«Сперва подумай и только потом бери на себя ответственность, — внушала она себе, пытаясь ослабить хватку Шип. — Так и будет, я подумаю, подумаю».
Снаружи раздался приглушенный вой, полыхнул голубой свет, раз, другой, третий. Секунду недоуменной тишины после первой вспышки разбил гул настойчивых голосов, причем голос Сынка перекрывал остальные.
— Ну что там? — волновалась Джейм, не получая ответа. — Ты же ученая, так опиши!
— Самопроизвольное последовательное возгорание факелов, — доложила Кирен, верная полученным навыкам. — Синие огонь и дым, указывающие на неизвестные свойства. Вывод… Проклятие. Готово или нет — вот оно.
Индекс чуть не кукарекал от возбуждения. Каков бы ни был исход, он все-таки получил свое лакомство.
— Старейшины приказали Сынку и Претенденту проникнуть на площадь до того, как она закроется. Зеленозадый выглядит так, словно уже малость подпачкал портки. Сынок спорит. Он срывает с себя одежду, подхватывает горсть углей, нет, роняет их. Придурок, обжег пальцы. А еще вякал что-то об осуждении Сгоревшего Человека! Маслол показывает…
Трое летописцев смотрели с глубочайшим интересом.
— Что? Что?
Индекс откашлялся, прочищая горло:
— Это, гм, неким образом связано с отсутствием у него кос с правой стороны.
Старый дурень. Чью невинность он думает уберечь?
— Ты имеешь в виду, — уточнила Джейм, — что он производит больше впечатления в штанах, чем без них?
Ей ответил визгливый хохот. Лохматый мальчишка выпрыгнул из-под окна — он лежал там, подслушивая, и закричал что-то великану мерикиту.
— Проклятие, — снова выругалась Кирен. — Кто бы мог подумать, что негодник знает кенский?
Дверь кузницы с треском распахнулась. На пороге стоял голый Сынок, неуклюжая черная громадина на фоне ослепительного сияния двора. Его голова быстро крутилась, разыскивая. Какая-то девка в маске сперва осмеливается ударить его — его, Любимца Земляной Женщины, — а теперь такое!..
Он увидел лишь одну маску. И бросился на Кирен.
Зола шагнула вперед, загородив юную летописицу. Старейшины мерикитов забрали у певицы посох, так что она встретила гиганта движением текущей воды, послав его, уже неуверенно шатающегося, в темный задний угол. Судя по раздавшемуся грохоту, он наткнулся на груду железного лома. Вопли ярости смешались со скрежетом ржавого железа и треском рвущихся прогнивших мехов. Хотя в любой момент Сынок мог выкарабкаться.
— Ты Карающий, — прокричал Индекс через всю комнату Джейм. — Сделай что-нибудь!
Джейм аж зарычала. Ей нужна была по крайней мере свобода передвижения, но Шип, ушедшая так далеко в предвестья, что с шевелящихся губ срывались лишь легкие облачка тумана, все еще сжимала ее руку. Может ли Джейм предать доверие кендара и вырваться?
Из тени появился Сынок и побрел в передний угол, туда, где перед Кирен застыла Зола. Певица проговорила что-то на языке мерикитов и указала на Джейм.
Клыки и когти, да сгинут все мерлоги во веки веков.
Джейм ущипнула нерв на локте Шип. Пальцы кендара оцепенели, и она невольно ослабила хватку. Неслышный голос споткнулся. Джейм высвободилась и подхватила безвольную руку Киндри. Пальцы Шип тисками сомкнулись на тонкой кисти шанира, отчетливо хрустнули кости. Она вновь начала беззвучно звать: «Норф, Норррф», — но теперь на ее лбу выступил пот, и дымка тумана заклубилась гуще при каждом выдохе.
«Милостивые Трое! — подумала Джейм, отскакивая. — Что же я наделала на этот раз?»
