Через минуту летчики оказались в окружении наших солдат и офицеров. Воентехник 1 ранга Геннадий Филиппович Подкидышев из отдельного мотоинженерного батальона, старший лейтенант Евгений Александрович Скорин и их подчиненные оказали летчикам первую помощь и привезли в ближайшую деревню.
А утром Подкидышев доставил их в город, к зданию штаба армии.
- Вам надо хорошенько отдохнуть, - сказали там. - Набирайтесь сил, а мы сообщим куда нужно.
Комиссару Оганезову позвонил начальник штаба:
- Товарищ комиссар, с полковником Преображенским все в порядке! Экипаж нашелся. Все здоровы.
- Вы точно знаете? - все еще не веря, спросил Оганезов.
- Радиограмма получена. Все точно. Сейчас посылаю летчика Сергея Ивановича Кузнецова, чтобы доставил экипаж. Прибудут, наверное, к вечеру.
Но погода стояла нелетная: над землей стелился туман, деревьев совсем не было видно. Кузнецов, однако, настаивал на немедленном вылете. И разрешение было получено. Машина Кузнецова скрылась в туманной дымке.
Прошел день, наступил вечер, а Кузнецова все не было.
- В такую мглу никто не выпустит наш самолет, - сказал начальник штаба.
И действительно, начальник аэродрома, откуда должен был вылететь Преображенский со своим экипажем, сказал:
- Не разрешаю. Нет никакой видимости.
- Но ведь мы полетим с Кузнецовым. Уж поверьте: я-то знаю своих летчиков!
И только после просьбы полковника Кузнецов получил разрешение на вылет.
Знакомый гул моторов балтийцы услышали раньше, чем увидели кузнецовский самолет.
- Летят! - разнеслось по стоянкам.
Самолет выскочил из снежной пелены, сделал крутую горку и пошел на посадку.
Летчики сразу же попали в объятия друзей.
Кто-то спросил у Виктора Алексеева:
- Пожалуй, после таких испытаний не захочешь летать?
- Да что вы! Теперь только во вкус вошел. Готов летать с полковником куда угодно и когда угодно.
Обгорелый, с обмороженным лицом, в сожженных унтах, он был бодр и весел.
- Унты вот только жалко - сгорели!
Слушай, гвардия!
Когда-то давным-давно могучим голосом выводил усатый запевала-преображенец:
Было дело под Полтавой,
Дело славное, друзья...
Гордые, статные запевалы старой гвардии - Преображенского, Семеновского полков, получившие боевое крещение под Нарвой, под Азовом, увенчавшие себя бессмертной славой в Полтавском бою, под Шлиссельбургом, несли эту песню по российским дорогам. Знамена и штандарты прославленной гвардии развевались на ветру. Следы немецких, французских, турецких пуль были на древках, на полотнищах.
На многих полях сражений в Западной Европе видели русские кивера и каски. Много гренадерских шапок, простреленных вражескими пулями, упали на полях сражений, но ни одну из них не бросали гвардейцы. Они гордились ими и хранили, как священные реликвии. Приходя в полк, гвардеец получал в знак награды и уважения простреленную гренадерскую шапку. Молодой гвардеец клялся, держа ее в руках, целовал и больше никогда не расставался с нею.
Простреленная шапка с выгравированной фамилией была великим символом борьбы и мужества: она напоминала, как должно сражаться, напоминала солдату о горячих славных днях, смелых атаках, смертельных битвах.
Шли годы. 1760 год. Суворов. Ключи Берлина у русских. Боевое знамя лейб-гвардии гренадерского полка. Это знамя полк торжественно принял "За взятие Берлина 1760 года 28 сентября".
Русскую гвардию хорошо помнят Берлин, Лейпциг, бульвары далекого Парижа, снежные перевалы Балканских гор, суровые Карпаты.
Грянул Великий Октябрь. И на осеннем ветру в темные октябрьские ночи люди увидели греющихся у костров красногвардейцев - первых провозвестников Советской гвардии, тех, кто с оружием в руках вышел защищать революцию.
Нет, не померкли боевые традиции русской гвардии!
Все лучшее, что было накоплено веками в русской армии, взяли на вооружение советские гвардейцы. Не только взяли, но многократно приумножили.
Румянится небо, колышутся старые ели. Звенит подо льдом просторная река. Стынет сухой морозный воздух и звонко хрустит под ногами твердый, укатанный снег.
"В многочисленных воздушных боях за нашу Советскую Родину против немецких захватчиков, - торжественно прозвучало по Московскому радио, особо отличился и проявил при этом беспримерную храбрость Первый минно-торпедный авиационный полк военно-воздушных сил Краснознаменного Балтийского флота..."
К этому времени полк мог рапортовать о следующем: личный состав полка сбросил на крупные фашистские центры Германии 13 тысяч фугасных и зажигательных бомб, вывел из строя 25 железнодорожных станций, уничтожил 24 военных и транспортных корабля, 200 танков, 99 автомашин, 95 самолетов, немалое количество фашистских солдат и офицеров.
Берлин, Данциг, Кенигсберг, Штеттин, Турку и Бьерк - таковы дальние боевые маршруты полка.
И 1-й Балтийский минно-торпедный полк преобразован в 1-й гвардейский.
Да, здесь были героями все: летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники, прибористы, синоптики, оружейники, мотористы... Все.
И кажется, что ради такого дня солнце проснулось раньше, обласкало своей лучистой нежностью людей.
Подхожу к окну. Стекло заволокло толстым слоем морозных узоров. Почти ничего не видно. Преображенский спит, он ночью отправлял своих питомцев на боевые задания. В комнате тихо, тепло.
Раздался резкий телефонный звонок. Полковник сразу же вскочил, взял трубку.
- Преображенский слушает... Что?
И тут в глазах полковника я увидел радость. Эта радость сменилась гордостью. Гордость - счастьем. Ему было чему радоваться, чем гордиться, от чего стать счастливым.
- Сегодня полку будет вручено Гвардейское знамя!
- Что ты сказал, Евгении?
- Сегодня нам вручат Гвардейское знамя!