Такие убытки! Но работорговцу, конечно, никто ничего не сказал. Мы чокнулись, выпили, и за столом воцарилась тишина. Мужики ели мясо. Процесс, не терпящий спешки. Конечно, на границе не было свинины, говядины, баранины и остального, «человеческого» мяса, которое я привык есть в Грачевске.
Мы ели многорога. Не могу сказать, что я был в восторге от него… обычно. Но дежурный по кухне готовил просто потрясающе! Мясо так отлично прожарилось и протушилось, что само отходило от кости. Баланс специй соблюден настолько идеально, что хотелось есть еще, еще и еще. Не из-за голода. А для того, чтобы снова и снова ощутить вкус чудесной пищи, перемалывая ее зубами, ощущая каждой клеточкой языка.
— Мое почтение шеф-повару! — простонал Грачев, откидываясь на стуле и расстегивая ремень. — Отличное мясо! Такого я не ел в лучших ресторанах столицы!
Чувствовалось, что после такого ужина полковник многое готов был простить начальнику заставы и рапорт, уже созревший в голове офицера, сильно сократился.
— А пленника покормить не надо? — спросил я.
— Такое чудесное мясо грязному скагу! — возмутился офицер. — Ничего, потерпит. Завтра обменяем его, пусть свои кормят. Или кончают его на пустой желудок — это уже их дело. Наша задача — доставить его.
— Вот именно, — заметил я. — Доставить. Причем — живым. А он и так на ладан дышит. Помрет, не ровен час… на кого мы героического геолога выменяем?
— Да? Ну ладно… Белкин, в самом деле не мешало бы покормить наш груз. Пока он из трехсотого двухсотым не стал.
— Не вопрос, — пожал плечами подполковник. — Дорош!
Кто успел захмелеть — мигом протрезвели. Зазвенела посуда, слетевшая с опрокинутого в кипеше стола. Хорошо еще, что она была военная, а значит — металлическая. Защелкали затворы пистолетов штурмовиков. И было от чего! В столовую вошел скаг! Самый настоящий скаг! Краснокожий, с рогами, желтыми глазами и острыми треугольными зубами — все как полагается. Еще белом фартуке и поварском колпаке.
— Да, хозяин? — спросил инопланетянин.
Дорош, не мигая, вытянувшись в струну, игнорируя наставленное на него оружие, смотрел на начальника заставы. Похоже, ему было не привыкать к таким шуткам.
— Тихо-тихо, — замахал руками, смеясь, подполковник. Кажется, он остался доволен произведенным эффектом. — Грачев! Ты же хотел поблагодарить шеф-повара за отличный ужин! Пожалуйста!
— Мой подарок! — похвалился работорговец.
— Тилисово отродье!
Офицер брезгливо отшвырнул от себя тарелку, резко встал и, выкрикивая проклятья, покинул зал. Штурмовики, успокоившись, убрали пистолеты в кобуры и начали наводить порядок: ставить на место стол, собирать посуду.
— Дорош, собери что-нибудь поесть этому… как его?
— Калашу, — подсказал Молодцев.
При звуке этого имени скаг на мгновение потерял каменное выражение лица, скосив глаза на сержанта, но уже через мгновение взял себя в руки и принял прежний невозмутимый вид.
— Калашу… — задумчиво повторил офицер, внезапно ставший очень серьезным.
— Я лучше сам, — поднялся штурмовик. — А то ребята у нас горячие, сначала кончают твоего Тузика, а потом разбираться будут. Тем более, пора сменить караул. Темыч, Саня, алга.
Названные бойцы поднялись с табуретов и вышли во двор. Сам Молодцев проследовал на кухню.
— Калаш… — задумчиво повторил Белкин. — Как думаешь, это на нашем, или на ихнем? — спросил он, обращаясь ко мне.
— Скорее на нашем, — развел я руками.
Да, Калаш. Что тут такого? Калаш, Дюшес, Шалаш, Шантаж — это лишь слегка странные имена скагов. Мне встречались и Телевизор и даже Радиоизотоп. Объяснялось это легко. Еще в те времена, когда инопланетяне и земляне жили на этой планете вполне дружно, черти, стараясь подражать людям, давали своим детям имена из нашего языка. Впрочем, это были не совсем имена, а слова, которые им понравились, которые считали красивыми, которые где-то слышали. Страшно подумать, где скагаране могли услышать слово «Радиоизотоп».
— Сынок, а ты вообще знаешь, кто такой Калаш?
— Какая-то большая шишка Ночи Калашматов, — равнодушно ответил я.