Для второй мысли времени не осталось: ревущий Сынок уже был рядом. Прием Золы ничему не научил его; возможно, он и не видел, что отправило его тогда в полет в угол и кинуло сейчас на стенку. Джейм оказалась за дверью прежде, чем громыхнул удар.
Ряд голубых факелов полыхал на северо-восточной стороне площади. Их бледный, мерцающий дым заполнял огороженное пространство, как перевернутую вверх дном коробку. Сквозь дымку видны были распускающиеся цветки пламени, отмечающие путь огня, перебирающегося от факела к факелу и стремящегося на юго-восток. Внутри этого замкнутого контура стояли смутно видимые старейшины. Их тревожные голоса казались такими же далекими, как и зов Шип в предвестьях.
«Живей, живей, скорей!» — должно быть, подгоняли они.
Джейм на секунду приостановилась, всматриваясь. Она слышала, как позади нее шлепают по камням большие босые ноги. Орудие мерикита свистнуло над головой, зацепив шапку, девушка пригнулась и ударила ногой назад, почувствовав, что ее пятка попала точно в «яблоко раздора». Освободившись, она кинулась к восточным воротам двора. Если выбраться из Киторна, то по крайней мере внешний круг будет разорван. А если Сынок бросится за ней, то обряд без него может рухнуть и Гора Албан будет спасена. Багровый свет небес смешался с голубым сиянием факелов, окрасив разбитые вдребезги балки Киторна фиолетово-пурпурным, — блистающий мир, и лишь под сторожкой у ворот, там, где застыли в ожидании смутные фигуры, возможно охранников, залегли бархатные тени. Кто-то, сгорбившись, поднялся во мраке при приближении девушки, остальные просто не смогли бы — у них остались лишь локти и колени, а ступни и кисти давным-давно отвалились. Черная кожа трескалась при движениях, открывая красные щели, пышущие огненной кровью. Из этого скопления вылетел долгий, вопросительный вздох:
— Ваааааа?
Джейм остановилась. Ветерок донес до нее вонь сгоревшего мяса, оставив на губах вкус копоти.
— Таааааа, — выдохнули разочаровавшиеся Сожженные Однажды и снова уселись в кружок, как брошенные собаки, дожидающиеся своего хозяина.
Шарканье за спиной, сопровождаемое бешеной бранью. Сынок прыгал на одной ноге, натягивая свои красные кальсоны. Что, она заставила его почувствовать себя уязвимым? Отлично. Ох, но что же за дурак — играть в такие игры перед такими зрителями… Если, конечно, он вообще осведомлен о них. Видят предки, он достаточно близок к этим крупицам ужасающего пожара, чтобы его белое лицо усеялось жуткими веснушками.
Одна мысль стукнула в голову: а может, он один из тех, кто просто не может разглядеть определенные вещи? Джейм уже встречала таких в Тай-Тестигоне, не обращающих ни малейшего внимания на свой город, до краев набитый сверхъестественным, и высокомерно относящихся к своим соседям, верящим в «эдакую чушь». Если так, то он буквально не замечает реальности, стоящей за церемонией, которую его заставили выполнять.
Ладно, главная проблема не в нем. Пути на север и восток отрезаны, так что Джейм повернула к югу, чтобы выиграть время и подумать.
Ветер летел за ней. Над головой светящиеся тучи принялись медленно кружиться, будто вращаясь вокруг оси невидимого сейчас колодца. Голубой дым разбухал, тянулся навстречу облакам, и ветер не мог его разметать, лишь по краям лохматилось несколько лоскутов. Один из них хлестнул Джейм по лицу, разом задев все ее чувства.
Девушка шла дорогой, по которой чуть раньше прошествовали старейшины, огибая площадь вслед за солнцем. Ноги ее ступали по камням, а в голове звучал перезвон бубенцов — миллионы ног, миллиарды колокольчиков, энергия поднимается из земли и падает с неба. Мерикиты, сгрудившиеся в южном углу, позволили ей пройти: с тем же успехом они могли бы попытаться остановить своих старейшин, шагающих путем солнца. Джейм казалось, что она преследует множество светил, рождающихся одно за другим из взрывов синего пламени, по одному на каждый день надвигающегося лета.
