Рид снова пожевал губу. Часть парапсихологической техники заключается в том, чтобы вызывать подопытных на сотрудничество.
— Если ты не выйдешь сегодня в эфир, Герберт, — сказал он, — множество людей будет разочаровано.
Лицо Герберта слегка помрачнело.
— Я не могу ничем помочь, — сказал он.
— Более того, множество людей будет напугано. Они не будут знать, почему ты не вышел в эфир, и будут воображать самое разное. Не увидев тебя, множество людей перепугаются.
— Я… — сказал Герберт. Он потер щеку. — Наверное, это правильно, медленно проговорил он. — Только…
— Тебе лучше начать свою передачу.
Герберт внезапно капитулировал.
— Хорошо, — сказал он. — Я попробую.
По павильону пронесся общий глубокий вздох. Все двинулись к дверям режиссерской комнаты. Голоса звучали на самой высокой, нервной ноте торопливой болтовни. Кризис прошел: самое худшее уже не случится.
Первая часть шоу Герберта была такой же, как и другие. Голос мальчика слегка дрожал, подрагивали и его руки, но эти отклонения для среднего зрителя оставалисьнезамеченными. Когда прошло около пяти минут шоу, Герберт отодвинул книги и наброски (он говорил о черчении), которые показывал зрителям, и начал говорить с необычайной серьезностью.
— Я хочу поговорить с вами о завтрашнем дне, — сказал он. — Завтра… — он остановился и глотнул, — …завтра будет непохоже на все, что было в прошлом. Завтра станет началом новой и лучшей эры для всех нас.
Рид, слушавший его за стеклянной стеной режиссерской, ощутил, как озноб недоверия охватил его при этих словах. Он поглядел на остальных и увидел, что они молча слушают, а лица у них напряженные и застывшие. Нижняя челюсть Уэллмана слегка отвисла, и он бессознательно теребил свой галстук.
— В прошлом, — продолжал младший Пиннер, — у нас было очень скверное время. У нас были войны — очень много войн — и голод, и эпидемии. У нас были депрессии, и мы не знали, что их вызывает, а люди голодали, когда вокруг было столько еды, и умирали от болезней, от которых мы знали лекарство. Мы видели, как позорно тратится богатство мира, как реки чернеют от смываемой почвы, а голод все приближался к нам и подстерегал каждого из нас. Мы страдали: у нас были тяжелые времена.
— Завтра же, — голос мальчика становился сильнее и глубже, — все это начнет изменяться. Больше не будет войн. Мы будем жить рядом, как братья. Мы забудем об убийствах, разрушениях и бомбах. От полюса до полюса мир станет одним цветущим садом, полным изобилия и плодов, и все это будет для нас чтобы иметь, пользоваться и наслаждаться. Люди будут жить долго и счастливо, и умирать только от старости. Никто не будет больше бояться. За все то время, что люди живут на Земле, они впервые будут жить достойно.
Города будут полны музыки и книг. И каждая раса Земли вложит свое в культуру, каждая по-своему. Мы станем мудрее, счастливее и богаче любого жившего раньше народа. И очень скоро… — он помедлил секунду, словно сбившись с мысли, — …очень скоро мы пошлем в полет звездные корабли.
Мы долетим до Марса, Венеры и Юпитера. Мы подойдем к границам Солнечной системы, увидим Уран и Плутон. И, может быть, оттуда — это возможно — мы двинемся дальше, к звездам.
Завтра — это начало. Вот и все на сегодня. До свидания. Спокойной ночи.
Когда он закончил, никто не заговорил и не шелохнулся. Затем все заговорили разом. Рид, оглядываясь, видел, как бледны лица, как расширены зрачки.
— Интересно, чем там будет телевидение, в новом времени? — бормотал Уэллман, будто бы себе самому. Его галстук совершенно сбился набок. — Конечно, телевидение там будет — оно будет частью лучшей жизни. — И затем, обращаясь к Пиннеру, сморкавшемуся и вытиравшему глаза: — Уводите его отсюда, Пиннер, немедленно. Если он останется здесь, соберутся толпы.
