На сегодня торжества закончились. Мальчик чувствовал себя как выжатый лимон. Колесами бесчувственной колесницы ритуал проехал по естественному течению дня и весь его сломал и скомкал.
Хотя Мальчик и был владыкой всех этих гор и долин, пока что у него не оставалось другого выбора, как следовать советам и наставлениям своих сановников. Они водили его по запутанным лабиринтам этого непонятного дома. По их, а не по его воле проводились и все эти странные торжества, изначальное значение которых было давно забыто.
Традиционные подарки ко Дню Рождения были преподнесены Мальчику на столь же традиционном золотом подносе Главным Церемониймейстером. Бесконечной чередой, по колено в воде шествовали перед ним жрецы разных рангов. А он час за часом неподвижно сидел на берегу озера, укрытого, как пологом, тучами комаров и мошек. Все это могло бы стать серьезным испытанием и для взрослого мужчины, для ребенка же это был ад.
Сегодняшний день, День Рождения Мальчика, был вторым из двух самых тяжелых дней в году. Накануне он долго карабкался по крутым склонам горы, чтобы Добраться до священной рощи, где ему предстояло посадить четырнадцатый ясень, ибо сегодня ему исполнялось четырнадцать лет. И это была далеко не простая формальность, так как ему пришлось работать совсем одному, одетому лишь в длинный серый плащ и шляпу, больше похожую на шутовской колпак. Спуск вниз оказался еще труднее - он постоянно спотыкался и падал, разбив себе все колени и исцарапав руки, так что к тому времени, когда он остался наконец один в своей маленькой комнате с окнами, выходящими на вымощенную красным камнем площадь, его разбирала какая-то первобытная злоба.
Но сейчас, вечером второго дня, Дня его Рождения (заполненного столь несметным количеством идиотских церемоний, что все в нем трепетало: мозг - от нахлынувших на него нелепых образов, а тело - от усталости), он просто лежал на кровати, закрыв глаза.
Но отдохнуть как следует ему не удалось. А разбудил его и заставил открыть один глаз какой-то посторонний звук, как если бы мотылек бился об оконное стекло. Однако за окном ничего не оказалось, и он совсем было уже опять закрыл глаза, когда его внимание привлекло знакомое пятно плесени на потолке, напоминающее очертаниями остров.
Он рассматривал этот остров с его фиордами и заливами, его бухтами и длинным перешейком, соединяющим северную и южную его половины, несчетное количество раз. Он помнил наизусть контуры полуострова, заканчивающегося цепочкой крошечных островков, похожих на бесцветные бусинки. Он знал все его реки и озера, не раз ставил на якоря свои воображаемые корабли в его безопасных гаванях или, наоборот, уводил их в открытое море во время отливов, обнажавших ужасные рифы, прокладывал курс к новым землям.
Но сегодня он был не в том настроении, чтобы играть в детские игры, и единственное, что занимало его, была муха, медленно ползущая поперек острова. "Ты смотри, какой бесстрашный исследователь",- пробормотал Мальчик себе под нос, и в тот же момент перед его глазами возникли ненавистная гора, и четырнадцать глупейших ясеней, и все эти дурацкие подарки, преподнесенные ему на золотом подносе (затем только, чтобы через двенадцать часов вновь оказаться в сокровищницах дворца), и сотни знакомых лиц, каждое из которых напоминало ему о какой-нибудь обязанности - обязанности, которую необходимо было исполнить в соответствии с ритуалом, так что он забил руками по постели, крича: "Нет! Нет! Нет!", и плакал до тех пор, пока муха не пересекла весь остров с востока на запад. Потом она поползла вдоль береговой линии, не испытывая, по-видимому, никакого желания пускаться в опасное плавание по морю-потолку.
Хотя только крохотная часть его сознания была занята наблюдением за мухой, но Мальчик вдруг понял, что видит себя этим насекомым, что исследование становится для него чем-то большим, чем просто слово, чем-то неотделимым от опасностей и одиночества. И тут его полностью захватила мысль о восстании - восстании не против какой-то конкретной личности, а против мертвого круга символов.
Он страстно желал (теперь он понял это) обратить свой гнев в какое-то действие - вырваться из замкнутого круга заранее обусловленных поступков, попытаться получить если не окончательную свободу, то свободу хотя бы на день. На день… На один восхитительный день восстания!
Восстание! На меньшее он был не согласен.