Она прошла мимо них и замедлила поступь, тряся головой, прогоняя затмение. Ветер, казалось, врезался в одно ухо и вылетал из другого с плачем. Нет. Этот свист шел справа, с площади, а ветер, отклонившийся от западного угла, отвечал ему. Что она собирается делать и где этому границы? В проклятом круге, с которого она начала, ничего не выиграв, ничего не изменив…
А надо.
Впереди застыла кузница, из нее лился свет. Из дверей вывалился Индекс, тянущий за собой Кирен. У их ног дрожал Жур. Зола, обрубок тьмы, пятилась следом. А за ней вздымалась лавина надвигающихся предвестий.
Джейм осеклась.
— Мой бог! — сказала она оказавшемуся рядом Претенденту. — И что теперь?
Словно в ответ, мерикит нахлобучил ивовую корону на голову девушке и втолкнул ее в пространство между факелами, в голубой дым площади.
Сперва Джейм решила, что вот-вот умрет. Въедливый дым жег глаза, горло, легкие, вгрызаясь все глубже при каждой мучительной попытке изгнать его из тела. Кенцира не так-то легко отравить, но задохнуться любому человеку проще простого.
Однако понемногу дыхание восстановилось. Наконец девушке удалось утереть слезящиеся глаза рукавом и оглядеться.
Киторн исчез.
Перед Джейм до самого горизонта, теряющегося где-то вдали, расстилалось священное пространство, переливающееся всеми оттенками синего — от тусклого бледно-голубого до лиловых цветов лаванды и фиалки. В вышине болезненно-воспаленные красные тучи, как водоворот, медленно кружились над колодцем, серовато-зеленый обод которого маячил посредине этой беспредельной равнины, как жерло вулкана, полускрытое клубами дыма. Из него исходил низкий непрерывный рокот, который больше ощущался, чем слышался. Пятнистые прожилки мрамора прорезали трещины, появляющиеся, дрожа, прямо на глазах, хотя, кажется, их останавливала сеть темных линий, испещряющих белую поверхность гранита. Ага. Это, должно быть, символы богов, те, что шаманы-старейшины рисовали на площади: Сила Четырех все еще сдерживала пасть Речной Змеи.
На расстоянии эти знаки выглядели паутиной, но вблизи превратились в огромные жирные мазки. Джейм чуть не упала на верхушку одного, чуть ли не двенадцати шагов в ширину… а вдруг бы она провалилась сквозь него? Штрих так невероятно черен… Когда девушка попробовала прикоснуться к рисунку, ее рука скрылась, будто погрузившись в застывшую воду, никогда не видевшую солнечного света; пальцы ничего не почувствовали.
Какой-то неприятный, режущий уши звук слева. Поодаль, между двумя чернильными дорожками, скрючился Любимец, терзаемый кашлем так же, как Джейм минуту назад. Он, должно быть, нырнул на площадь за миг до того, как она закрылась. Слепой гнев зашвырнул его как раз туда, куда он меньше всего хотел попасть. Джейм протянула руку, чтобы сбросить ивовую корону. Какова ни была бы роль Сынка, она-то не желает играть спихнутую на нее партию Претендента…
«Блуп».
Чаша с водой, как и площадь, — выросла. Ее обитатель тоже. Плоские рыбьи глаза размером с небольшой щит пристально и с сомнением смотрели на Джейм снизу вверх. Огромная голова, казалось, несла только эти гигантские зрачки, рот да усы-бакенбарды. Рыбешка потерлась подбородком о край бассейна, устраиваясь поудобнее, и четыре уса заскрежетали о камень. Еще два свисали с верхней губы, как отпущенные поводья, один чуть не задевал голову девушки. Толстые губы раскрылись, и из них донесся тихий, сонный голосок: