Радужная оболочка... Глаза...
Глаза - вот что является не только воротами окружающего мира, но для внимательного исследователя и воротами в мир внутренний...
О многом еще рассказал мне в тот день профессор. И о том, как скрывался в селе, и о жизни своей в отряде, но больше всего говорил о существе того, что было записано в его тетрадях. Я попросил профессора, и он начал понемногу знакомить меня с наукой своей матери. Более двух месяцев изо дня в день в каждую свободную минуту Подопригора излагал мне и содержание тетрадей, и свои соображения... На третий месяц меня снова послали с заданием в город. Не так уж и много успел я усвоить из импровизированных лекций профессора, но кое-что осталось в памяти. Что именно? Во-первых, научился все-таки читать... да-да, именно _читать_ по глазам... Во-вторых, я окончательно - на всю жизнь - убедился: все настоящие люди, все Гомо диспергенс - бессмертны...
Михайло рассказывал и рассказывал. Маринка слушала. Конечно, ей было интересно, очень интересно. Она даже начала верить, что все услышанное ею сейчас не выдумка ее любимого, а все было на самом деле, так оно и есть...
Да, она уже в это верила, но все время - на протяжении всего рассказа звучало и звучало в голове: последний вечер...
Последний...
Сегодня ночью - прощание...
"Пока что тихо... Пока что тихо..." - поет сверчок, но внезапно и он прерывает свою песню. За окном, за боковой стеной ясно слышатся тяжелые шаги.
- Кто это?! - Маринка приподняла голову. - Скорей! - схватила Михаила за руку. - Скорей! Сюда, сюда, в кладовку! Это оконце...
- Знаю, оконце - на огороды.
- Если что - выдавливай и беги. Ой, скорее!
- Спокойно. Запри меня.
Метнулась в комнату, схватила шинель, шапку и туда же - в кладовку. Осмотрелась: нет ли еще каких его вещей.
В дверь постучали.
Быстро закрыла кладовку на висячий замок, вышла в сени:
- Кто там?
- Это я, Андрон Андреевич. Открой...
- Кто?!
- Да Андрон же, Андрон... Не бойся, я один. Поговорить нужно.
- Я... Я уже спать легла... Приходите днем.
- Днем нельзя. Открой, мне только поговорить.
Маринка, почувствовав по тону, что настроение у полицая вроде бы совсем не воинственное, осмелела:
- Уходите. Идите домой, я спать хочу.
- Так, значит... - голос Андрона изменился. - Слушай, девка, открой, добром прошу!..
"Что же делать? - Марина лихорадочно соображала. - Один, говорит. Значит, без полицаев. Брешет, конечно..."
- Сейчас, я оденусь.
- Это другой разговор...
Кинулась в хату, к кладовке. Зашептала в щель:
- Что делать? Андрон...
- Что поделаешь? Впускай.
Маринка растрепала волосы, разобрала и смяла постель, еще и край одеяла спустила на пол. Посмотрела: похоже ли, что она спала? Кажется, все в порядке...
Неторопливо, словно нехотя, - пусть думает, что она не боится! - прошла в сени, отодвинула тяжелый засов, открыла дверь: один! И вправду один!
Малость отлегло от сердца. А может, попрятались?
- Добрый вечер, - учтиво поклонился Чебренков. - Где тут у вас ноги вытереть?
- Проходите, все равно завтра прибираться буду.
Как и тогда в Опанасьевке, возле моста, на Андроне темнела латками старая телогрейка. Над очками - теми же самыми, с яркой золотой оправой мятый козырек засаленного картуза. Круглое, одутловатое лицо давно не брито. Теперь только Марина заметила, как осунулся, постарел Андрон. Он был совсем непохож на того довоенного, несколько загадочного, разочарованного в жизни "философа" и собирателя старины, который, уходя на фронт, так неудачно ухаживал за ней и так неожиданно получил от нее затрещину.
Пропустив "гостя" перед собой, девушка быстро заперла входную дверь. "Сейчас прикажет открыть", - подумалось ей. Андрон оглянулся, пристально посмотрел на засов, но так ничего и не сказал.
Зашли в хату. Осторожно ступая грязными сапожищами, приблизился к столу, вытащил из-под ватника большой белый пакет. Развернул бумагу плакат "Поезжайте в великую Германию" - и с заискивающим поклоном подал девушке толстенную книгу.
- Вот... Выполняю обещание...
Ничего не понимая, она взяла. Что же это такое? Тяжелый том, оправленный в простое серое полотно, в верхнем левом углу, прямо на обложке, цветная вышивка - полевые цветы. Развернула книгу - украинские народные песни... И только теперь все поняла: это ж еще тогда, до войны, когда она с Надийкой была в гостях у Чебренкова, Андрон пообещал достать ей такую книгу.
- Спасибо.
- Спасибо и вам, что не побрезговали, приняли дар из рук, так сказать, бывшего полицая.
"Что это он себя бывшим называет? - удивилась Маринка. - И форму перестал носить..."
Чебренков снял картуз. Попросил разрешения сесть, примостился у края стола на табуретке.
- А почему вы стоите? - спросил, расстегивая ватник.
- Да... ничего. Насиделась за день. - Маринка решила не садиться: может, поскорее уйдет.
- Извините, что тревожу в позднюю пору, - неторопливо начал Андрон. Но дела мои таковы, что днем прийти нельзя было никак... Одним словом, днем увидали бы полицаи, а я этого не хотел.
- Но... я не понимаю, в чем дело?
- Садитесь... Как-то неудобно - я сижу, а вы, хозяйка, стоите.