– Поэтому изоляция неспособных ассимилировать Цивилизацию дикарей, – продолжал Пер, – теперь осуществляется поэтапно, совсем не так, как это было во времена резерваций. Теперь мы сначала отключаем от внешнего мира вождя, создавая для него иллюзию собственного политического влияния и веса в мире. И второй этап – это приведение самой популяции в экспериментальный шок с целью тестирования шкалы ценностей при помощи так называемых импортных товаров, то есть – игрушек, изготовленных техногенной Цивилизацией. Чем более сдержанны рефлексы дикаря по отношению к игрушке, тем больше он предрасположен к ассимиляции человека...
Министр: «Мы живем в век нового политического мышления, господин секретарь, и ради мира, безопасности и сотрудничества Большой Конгресс, как Нам представляется, просто обязан пойти на жертвы».
Йоцхак: «Цивилизация приносит жертвы только своим богам, господин Министр, а ради мира, безопасности и сотрудничества мы предпочитаем исходить исключительно из здравого смысла...»
– Это чудовищно, что вы говорите, Пер, – прошептала Мария.
– Я предпочитаю об этом не думать, – сказал в ответ главный техник. – Я влюблен в Цивилизацию. Я не знаю почему, но вот уже десять тысяч лет она расползается по Земле и пожирает на своем пути все эти дикие культуры, она в этом страшна и трагична одновременно. И поэтому – прекрасна... Но я отвлекся, – сказал Пер. – Итак, мы создаем для диких политиков иллюзию активного участия в международной политической жизни, а для простых дикарей – иллюзию обладания вещами. Деградация обеих составных частей стада... простите – это я случайно оговорился на нашем профессиональном жаргоне, я хотел сказать – общества... наступает ускоренная деградация общества, и через два или пять десятилетий на территории Большой Империи останутся только безвольные и совершенно безвредные существа, которые теперь скапливаются в городах-резервациях и ведут там легкое растительное существование хоть до второго пришествия – нас это уже не интересует...
– Но ведь это же люди, Пер, как вы можете такое говорить!
– Вот и Магнус ваш тоже считает именно аборигенов Земли настоящими людьми, а предков Цивилизации – некими космическими пришельцами, жестокими завоевателями из космоса. Он утверждает, что Небо в конце концов вступится за аборигенов, и они «остановят» Цивилизацию. Но Небо до сих пор благоволит именно нам, якобы потомкам богов, которые спускались на землю, чтобы очеловечить ее, а дикари сопротивляются, не даются очеловечиванию, потому что дьявол наверное им внушил, что это именно они и есть человек...
Министр: «Душа Нашего народа всегда открыта для хорошего, господин секретарь, это глубоко духовный народ, духовность в Нас заложена изначально, и с этим ничего не поделаешь... Больше того, душа Нашего народа лежит так глубоко в сердце, что не все это даже замечают...»
– Что там у вас случилось с Магнусом в Южном Полушарии? – спросила Мария.
– Магнус не имеет к нам никакого отношения. Это у него хобби такое – «спасать» от Цивилизации дикарей. Он ездит вслед за нами по свету и читает аборигенам свои лекции про их богоизбранность. При помощи слов он вселяет в дикарей надежду, и поэтому в нем видят ангела-хранителя, а на самом деле он дьявол и есть... Я уже говорил о десяти праведниках, то есть – в самом диком обществе есть люди, которых уже коснулась длань десяти заповедей, вы их почитаете как святых, а они работают на Цивилизацию и оказывают духовное воздействие на дикарей тем светом, который глубоко в тылу у противника они распространяют вокруг себя. Но в условиях дикого общества в них горит один только свет души, им недоступен свет духа в окружении дикарей. Например, Большая Империя отторгает науку, не допускает образованность в свои пределы. Поэтому мозги наших скаутов-святых здесь печально и опасно неразвиты. Они искренне переживают дикость своих «соотечественников», как свою собственную беду, и своими чистыми мозгами готовы воспринимать любую чушь, какая только может поселить в их душе хоть каплю надежды о будущем стада... – прошу прощения, Мария, я хотел сказать – народа... А Магнус именно занимается внушением таких вот неоправданных надежд. Союз в Южном Полушарии был чрезвычайно благоприятен для работы, рождалось на свет много наших скаутов, или, по-вашему – святых, и большой процент аборигенов был затронут их светлым влиянием. Мы даже рассматривали возможность Преображения этого района в Цивилизацию без изоляции Союза от остального мира... но явился этот Магнус, член общества Новых Энергетиков, со своими лекциями о Великом Будущем, которое якобы ожидает этих дикарей. Именно просветленная часть аборигенов, святые, воспылала светлыми надеждами, а потом смогла убедить в этом и всех остальных дикарей, а дикарь ведь и без того уверен, что он единственный в космосе, и из-за деятельности неграмотных святых энергия чувств непросветленных духом, каким-то образом, не просто удвоилась, но – вошла в резонанс! Весь Союз вдруг сорвался в коллективную истерию молитв и самовосхваления. Психоз завершился небывалой пандемией гордости, а гордость кончилась известно чем – всеобщим самоистреблением. Нет, этот Магнус – сущий дьявол во плоти...