— Какая-то большая шишка? Это не какая-то большая шишка! Это шишка охренительных размеров! Тебе такие имена, как Че Гевара, Ленин, Кастро о чем-нибудь говорят?
— Да, что-то в школе по истории рассказывали.
— Так этот Калаш — фигура такого же масштаба. Он — лидер всей скагаранской революции. Личность легендарная. И, сложись история иначе, сейчас он бы был Великим Ханом. За него американцы предлагали награду в миллион долларов! Миллион! Долларов! Ты себе вообще представляешь, что такое — миллион долларов?
— Я себе очень хорошо представляю, что такое — миллион долларов, — вмешался в разговор работорговец. — А сейчас их получить можно?
— Через тридцать лет? — усмехнулся подполковник. — Попробуй.
— Ну да, — огорченно вздохнул делец.
— И вы его везете в сопровождении всего двадцати человек? В дни Невидимого Солнца? Черти не перед чем не остановятся, чтобы вернуть его.
— Так мы, вроде как, и едем, чтобы вернуть его… — неуверенно произнес я.
— Ребята, да вы — самоубийцы!
Виталик, с интересом слушавший нашу беседу, нервно икнул и выронил вилку. Штурмовики хмуро переглядывались. Умирать никому не хотелось. И мне в том числе. Не для того я сюда приехал! Все же должно было случиться наоборот!
— Да, кстати, Сергей Александрович, — вспомнил я. — Мы с лейтенантом Лопатиным хотели бы подать рапорта о переводе в погранвойска.
— Я уж рапорта подготовил, вам только подписать осталось, — махнул рукой Белкин. — Но только когда вернетесь. Если вернетесь. Я вам даже дам еще одну машину и двоих человек.
— Типа они такие крутые? — оскалился один из штурмовиков.
— Они — нет. А я — да. Увидев машину с заставы, черти миллион раз подумают, прежде чем что-нибудь учудить. Они знают — со мной разговор короткий. Вызову вертушки и раскатаю их по степи.
Проснулся я в премерзком настроении. Второй день Невидимого Солнца. А его, солнечного света, уже очень сильно не хватало. Температура пока опустилась совсем незначительно, но дня через три будет в самом деле холодно. А дальше — холоднее.
Конечно, не тьма меня беспокоила. И не погода. А сказанное, вчера подполковником. Все эта затея разонравилась мне окончательно. Я чисто механически пихал патроны в магазины, стирая пальцы в кровь, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей. Не помогало.
— Пашган, куда тебе столько? — спросил Виталик.
Очнувшись от транса, я посмотрел на тумбочку. Двадцать полных магазинов! В самом деле, куда мне столько? У меня и карманов столько нету!
— Пашган… — нерешительно произнес напарник. — Ты это…
— Чего?
— Если мы вернемся живыми — я тебе полтинник верну. Клянусь!
— Если мы вернемся живыми — я тебе полтинник прощу, — ответил я. — Обещаю.
Я еще раз проверил снаряжение. Надел бронежилет. Напихал магазины в подсумки, лишние — в рюкзак. Засунул пистолет в кобуру. Перецепил ремень автомата с антабки на цевье за антабку на прикладе. Все, как учили. Повесил его на плечо. Попрыгал. Кажется, ничего не звенит. Наконец, напялил шлем и даже застегнул ремень на подбородке, впервые в жизни. Уж очень неприятно было чувствовать себя одноразовым солдатом.
Во дворе царила суматоха. Больше всех суетились работорговцы. За ночь кто-то порезал все шины на их машинах. Даже запасные. Они метались в поисках заплат, Белкин им обещал помочь, но потом, когда проводит нас. Ежу понятно, что колеса бродягам порезали специально. Скорее, даже, по приказу начальника заставы. Уж слишком лакомым куском для торговцев красным деревом был Калаш, чтобы позволить им уйти до нас и подготовить какую-нибудь неприятность.
Штурмовики тоже не сидели без дела. Они укладывали на броню БТРа мешки с песком и закрепляли их сеткой и тросами. Солдаты пытались шутить, кто-то даже смеялся, но смех был совершенно невеселым, каким-то нервным, вымученным.
Единственным, кто по-прежнему не желал одевать броню, оставался полковник. Он драл горло, призывая покончить страдать фигней, но его никто не слушал. Прогулка «туда-обратно» имела реальные шансы закончиться ровно на полпути.
