– Между прочим, мне передали приглашение на этот Обряд: нас всех ждут завтра вечером в Усадьбе... – сказал Пер.
– Какой Обряд? – спросили разом Йоцхак и Уэлш.
– Обряд... Оплодотворения Матери Будущего Наследника. Поэтому, Уэлш, – сказал Пер, не обращая внимания на застывшие открытыми рты Персонала, – тебе все-таки придется исполнить роль лазутчика. Сходи сегодня, посмотри, что там делается в Усадьбе. Только, – прибавил Пер, – насколько мне известно, около Усадьбы много охраны. Прошу тебя, Уэлш, ни с кем не связывайся, охрану со всем своим искусством обходи и никуда больше не залезай – меня интересует только Усадьба!
– А жених-то кто? – спросил Йоцхак.
– Именно это, может быть, и удастся выяснить Дермоту!
ТРЕТИЙ ПРОТОКОЛ
Министр: «Господин секретарь, рядом со Мной сейчас находится второе лицо Империи, господин Прокурор Калиграфк. Мы хотим сделать вам официальное приглашение. Завтра у Нас будет свершен важнейший священный Обряд, и впервые Мы хотели бы пригласить на него представителей Большого Конгресса. Мы считаем, что этот шаг будет способствовать укреплению доверия и взаимопонимания между Нашей и вашей империями».
«Голос секретаря»: «Мы думаем, что такой жест доброй воли будет по-настоящему оценен Конгрессом, господин Министр. И кого же Вы хотели бы видеть у себя нашими представителями? Но, прежде чем Вы ответите, я могу конфиденциально сообщить Вам, что Персонал Станции, который обслуживает Вас, наделен очень широкими полномочиями, вплоть до дипломатических...»
Министр: «Конечно, Мы это знаем, именно поэтому Мы и хотели пригласить на празднество именно ваш Персонал. К тому же... тут есть еще одна деталь, которая вынуждает Нас сделать именно выбор в пользу этих людей.
«Голос секретаря»: «Я рад, что Вы их цените и доверяете им, господин Министр».
Министр: «Этот Обряд, господин секретарь, малоизвестен в мире, нигде вы не встретите ничего подобного, и вот, для того, чтобы его могли правильно оценить представители Большого Конгресса, первый раз его должны увидеть именно те, кто уже пожил в Нашей Империи и привык к ее обычаям и к ее людям».
«Голос секретаря»: «Я уверен, что наши представители из числа Персонала Станции сумеют по достоинству оценить Ваш праздник».
Министр: «Конечно, Мы им доверяем, и все же, Нам хотелось бы по возможности предупредить некоторые непредвиденные эксцессы. Например, у праздника есть вот какая особенность: одним из главных действующих лиц на нем, а лучше сказать – в самом центре этого Священного для Нас Обряда будет находиться не совсем обычный человек, вернее, наоборот, настолько обычный, что может произвести самое неожиданное впечатление на тех, кто по условиям своей жизни и работы вращается, главное, в высших и средних сферах и никогда не опускается, так сказать, до улицы. Наверное, во всех частях света простолюдины могут производить самое сильное впечатление на таких людей своей внешностью и своим поведением».
«Голос секретаря»: «Если Вы под именем простолюдина подразумеваете мужчин и женщин, которые никак не связаны с политикой или высшим светом, то, по нашему мнению, они от этого только выигрывают...»
Министр: «Конечно, господин секретарь! Я ничего плохого не хотел сказать о простых людях, но дело в том, что у Нас эти люди слишком отличаются от общепринятых стандартов, простите за каламбур...»
«Голос секретаря»: «Ничего, продолжайте...»
Министр: «Вы знаете, Наша Империя пережила тяжелые времена, и теперь Нам приходится нелегко. Все это накладывает свой отпечаток на Наших империонов и отражается на их детях. Тяжелая жизнь родителей совсем не так благоприятно сказывается на потомстве, как этого хотелось бы. У Нас сейчас высокий процент врожденной инвалидности, и зачастую люди выглядят просто ужасно, господин секретарь, они неказисты, кривы, уродливы... если не сказать больше, господин секретарь».
«Голос секретаря»: «Что может быть больше?»
Министр: «Мы не готовы заранее предугадать, какое именно впечатление произведет на ваших представителей тот простолюдин, который удостоен на этот раз исполнить главную роль в предстоящем Священном Действе, но Мы хотели бы заблаговременно вас заверить, что, несмотря на его внешность, в душе этот человек безупречен. Господин Прокурор подсказывает мне, что это, может быть, лучший исполнитель Обряда за всю его историю. К тому же, сам Обряд настолько труден, что в прошлом у Нас бывали случаи, когда исполнитель главной роли от чрезвычайного волнения не выдерживал и здесь же отдавал богу свою душу. Мы хотим сказать, что простолюдин, которого на этот раз увидят ваши представители, подвергает себя великому риску, – и это обстоятельство тоже, наверное, подымет его в ваших глазах, несмотря, повторяю, на всю его импозантную внешность».
«Голос секретаря»: «Мы, безусловно, примем к сведению все, что Вы только что сказали, и возьмем в расчет внутренний мир исполнителя главной роли. До свидания, господин Министр».
Министр: «До свидания, господин секретарь».
«ДОНЕСЕНИЕ 3
В Заповедник привезена паршивая овца. Есть основания полагать, что овца будет пущена в стадо уже завтра, в субботу, и сильно его попортит.
– Пер».
ГЛАВА XI
Дермот Уэлш оказался на поляне перед Усадьбой в том самом месте, где часом раньше проследовали Мария с Художником, и так же, как они, он увидел перед собой развалины древнего строения, так же, как и Магнус, он заметил в стороне поднявшихся как из-под земли ему навстречу вооруженных людей, но, в отличие от остолбеневшего в сомнениях Магнуса, Дермот быстро окинул их оценивающим и заинтересованным взглядом.
Уэлш прошел в свое время обычную подготовку в центре биороботов для использования в военных операциях, борьбы с терроризмом и прочих нужд Цивилизации. Мужская поросль, попадавшая туда после тщательного отбора, становилась через шесть лет обучения неуязвимыми профессиональными убийцами и либо служили в армиях Большого Конгресса, либо нанимались в частные компании со специфической сферой деятельности, не возбраняемой законом. Можно, наверное, с большой натяжкой причислить к таким сферам и Станцию, но причина появления среди ее персонала Дермота в качестве офицера безопасности носила налет и некоторой романтичности. А именно, у Дермота вышли нелады с женщиной, и его тонкая натура решила искать забвения где-нибудь вдали от Цивилизации. Этот частный случай с Дермотом Уэлшем только лишний раз подтверждает неимоверно возросшую требовательность женщин современной Цивилизации, когда они, что называется, способны сжить со свету даже биоробота.
Дермот Уэлш еще раз взглянул на Развалины и вдруг – вместо Усадьбы, – двинулся прямо в сторону вооруженных охранников.
Оказавшись на расстоянии человеческого голоса, он услышал, как ему приказывают остановиться. Дермоту не хватало дистанции, чтобы экстраполем отвести внимание этих существ – трудно было бы подобрать другое определение им с их нелепыми автоматами в руках, горами мышц и напряженными со всей значимостью лицами, как будто их специально выращивали в недоступных человеческому духу подземельях, и отсутствие этого духа в них было теперь той белизной, которая раскрашивает тараканов, выросших в абсолютной темноте.
– Стоять! Дальше нельзя!! – истошно закричал опять тот, что был ближе всех к Дермоту.
Оставалось сделать еще несколько шагов – и они бы просто не увидели Дермота, завороженные зрелищем чего угодно, но только не его фигуры, – но сарай из толстых бревен позади заградительного отряда манил его все настойчивей: чем больше становилось препятствие для успешного исполнения приказа, тем более росла у биоробота потребность его исполнить. Дермоту было приказано посетить Усадьбу, – и тем вероятней он нанесет этот визит, чем больше проблем возникнет у Дермота на его пути.
Ничего не стоило, например, проскочить мимо охранников, вынудив их бессмысленно стрелять, хотя бы даже в упор по цели, но Дермоту меньше всего хотелось подымать шум в такой тихий, чудесный вечер. Вернуться в лес, чтобы зайти с другой стороны, тоже было бы пустой тратой времени, потому что там, под деревьями, их, наверное, еще больше. Дермот еще раз, сощурясь, оценил противника, высоту солнца, ширину поляны, кучность облаков и даже густоту цветов среди травы под ногами у охранников и сделал им некий знак, напоминающий взмах хвоста обезьяны, присел, изогнулся и сразу выпрямился опять в прежнее положение. Таким образом он проделал один из тех отвлекающих приемов, которые входили в арсенал невербальной атаки на противника и применялись обычно для отвлечения врага от своих мыслей. Поза, которую принял секунду назад Дермот, должна была наладить сердечный настрой заградивших ему путь «автоматчиков» на сентиментальный лад, как-то: вспомнить о детстве, о родителях (папе и маме), о любимой и помечтать немного о чем-нибудь лирическом, а за это время сам Дермот мог бы свободно предпринять любые действия, например, быстро пройти между своими противниками, пока они пребывали в прострации.
Но реакция его нынешней аудитории оказалась настолько необычной, не описанной ни в одном учебнике по невербальной дезорганизации противника, что Дермот в первую минуту даже опешил: охранники, вместо того чтобы сесть в позы «роденовского мыслителя», пригорюнившись о жизни, вдруг, все до единого... неудержимо захохотали. Они классически взялись за животы, и смех стал душить их самым немилосердным образом. Кто-то опустился на корточки, иные повалились в траву и бились теперь в конвульсиях, не в состоянии остановиться. У всех на глазах выступили слезы радости!
Дермот настолько был поражен, убит и ошарашен, что едва не упустил время, чтобы пройти между ними. Он как раз переступал через первого, лежащего перед ним в траве автоматчика, когда заметил, что двое других впереди уже пытались преодолеть истерику и предпринять какие-нибудь осознанные действия. Дермот с интересом повторил прием, и те двое отключились окончательно.
Но от смеха еще никто не умирал. Памятуя о том, Дермот устремился меж поверженных врагов – вместо Развалин… к толстому Сараю с пенитенциарными признаками, как уже отмечалось... Единственные окна были врезаны в стенах высоко над землей и походили скорей на бойницы. Вместо фонарей ночного освещения над Сараем торчали круглые прожектора, которыми, по-видимому, при желании можно было высветить ночью, как днем, всю поляну вокруг этого странного сооружения. Если кто-нибудь мог бы наблюдать сейчас за Дермотом, он, без сомнения, испытывал бы недоумение и вопрос: куда так стремится Дермот и что он станет делать, когда достигнет стен Сарая, – ведь там не видно ни единой двери, одна только глухая стена, у которой Дермот без сомнений встретит свой конец от пуль очнувшихся охранников, как при обыкновенной казни через расстрел? Но автоматчики, насмеявшись, не могли теперь вспомнить, в каком именно направлении исчез их веселый мим, – это была еще одна «штучка» Дермота, – и теперь они вскакивали с земли и активно озирались во всех направлениях: Дермота для них – не стало...
Он пробежал еще несколько шагов вдоль стены, но и здесь не было каких-либо доступных дверей или окон. Зато Дермот заметил стыки у бревен на уровне глаз. Он поднял с земли камень и, на зависть хулиганам всей земли, с силой засветил им в прожектор. Раздался звон разбитого стекла, хлопнула лопнувшая мощная лампа. Сразу кусок бревна у стыков выехал наружу и изнутри выглянул и посмотрел вверх на разбитую вещь абориген в форме защитного цвета...
Дермот засунул его обратно в это странное окошко, влетел следом сам, и здесь ему пришлось слегка прибить не только своего не в меру любопытного привратника, но и его напарника.
И тот, и другой, по искусной задумке офицера безопасности, не успели и «глазом повести», отчего после не смогут опознать Дермота, как «одного из тех, со Станции», когда очнутся.
Теперь Дермоту надлежало определить, по какой звезде лучше сориентироваться по звездному компасу на руке: Занраку или Альдебарану (альфа Тельца), как он хорошо помнил из учебника по астросамбе. И что там будет за единственной закрытой дверью напротив – комната без окон или коридор с тупиком в конце? Дермот на цыпочках проследовал к двери и приоткрыл ее: два красавца тигра подняли ему навстречу морды, привставая на своих сильных полосатых лапах с угрожающим рыком.
Дермот захлопнул дверь и секунду думал. Он успел заметить, что комната была деревянная и пустая, но одна многообещающая лесенка вела вверх на другой этаж. Дермот покосился на сраженную охрану, которая, вероятно, скоро уже придет в себя, и тогда, как более слабые и беззащитные, они обязательно подымут тревогу, а Дермот еще ничего не успел узнать подобающего.
Надо заметить, Дермот Уэлш совсем не разделял критики Йоцхаком милого антропологического снобизма главного техника Станции Пера. Конечно, вначале было странным слышать, что эти существа мало отличаются от животных и, строго говоря, много отличаются от людей, потому что, имея речевой аппарат и сильную страсть к игрушкам Цивилизации, они, на самом деле, чем бы ни занимались – строили дом, бранили детей или убивали своих собратьев – все это они делали, как будто ничто абсолютно не содрогалось у них внутри от их проделок. И Дермот, за долгие годы работы в таких человеко-без-образных стадах, уже стал привыкать к тому, что иногда можно было не дорожить жизнью... их охранников. Ему, в редкие сентиментальные минуты, начинало казаться, что даже домашние животные, по сравнению с ними, имели хоть какое-то подобие души, «да простятся мне мои прегрешения» – говорил всегда он после таких мыслей.