– Надеюсь, что от него все-таки будет толк, – сказала Мария. – Смотрите! Они закончили? Никого нет...
Место оператора за пультом пустовало, лампочки и экраны погасли, Пер и Мария, пока шептались, наверное, не услышали, как Йоцхак попрощался и оставил их ворковать вдвоем.
– Странно, – произнесла Мария посреди затихшей Станции. – Но ведь и Магнус прав, когда говорит, что иностранцы уже не один раз пытались захватить эту территорию, но она оставалась для них недоступной, как заколдованная. Почему же теперь так уверен в своих силах Большой Конгресс?
– Большая Империя, – сказал Пер, – слава богу, не первая и пока еще не последняя популяция на Земном шаре из тех, что по целым тысячелетиям и больше занимают такие вот обширные сухопутные пространства со сложным климатом и трудным земледелием. Цивилизации надо вначале накопить известную мощь и энергетику, чтобы приступить к освоению всякий раз нового такого вот ландшафта, и если дикари, занимающие территорию, ко всему еще и неспособны усваивать человечество, то понадобится и множество свободных людей и техники, чтобы заполнить эти территории, – тогда аборигены будут оттеснены в мегарезервации. Я тебя уверяю, Мария, – сказал главный техник, – от такой роскоши, как эти вот неосвоенные «империи», где топчутся и ковыряются стада двуногих тварей, называя эту пытку земли «народным хозяйством», не останется и следа через двести лет, но... не раньше, чем Цивилизация будет готова к этому технически. И если нас сюда послали теперь, значит, для входа в район энергия уже накоплена и готова к применению. А то, о чем говорит Магнус – «рвали на части» – он ведь говорит о войне, но Цивилизация никогда не ставила на военном методе своего распространения по Земному шару больше, чем он заслуживает, наоборот, она строила, учила и вдохновляла – и именно так располагала к себе дикарей... там, разумеется, где они были для этого пригодны. В стороне остаются и постепенно вымирают только отторгающие, совершенно дикие культуры. Боюсь, Мария, к таким относится и ваша... Я сожалею, – добавил Пер.
Трудно было поверить, чтобы ее разыгрывали! Мария задумчиво прошлась вдоль погасшей декоративной электроники, тронула на пульте какие-то клавиши и опять обернулась к Перу с нетерпением.
– Но ведь цивилизации тоже исчезали, греки, римляне, испанцы... где все они теперь? Жалкие выдохшиеся европейцы. И вас ждет то же самое! – воспротивилась Мария – только что ножкой не топнула...
– Меня это не интересует, – заявил Пер без тени сожаления. – Погибают культуры, но Цивилизация уходит вглубь, сохраняется где-то в своих качествах и опять расцветает уже на новом месте. Она вечна и неистребима, и она оплетет, в конце концов, все эти жалкие культуры, она их пожрет, как лошадь траву на своем пастбище, а зачем – это уже не мое дело. Может быть, даст молоко, а может быть, просто ускачет куда-нибудь... Я не знаю. Я служу ни грекам и не римлянам, я служу – Цивилизации, прекрасной и трагической. И с этим «ничего не поделаешь» – как выразился Шенк о душе своего «народа» – у меня это тоже внутри, никому ни в чем я не присягал, наверное, это свыше...