Теперь во главе колонны шел джип с Сигнальной. Кроме того, что бойцы с заставы несомненно лучше знали окрестности, так на нем еще и закрепили флаг с эмблемой погранвойск, чтобы оповестить скагов: этот конвой лучше не трогать. Машины, подпрыгивая на ухабах, освещая двухнедельную ночь светом фар, пересекли невидимую линию границы и вошли в демилитаризованную зону. По идее, в этой полосе, шириной десять километров, нахождение боевой техники и ношение оружия не допускалось. Но еще со времен Пограничной войны на это ограничение забили болт. В первую очередь — потому, что без оружия за пределами территории землян выжить было практически невозможно. И невозможно именно оттого, что на запрет ношения оружия все забили болт. Каждый знал, что у любого человека или скага в демилитаризованной зоне есть оружие. И это, при желании, давало повод прицепиться к любому. Конечно, если у тебя еще больше оружия.
Ориентиром служила гора Сигнальная — даже в кромешной тьме она выделялась еще более черным силуэтом, усеянным точками костров. Там, у ее подножья, лежал самый большой город инопланетян — Скагаранский Халифат. Днем с того места, где должен произойти обмен пленными, при хорошей погоде, он даже был бы виден. Но во время Невидимого Солнца… вряд ли.
Я видел фотографии города скагов. Видел и кадры документальной съемки. Но этим материалам было лет 40–50. И тогда это был город, мало отличающийся от наших. Фонтаны, автомобили, закусочные. Даже рестораны и боулинг. Но это было тогда. Наверно, мало что от того осталось.
С момента Ночи Калашматов нога человека не ступала в Скагаранский Халифат. Во всяком случае — добровольно.
Еще одно направление бизнеса чертей — похищения. Гораздо более прибыльное, чем работорговля, но и гораздо более опасное. Этим уже занимались очень немногие, а профессионалов, доживших в этой сфере услуг до пенсии — вовсе единицы.
Формула старт-апа проста. Похищают человека. Или даже группу людей. В основном, конечно, фермеров, геологов, лесорубов, пограничников, шахтеров. Словом — тех, кто имел несчастье работать вблизи границы. И требуют выкуп. В половине случаев родственники заложников наскребали какую-то сумму, которая вообще не оправдывала трудозатрат скагов. Такие пленники чаще всего погибали, за редким исключением, когда чертям уж очень сильно были нужны деньги. Еще в половине случаев инопланетяне умудрялись похитить какого-нибудь военного, за которого уже впрягался Комитет Народной Обороны, и вот тогда подключались штурмовые бригады ЦСН.
Комитетчики понимали, что платить нельзя. Стоит заплатить один раз — скагаране целенаправленно начнут охотиться за военными, которых на границе — пруд пруди, и тогда никакой казны не хватит, чтобы их выкупать. Игнорировать тоже нельзя — кто пойдет служить, если будет точно знать, что в случае плена штабные крысы его просто вычеркнут из штатного расписания и закопают в землю пустой гроб с медалькой на атласной подушечке? Иногда такую жертву предприимчивости чертей удавалось спасти, иногда — нет. Но банду похитителей штурмовики вырезали подчистую при любом исходе операции.
Оставалась последняя категория лиц… как бы их так назвать? Разведчики. Шпионы. Вообще, доблестный разведчик от коварного шпиона отличается тем, что разведчики действуют в тылу противника, а шпионы — в собственном тылу. Сюда же можно отнести различных офицеров и чиновников, которые по какой-то причине оказались на границе. За них платили почти всегда. И платили очень хорошо. Потому что сильно хотели вернуть. И сильно не хотели, чтобы они откровенничали со скагами. Как в нашем случае — за одного «геолога» мы отдаем целого Калаша!
Т.е. редкие везунчики с одной кампании обеспечивали себя на всю оставшуюся жизнь. Во второй раз такая удача редко кому улыбалась. По части оружия скаги весьма слабоваты. Даже наш, казалось бы, небольшой конвой, представлял для инопланетян, вооруженных одними Калашматами, серьезного противника. Автоматы и взрывные устройства — вот все, на что хватало их интеллекта. Так что даже за противопульной броней джипа, несмотря ни на что, мы чувствовали себя почти в полной безопасности.
— Тихо как… — задумчиво произнес Виталик.
— Что? — переспросил Слава.
— Птички не поют, — пояснил Лопатин. — Я вырос на ферме у деда, недалеко отсюда. По ночам от серых холхаток покоя нет, до утра щебечут…
И в этот момент громыхнул взрыв невероятной силы. Подорвался головной джип. Кто бы не минировал дорогу, взрывчатки он не пожалел. Положил, как себе. Машину, превратившуюся в огненный шар, подбросило в воздух на добрый десяток метров. Даже нас, на противоположном конце колонны, ощутимо тряхануло. Со всех сторон заработали автоматы, украшая темноту пунктирами трассеров.
— Засада! — закричал водитель. — Молодцев, дым!
Хлопнули пиропатроны дымовых гранат. Пока серые клубы не заволокли джип, я успел увидеть две огненных стрелы, ударивших в борта БТРа. Штурмовики как раз за мгновение до этого успели спешиться и занять позицию в кустах.
— У них гранатометы! — завопил лейтенант.
Пули изредка щелкали по броне, находя наш джип в клубах дыма. Над головой долбил крупнокалиберный пулемет.
— Как же их дохрена! — прорычал стрелок.
— Чего ждем? — повернулся Слава. — Из машины, быстро!
Наружу вообще не хотелось. Там свистят пули, а здесь относительно безопасно. Сомнения развеял разрыв гранаты в считанных мерах от автомобиля. К дыму добавилась пыль, на металл посыпались камни. Рано или поздно, даже в таком месиве, гранаты нащупают броневик, и тогда нам всем хана.
Я выскочил из джипа, сразу упал на землю, и перекатился поближе к грузовику. По нему долбить из гранатометов точно не будут, побоятся зацепить Калаша. Недалеко грохотала автоматическая пушка БТРа, посылая в противника осколочно-фугасные. Значит, вояки потрудились не зря, усилив его броню мешками с песком!
Противник в кромешной темноте угадывался только по вспышкам автоматного огня. Сняв Калашмат с предохранителя, загнав патрон в патронник, я застрочил в ответ короткими очередями.
— Получите, твари! — заорал штурмовик, высунувшись из двери грузовика.
Вскинув Горына, он разрядил надствольный гранатомет, выпустив все пять гранат. В кого-то попал. После серии взрывов несколько точек погасло. В эффективности своего огня я вообще не был уверен. Противник занял слишком хорошую позицию: на склонах двух холмов, что позволяло ему расстреливать нас, как в тире. Несвойственная для чертей изобретательность. Пока нам фартило, видимо, стрелки они были аховые. Но и патронов они не жалели. Как и гранат. Не говоря о численном превосходстве. Только с одной стороны долбили не менее сотни… человек? Скагов?
— Они все тут, что ли, собрались? — проворчал полковник.
Прячась за массивным колесом грузовика, он постреливал из пистолетика в сторону неприятеля. На такой дистанции — занятие совершенно бесполезное.
Джип, маскируясь в дымовой завесе, огрызаясь пулеметом, карабкался по склону, намереваясь зайти с фланга. В черноте Невидимого Солнца нарисовалось сразу несколько белых стрел. Прогремел сильный взрыв и пушка бронетранспортера захлебнулась.
— Полковник! Грачев! — прокричал штурмовик, перекрывая голосом канонаду. — Их слишком много! Надо уходить!
— Тащи сюда этого выродка, — приказал офицер.
Солдат пинком выбросил из кузова машины Калаша. Схватив пленника за шиворот, прикрываясь им, как щитом, командир встал во весь рост и сделал три выстрела в воздух, привлекая внимание. После — приставил пистолет к голове скага.
— Не стрелять! — гаркнул полковник. — Не стрелять, чертово отродье, а то я этому чертовому черту его чертову башку снесу ко всем чертям!
На высотах кто-то выкрикивал команды на языке скагов. Автоматы, один за другим, замолкали. На поле боя воцарилась звенящая тишина. Только тихо урчал дизель грузовика. Легкий ветерок рассеивал дым и пыль. Там, в черноте, на холме, чудилось движение. Кажется, пронесло…
Однако штурмовики не расслаблялись. Они воспользовались паузой, чтобы перезарядить оружие. Джип, единственный уцелевший, остановился на склоне холма, не сводя с позиций инопланетян ствола пулемета.
— Отец? — раздался из темноты окрик на скагаранском.
— Сын? — ответил наш пленник. — Киниш? Да пребудет с тобой Тилис, Единый В Трех Ликах…
Глухо бахнул гранатомет. Они выстрелили! В Калаша! Я просто не мог в это поверить! Но еще хуже, что этот самый Калаш находился в считанных метрах от меня!
Взрыва я не слышал. Голова внезапно стала невероятно легкой. Все тело стало невесомым, как перышко. И я взлетел… я летел, летел и летел куда-то…