И вправду ли он грезил столь смелым шагом? Разве он забыл все обещания, которые давал еще давно, совсем маленьким, да и потом, по всяким подходящим случаям? Все торжественные клятвы, которые привязывали его невидимыми нитями к этому дворцу?
И тут где-то между лопатками у него забегали мурашки, словно там отрастали крылья, и он услышал шепот, становящийся все громче и настойчивее: "Ведь это совсем ненадолго. В конце концов ты всего лишь мальчик. Какие радости ты видел в жизни?" Он приподнялся на кровати и не сдержал громкого крика:
- О, будь проклят этот замок! Будь прокляты эти законы! Будь проклято все! - Он увидел себя сидящим на краю постели, и сердце его бешено колотилось. Мягкий золотистый свет пробивался в комнату через окно, сгущаясь в некую дымку, и сквозь эту дымку угадывался двойной ряд знамен, колышущихся на крышах в его честь.
Мальчик глубоко вздохнул, обвел взглядом комнату, и этот взгляд остановился на чьем-то лице с горящими глазами. Совсем молодом лице, хотя лоб уже был изрезан глубокими морщинами. На шее висел пучок индюшачьих перьев.
Собственно, по этим перьям он понял, что смотрит на самого себя, и, отворачиваясь от зеркала, сорвал с шеи нелепый амулет. Он должен был всю ночь проходить с этими перьями - с тем чтобы на следующее утро вернуть их Наследному Перьехранителю. Соскочив с кровати, Мальчик долго топтал ногами рассыпавшуюся в труху реликвию, а затем пинком загнал ее в дальний угол.
И снова на него накатили жажда действия и мысли о побеге. О побеге куда? И когда? Когда? "Черт возьми, да сейчас! Сейчас! Сейчас! - уговаривал голос.- Вставай и уходи. Чего ты ждешь?"
Но у Мальчика, так рвавшегося уйти подальше отсюда, что всего его трясло, был холодный ум, совсем не детский. Сейчас перед ним стоял вопрос, который было нелегко решить: уходить немедленно, днем, или дождаться темноты? На первый взгляд стоило подождать захода солнца и взять в союзники ночь, чтобы под ее покровом пробраться лабиринтами замка, которые он изучил так хорошо, на улицу, освещенную только светом звезд, и идти… идти.
Но, несмотря на явные выгоды ночного бегства, оставалась опасность заблудиться или угодить в руки стражи.
Хотя ему едва исполнилось четырнадцать лет, у него было достаточно возможностей испытать свою смелость в этом страшном замке, и не раз его охватывал ужас, рожденный не одним лишь молчанием и мраком ночи, но и ощущением, что за ним следят, как будто сам замок или дух этого старинного места шел за ним туда, куда шел он, и останавливался, когда останавливался он; Мальчик всегда чувствовал его дыхание за своей спиной, чувствовал, как кто-то невидимый наблюдает за каждым его движением.
Вспоминая сейчас свои блуждания, он слишком хорошо понимал, насколько страшнее будет для него остаться одному во мраке - на земле, чуждой самой его жизни, в местах, далеких от замка, в котором он все же, хотя и не любил многих его обитателей, всегда был среди своих. Ну что же, во все времена существовали ненавистные вещи, те, что ненавидели - и любили. Так ребенок тянется к тому, что ему незнакомо, привлеченный самим процессом узнавания. Но оказаться в полном одиночестве там, где не знакомо ничто,- этого он боялся и к этому стремился. Что же за восстание без риска?!
Нет. Он не начнет побег во мраке. Это было бы безумием. Бежать надо перед самым рассветом, когда весь замок спит, бежать в предрассветных сумерках, наперегонки с солнцем - Мальчик на земле, а солнце в небесах,- только они вдвоем…
Но как вытерпеть свой характер, медленно ползущую ночь, бесконечную ночь, лежащую впереди? Спать казалось невозможным, хотя поспать было надо. Мальчик выскользнул из постели и решительно подошел к окну. Солнце еще стояло над зубчатым горизонтом, и все вокруг плавало в белесом тумане. Но так продолжалось недолго. Недвижимая картина вдруг стала совсем другой. Башни, еще мгновение назад казавшиеся легкими, почти бесплотными, парящими в золотистом воздухе, теперь, когда погасли последние лучи солнца, стали похожими на черные гнилые зубы.
Дрожь пронеслась над окутанной мраком землей. Вылетели на охоту первые совы. Снизу донесся крик. Слов было не разобрать, но голос звучал сердито. Ему ответил другой. Мальчик высунулся из окна и посмотрел вниз. С такой высоты спорящие казались не больше подсолнечного семени. Раздался удар колокола, затем второй, и вот уже звонило множество колоколов. Их голоса были разными - суровыми и мелодичными, в одних явственно слышался металл, в других - усталость, тут были колокола страха и колокола гнева, веселые и печальные, грубые и нежные, ликующие и унылые. На малое время они заполнили пространство своим гулом, опустившимся на громаду замка металлической вуалью. Потом звон начал стихать, колокола один за другим замолкали, пока не стало ничего, кроме беспокойной тишины, посреди которой над крышами прошелестел бесконечно далекий неспешный и хриплый голос, и Мальчик у окна услышал, как последние низкие ноты умерли в тишине.
На мгновение Мальчика захватило знакомое величие происходящего. Колокола ему никогда не надоедали. Но тут же, когда он хотел отойти от окна, все они зазвонили вновь, да с такой силой, что заставили его нахмуриться,- Мальчик не мог понять, что это значит. Затем они ударили еще раз, и еще, и только когда затих последний, четырнадцатый удар, стало ясно, что колокола звонят в его честь. На время он совсем забыл о своем особом положении в этом мире, и колокольный звон стал ему напоминанием. Господи, куда деться от этого Дня Рождения?! Казалось бы, любому мальчишке должны быть приятны знаки внимания, которые ему оказывают. Но только не молодому эрлу. Вся его жизнь была отравлена различного рода торжествами, и счастливейшими мгновениями в ней были те, когда он мог остаться один.
Один. Один? Значит - не здесь, но, тогда где? Это лежало за пределами его воображения.
Ночь за окном налилась тяжестью собственной тьмы, прорезаемой лишь крохотными огоньками, мерцающими на склонах тех самых гор, по которым он карабкался вчера, чтобы посадить свой четырнадцатый ясень. Эти далекие искорки как угольки вспыхивали не только на горах - по всей огромной котловине,- но, не внимая этим манящим огням, толпы людей начали заполнять внутренние дворики замка.
Потому что сегодняшняя ночь была Ночью зажаренных быков. Очень скоро вереницы священнослужителей спустятся в гигантскую котловину, а за ними потянутся тысячи людей - верхом на лошадях или мулах, пешком или в повозках,- и станет пуст замок. Пока же по дворам замка в предвкушении праздника с визгом и воплями носились толпы мальчишек.
Эти крики, наполненные восторгом детства, вмиг поломали все планы, которые только что строил Мальчик. Внезапно и без тени сомнения он решился - бежать надо сейчас, в неразберихе и суматохе происходящего у подножия замка. Сейчас, когда праздник гремит колоколами и полыхает кострами, сейчас, на взлете отваги. Подскочив к двери, Мальчик рывком распахнул ее и побежал. Он торопился, он должен был спешить - избранный им путь был очень рискованным. Ему предстояло не просто пробежать по длинным лестничным маршам. Все нужно было сделать гораздо быстрее и незаметнее.
Вот уже много лет любопытство подталкивало его исследовать все уголки огромного замка, бесконечную череду его пыльных комнат и залов, и в конце концов он нашел не меньше дюжины способов выбраться отсюда, избегая лестниц и оставаясь незамеченным. Пришло время воспользоваться своими познаниями. Поэтому в конце длинного раздваивающегося: коридора он не повернул ни направо, на северную лестницу, ни налево - к южной, по которым можно было бы долго-долго спускаться вниз, спотыкаясь на покосившихся, изъеденных червями ступенях, а, ухватившись за обрывок веревки, привязанный к раме крохотного оконца высоко над головой, подтянулся на руках и влез на выступ стены…
Перед ним открылся длинный чердак, балки которого нависли столь низко, что по нему не то что выпрямившись, но и согнувшись было не пройти. Оставалось только пробираться ползком. Дело это было непростое, так как чердак казался бесконечным, но у Мальчика был длительный опыт, приобретенный за многие дни исследований замка.
В противоположном конце чердака он уже давно обнаружил потайной люк, пробравшись через который надо было спрыгнуть вниз на растянутое наподобие гамака одеяло, чуть-чуть не достававшее до пола.
В несколько секунд он пробрался через люк и спрыгнул с одеяла на пол, как заправский акробат. Когда-то за этой комнатой следили - здесь и теперь осталось нечто от былой изысканности, но все в ней уже дышало забвением и мрачностью.