Отец Герберта кивнул. Он помчался в павильон за Гербертом, которого уже окружили, и вернулся вместе с ним. С помощью Рида они пробились в коридор и на улицу позади студии.
Рид без приглашения влез в автомобиль и уселся напротив Герберта на одно из откидных сидений. Мальчик выглядел совершенно измотанным, но на губах его была легкая улыбка.
— Вам лучше приказать шоферу отвезти вас в какой-нибудь тихий отель, сказал Рид старшему Пиннеру. — Если вернетесь к себе, попадете в осаду.
Пиннер кивнул.
— Отель "Триллер", — сказал он водителю. — Помедленнее, друг. Нам надо подумать.
Он просунул руку под спину мальчику и прижал его к себе. Глаза его блестели.
— Я горжусь тобой, Герби, — торжественно провозгласил он. — Горжусь изо всех сил. То, что ты говорил, — это чудесно, просто чудесно!
Водитель и не подумал тронуть машину. Теперь он обернулся и заговорил:
— Это ведь молодой мистер Пиннер, точно? Я вас только что смотрел. Можно пожать вашу руку?
Спустя секунду Герберт протянул ее. Шофер принял ее почти благоговейно.
— Я просто хотел вас поблагодарить — просто поблагодарить вас… О, черт! Извините, мистер Герберт. Но то, что вы сказали, много значит для меня. Я был на последней войне.
Машина отъехала от тротуара. Когда они попали в нижнюю часть города, Рид понял, что наставление Пиннера-отца ехать помедленнее было лишним. Люди забили все улицы. На тротуарах, было не протолкнуться. Народ выходил на мостовые. Машина ползла со скоростью пешего шага, а народ все прибывал. Рид опустил занавеси из опасения, что Герберта могут узнать.
Газетчики визжали на углах в совершенной истерии. Как только машина остановилась, Пиннер отворил дверцу и выскользнул наружу. Он вернулся обратно с охапками купленных газет.
— "НАСТУПАЕТ НОВЫЙ МИР!", "ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЕ ЗАВТРА!", "РАДОСТЬ МИРУ!" Рид разложил разеты и принялся читать одну из них:
"Пятнадцатилетний мальчик говорит миру, что беды кончатся с приходом завтрашнего дня, и мир безумеет от радости. Мальчик, Герберт Пиннер, чьи бесхитростно-точные предсказания завоевали ему всемирную популярность, предсказал эру покоя, изобилия и процветания, какой мир еще не знал…"
— Разве это не чудесно, Герберт? — выдохнул Рид. Его глаза сверкали. Он встряхнул руку Герберта. — Разве не прекрасно?.. Неужели ты не рад?
— Рад. — ответил Герберт.
Наконец они добрались до отеля и взяли номер. Им отвели апартаменты на шестнадцатом этаже. Но даже сюда доносилось ликование толпы.
— Ложись и отдохни, Герберт, — сказал мистер Пиннер. — Ты выглядишь совершенно измученным. Тяжело тебе было сказать все это, я понимаю, — он походил еще нервно по комнате и потом извиняющимся тоном обратился к Герберту: — Ведь ты простишь меня, если я выйду? Я слишком возбужден, чтобы оставаться спокойным. Хочу посмотреть, что творится на улице… — Его рука легла на ручку двери.
— Да, конечно, иди, — ответил Герберт.
Он упал в кресло.
Рид и Герберт остались в номере одни. Минуту царила тишина. Герберт положил руку на лоб и вздохнул.
— Герберт, — тихо сказал Рид, — я думаю, что ты заглядываешь в будущее не дальше сорока восьми часов.
— Это правда, — ответил Герберт, не глядя на него.
— Тогда как же ты смог увидеть все, что предсказал сегодня?..
Герберт сказал:
— Вы и вправду хотите знать?
Минуту Рид пытался подобрать название тому чувству, что выросло в нем. Может, страх? Он сказал:
— Да.