– Пер, неужели вы нас погубите? – остановила его Мария.
Она трогала губами костяшки сцепленных пальцев и производила бы впечатление подавленной и растерянной, если бы не осанка ее, совершенно невозможная для большого империона – Мария держала свою хорошую шею, как держат ее крупные дикие кошки – хищно сутулясь. Она, если и была взволнована, то ей это не мешало стремительно что-то обдумывать.
– Да, согласилась она, – Большой Конгресс расползается и скоро всех нас пожрет...
– Нет, – возразил Пер. – Большая Империя пожрет себя сама, как это и подобает дикарям, а Цивилизация только проконтролирует безопасность химических и атомных объектов...
Мария медленно подняла на Пера глаза и вгляделась в него с нараставшим упрямством, она явно собиралась с силами, и главный техник не для красного словца произнес:
– Мария, ты всегда умела держать себя в руках!
Но Мария уже закусила удила. Она налетела на Пера, как фурия. Ничего подобного главному технику и во сне не могло привидеться. Первое, что пришло ему в голову, было просто и ясно написано у него на лице: «Не может быть!..» Мария вдохновенно ударила на него своими красивыми руками, как если бы хотела лично приготовить его к самой же ею час назад придуманному – при виде раненого Дермота – маскараду фингалов и синяков.
– Мари... Мария!.. Что случилось?..
Совсем не так представлял – если бы судьба! – Пер столкновение с хищным телом племянницы Калиграфка! Он протолкался между градинами Марииных тумаков и заключил ее в объятия, как это обыкновенно проделывают на ринге боксеры в ближнем бою. Мария и здесь оказала ему самое достойное сопротивление, во всяком случае, – не оставила никаких сомнений на этот счет. Но она только еще основательней запуталась в новой позиции и, отступая перед превосходящей силой противника, оказалась, наоборот, курьезно, двусмысленно и надежно прижата грудью – красиво расхристанной – к врагу... Интересно, заметил или нет Пер эту восхитительную минуту для себя (но – историческую и судьбоносную для Большой Империи!) превращения в нем злого негодования и деликатной осторожности – не сделать Марии больно – в более еще агрессивное и еще более нежное состояние физиологического помысла сильного – о теле слабого, «когда он боролся».
Поединок между главным техником Большого Конгресса и племянницей Прокурора Большой Империи сразу дополнился новыми и странными подробностями. Почему, спрашивается, Перу было бы, например, не заломить племяннице Калиграфка руки за спину или что-нибудь вроде этого? Наоборот, он со всяким тщанием набросил их себе на плечи! А Мария? Ведь она теперь получала в полное распоряжение для своих лакированных когтей ненавистные глаза противника – объективно женский способ борьбы. Увы! Мария теперь, как какая-нибудь потерявшая всякое самообладание любовница, буквально повисла у него на шее! Или вот еще: Пер не только не держался предусмотрительно подальше от ее рта, полного острых зубов – оружие еще более женское, чем даже лакированные когти – но, как потерявший окончательно свою собственную голову любовник, он нежно придерживал восхитительный затылок Марии и ласково прижимал ее злющее личико к своей груди, – впрочем... таким ли злющим оно было теперь в действительности, это личико, чувствительно запрокинутое навстречу «бездушной Цивилизации» Большого Конгресса? Нет, о таком лице нельзя было сказать, что оно злое или отталкивающее, скорей даже наоборот, оно было именно ждущим и заманивающим, и того известного выражения «с полуприкрытостью глаз», какое может наблюдать всякий счастливый муж, если, конечно, он не отказывает себе в удовольствии любоваться на последствия своих действий в известные минуты совсем другой борьбы в этой жизни.