Если бы не распахнутое в ночь окно, делавшее абсолютную темноту комнаты не такой непроглядной, Мальчик не смог бы разглядеть даже своих рук в нескольких дюймах от глаз.
Пробравшись к этому темно-серому прямоугольнику, он быстро вылез через подоконник на улицу и, ухватившись за свисавший из окна канат, начал спуск в никуда.
Очень не скоро он добрался до другого окошка в толстенной стене и, протиснувшись в него, оказался на лестнице, спускаясь по которой пролет за пролетом он в конце концов очутился в заброшенном зале.
Его появление потревожило сотни крыс, с писком и шорохом бросившихся к своим норам.
Пол в этом когда-то парадном зале уже не был полом в истинном смысле слова, ибо роскошный паркет давно сгнил, все вокруг буйно заросло какими-то блеклыми травами, а проглядывавшая из-под них земля была покрыта множеством холмиков, нарытых кротами, так что все, вместе взятое, напоминало заброшенное кладбище.
Несколько мгновений, сам не зная зачем, он стоял неподвижно и прислушивался. Это было не то место, где хотелось бегать. В окружавшем его запустении и безмолвии присутствовала какая-то смутная тень былого величия, заставлявшая замедлять шаги.
Когда он остановился, вокруг осталась лишь тишина, но постепенно, как будто из другого мира, его слуха достигли далекие голоса детей, столь тихие, что сначала он принял их за жужжание какого-то насекомого.
Он повернул налево, где когда-то была дверь, и в конце длинного коридора увидел крошечный квадрат света размером с ноготь. В этом коридоре его захватило совсем другое чувство - радостное безумие свободного полета покинуло его, теперь он шел крадучись. Потому что в конце коридора был свет. Тусклый красный свет, наводивший на мысли о закате. Он не знал, что это могло быть. Ведь солнце давно село.
До него вновь донеслись голоса, на этот раз громче, хотя слов по-прежнему нельзя было разобрать. И тут он понял.
В замке перекликались дети. Это была их ночь - ночь, заполненная светом факелов. Чем ближе подходил Мальчик, тем их голоса становились громче, и вот он увидел их в дверном проеме: дикая орда маленьких бесенят затопила все вокруг, и ему ничего не стоило незамеченным присоединиться к ним. В наполненной голосами ночи тускло горели факелы, и их дымные отблески отражались на потных лбах и сверкали в горящих глазах. Мальчик долго шел среди них, пока не сообразил, что по древней традиции их путь лежит к Горе Факелов. Тогда он замедлил шаг и, улучив момент, нырнул в переулок, укрытый деревьями, разросшимися вдоль высоких каменных стен. Мальчик опять был один.
К этому времени он удалился от замка на несколько миль, и местность вокруг была ему совсем незнакома. Незнакома, но узнаваема уголком сознания по так опостылевшим ему камням и металлу тянущихся вдоль переулка оград.
Он шел и шел вперед, схватывая краем глаза полузнакомые, полузабытые очертания и формы, останавливавшие на себе взгляд своей необычностью: то пятно на дороге в виде трехпалой лапы, то закрученная в спираль ветка над головой, пока все это не отдалилось от него в небытие и он не остался в полном одиночестве, и не было больше следа или знака, которые могли бы указать ему путь.
Охваченный холодной волной страха, он бросился бежать, но отсвет его факела выхватывал из мрака только обрывки паутины и неподвижных ящериц, застывших на увитых плющом каменных уступах. Не было вокруг ни души, и мертвую тишину нарушали только звуки редких капель да шелест плюща.
Мальчик все время помнил - очутился он здесь потому, что ему опостылело быть узником в собственном замке, пленником бесконечных торжеств, помнил свой гнев и решимость преступить священные законы своего рода и своего королевства… и бессильно топнул ногой. Потому что уже страшился того, что сделал, страшился ночи. И опять он пустился бежать, его шаги гулко отдавались в камне, пока не заглохли на глинистой земле небольшой долины с редкими деревьями, раскинувшими ветви словно в отчаянии. Из-за туч выглянула луна, и Мальчик увидел, что прямо перед ним течет река.
Река. Но какая! Около его замка тоже протекала река, но эта была совсем иной - широкий неторопливый поток без единого деревца по берегам, вяло несущий свои воды, освещаемые угрюмой луной.
Мальчик стоял, разглядывая реку, и вдруг почувствовал за спиной приближение чего-то темного. Он обернулся и увидел псов.