Результаты всех отмеченных выше странностей не замедлили сказаться на характере схватки в целом, и уже третий раунд отличался от второго неузнаваемо. После непродолжительного затишья, которое они провели в тесных объятиях, Пер, все еще не веря своему счастью, осторожно заглянул в запрокинутое лица Марии и вдруг неудержимо повел рукой вниз ей по талии и сразу – по аккуратнейшей ягодичке. Поразительно, что оба они не удивились этому странному нападению. Мария, правда, отреагировала тем, что еще тесней прижалась к противнику, а Пер потянулся рукой еще куда-то, и племянница Прокурора своим тонким плечом вдруг и вовсе оказалась у него под мышкой. Пер осторожно поцеловал Марию в веко, потом в другое... потом они слились в одном долгом поцелуе уже губами. С нежным мычанием они опустились на пол и стали рвать друг у друга одежды, стараясь не расставаться в своих поцелуйчиках. Он помог Марии скинуть рубашку куда-то назад, за спину, а про лифчик, наверное, забыл, и стаскивал уже у нее юбку, путаясь в ногах племянницы Калиграфка. Сама Мария по возможности дергала дрожащими руками у него пояс у брюк, и ей даже удалось там что-то ослабить, потянуть и выпростать рубашку. Но это ее не вполне удовлетворило, и она опять запустила свои руки под главного техника, и что-то там лихорадочно продолжала развязывать, дергать и стаскивать. Но Пер в нападении оказался проворней, чем в защите пять минут назад: он уже ласкал обнаженное бедра племянницы Прокурора, трусики на которой теперь напоминали тонкую скрученную веревку – не больше. Мария оставила на минуту что-то там у Пера внизу, лихорадочно помогла ему избавиться окончательно от этой «веревочки», и Пер нетерпеливо застонал. Мария запустила красивые руки опять к нему куда-то, на ощупь там в чем-то убедилась, хотела потащить ему рубашку еще дальше вверх, но в этот момент Пер накрыл ее полураздетое тело совершенно в нетерпении, и, наконец, они – соединились на полу Станции по связи Большой Империи и Большого Конгресса, являя собой зрелище некоторой недосказанности из двух запутавшихся в одежде тел.
...Мария открыла глаза и склонила голову набок: главный техник стоял перед ней на коленях. Мария удивленно спросила:
– Что ты со мной сделал?
– Я ничего не помню, – ответил Пер.
Мария оценила эти слова, его честный взгляд, повела глазами по разбросанным вокруг на полу одеждам, потом уставилась на спущенные брюки Пера прямо перед собой, и веселый смех вдруг стал душить ее, не давая даже привстать. Такое неудержимое веселье передалось сразу и главному технику – он захохотал даже еще громче и счастливее, чем она. Так веселятся нашкодившие дети, счастливо избежавшие наказания. Мария билась в конвульсиях, и Пер ничем не мог ей помочь, потому что сам едва держался на четвереньках. Мария, наконец, из последних сил поползла в направлении кресла у стены, а Пер таким же способом отправился в противоположную сторону.
Счастливо подобравшись к своей цели, Мария вскарабкалась в кресло и здесь, успокоившись, любовно посмотрела на Пера. Главный техник уже натянул штаны и сидел в таком же кресле напротив, с интересом разглядывая Марию: вспомнив о чем-то, она пошевелилась, и тайное место ее сразу скрылось от посторонних глаз в тесноте сдвинутых ног. Пер наклонился, поднял с пола юбку и бросил ей на колени. Она поймала, опять переменила позу, укрыла ноги и воззрилась на своего любовника.
– Наверное, это могло произойти уже раньше и не так странно, – сказал Пер.
– Когда? – с любопытством спросила она.
– Я думаю, наверное, на третий день, когда я тебя в первый раз увидел среди генералов у Прокурора.
– А почему... только на третий, Пер?.. Как интересно... – прибавила она.
– Мне надобно было эти три дня помучиться для верности, – сказал Пер.
Судя по улыбке на ее лице, Мария одобрила такое добавление.
– Зато теперь вот как странно все вышло, – сказала она.
– Да. Но я нарушил инструкции.
– Какие инструкции, Пер, что за чушь ты несешь!
– Нам запрещают заниматься этим на рабочем месте, и теперь меня будет мучить совесть.
– Ерунда какая, три дня помучает и пройдет, – сказала Мария. – И потом... ведь это рабочее место игрушечное?..