Бродов, Бульбаш и Зоя Шабанова сосредоточенно внимали моей сумбурной речи. Вначале я, разумеется, выслушал их предложения, но они откровенно попахивали казенщиной и отсутствием фантазии. И это странно, потому что журналисты, вообще-то, народ творческий. Видимо, последние годы в редакции к этому подходили настолько формально, что и актив обленился.
По большому счету, коллеги хотели пойти по накатанной и провести сборный концерт в стиле кто во что горазд. Мирбах бы прочитала стихи, Никита с Аркадием спели бы под гитару, завгар Доброгубов показал бы фокусы… И так далее. А я хотел простую, но яркую постановку с концепцией и сюжетом. Вроде той, как в моей приснопамятной конторе объединили приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона с Дюймовочкой, латиноамериканскими сериалами и боевкой в стиле голливудского фильма «Матрица». Но лучше всего зашел другой спектакль — мы просто в легкой забавной форме показали работу всех отделов компании, переделав известную песню о пластилиновой вороне для звукового сопровождения. На корпоративе все в зрительном зале легли от смеха, а уже здесь и сейчас я подумал: зачем изобретать велосипед, когда можно сделать то же самое, только с уклоном в журналистику? В итоге мое воспаленное воображение родило концепцию советского телевидения будущего в духе вечерних шоу из моей прошлой жизни. И с кое-какими деталями, о которых здесь никто пока даже не подозревает.
— Концерт будем проводить, как обычно, в ленинской комнате? — уточнил я и, едва получив тройной утвердительный кивок, продолжил. — Это будет наша студия две тысячи двадцать четвертого года…
— А почему именно двадцать четвертого? — удивился Бродов. — Почему не две тысячи сотого, например?
— Не будем загадывать так далеко, — отмахнулся я. — У нас фантастика ближнего прицела… Так вот, представим обычный предновогодний эфир советского телевидения. С живой музыкой…
— Разве в будущем станут слушать живую музыку? — улыбнулся Бульбаш. — Наверняка там роботов к этому делу припашут. Электронная музыка, музыка космоса, достижений…
— В будущем людям настолько приестся прогресс, — я назидательно поднял указательный палец, — что они будут охотиться за стариной. В моду войдут экологически чистые… колхозные продукты вместо генетически выращенных. Живая музыка вместо синтезаторов. Дома из красного кирпича, деревянная мебель. Обычные кошечки и собачки вместо роботов.
— Что-то в этом есть, — улыбнулась Зоя. — Помню, я сестренке книжку читала про последний цветок — это была ромашка, которых, по сюжету, почти не осталось из-за технического прогресса[11].
— И обычный театр в будущем станет не меньше популярным, чем кино, — продолжил я. — Не для всех, конечно же. Люди разделятся на театралов и тех, кто любит большой экран.
— А я читал, что в будущем театра не останется, — серьезно сказал Бродов. — И кино тоже — его заменит телевидение.
— Когда появилось радио, все думали, что умрут газеты, — возразил я. — Потом появилось кино, и все думали, что умрет театр. А когда появилось телевидение… Обратите внимание, что у нас и сейчас все это существует одновременно.
— Какое-то ретробудущее, — с сомнением покачал головой Бульбаш. — Если, как ты говоришь, так и останется.
— Будет, конечно же, по-другому, — возразил я. — Но у людей двадцать первого века станет больше выбора — посмотреть кино или пойти в театр, к примеру. А то и, не выходя из дома, смотреть концерт в итальянской опере.
— Прямой телеэфир? — с пониманием уточнила Зоя.
— Именно! — улыбнулся я. — Итак, представим сценарий… В две тысячи двадцатом году на Земле разразилась эпидемия нового… риновируса. Все чихают и носят с собой невероятное количество носовых платков. Болезнь жутко заразная, и все сидят дома — работают на дистанции.
— Это как же, интересно? — нахмурился Арсений Степанович.
— С помощью компьютеров, — улыбнулся я. — Журналисты пишут тексты, бухгалтеры считают зарплаты, художники рисуют картины… кто-то электронные, кто-то — из староверов — на обычных полотнах.
— А производство? — Зое, по-видимому, настолько понравилось, что она закусила карандаш, оставляя на деревяшки следы острых зубок.
— Рабочие советской страны, как всегда, совершают подвиг, — я не придумывал, я вспоминал. Разница только в политическом строе была. — Трудятся у станков, невзирая на пандемию. Врачи валятся с ног, но все равно тоже мужественно переносят тяготы. И еще между домами и предприятиями снуют курьеры-доставщики…
— И что они доставляют? — Бульбаш оторвался от конспектирования.
— Да все что угодно! — воскликнул я. — Продукты, готовые обеды, лекарства!
— Но это же дорого, — Виталий Николаевич покачал головой, — столько курьеров содержать.
— Так это же при коммунизме, — я улыбнулся. — Деньги отменили.
Какая ирония — так я подумал, но не сказал вслух.
— А школьники? — вдруг спросила Зоя. — Как они учатся в пандемию?
— Тоже дистанционно, — ответил я. — Собираются по расписанию у экранов видеофонов, и учитель ведет урок. Потом дает домашнее задание, школьники присылают его по электронной почте… Ну, то есть по телетайпу. А учителя проверяют.
— Хорошая идея, — замечталась девушка.
— Да, — кивнул я. — А мы с вами — журналисты интерактивной газеты. Ведем прямой эфир для советских граждан, которые терпеливо переносят карантин, пока наши медики ищут лекарство и создают вакцину. Рассказываем новости, включаем прямые трансляции с концертных площадок…
— Так ведь карантин? — возразил Бульбаш. — Какие концертные площадки?
— Студийные, — пояснил я. — Певец или ВИА выступают в пустой студии перед телекамерой…
— А-а-а, понятно! — рот Виталия Николаевича растянулся почти до ушей. — И правда, хорошая мысль!..
— Теперь, когда у нас есть концепция, — я откинулся на спинку кресла и обвел троицу помощников горящим от энтузиазма взглядом, — нам нужно подобрать номера и, соответственно, участников. За декорации и костюмы у нас отвечают Иван и Юлия. А выступающих мы, пожалуй, соберем после обеда.
Я не стал выдергивать людей посреди рабочего процесса и потому назначил творческую планерку по завершению приема пищи. Как раз журналисты и все остальные работники немного расслаблены, довольны жизнью и добродушны.
— Коллеги, мы вас собрали для того, чтобы поговорить о предстоящем новогоднем мероприятии, — сообщил я, когда ленинскую комнату заполнил весь коллектив.
Сотрудники едва уместились, чуть ли не сидя друг у друга на головах. Так уж водится, что материалы готовят корреспонденты, но весь организм районки поддерживает не только пишущая и фотографирующая братия, а бухгалтерия, машинистки, отдел писем, верстка и корректура, водители, повара столовой, кадровики, инженер по технике безопасности. А потому все коллективные мероприятия проводятся вместе.
Кстати, подумал я, у нас ведь еще внештатники есть. Надо бы их тоже пригласить на новогодний корпоратив. В конце концов, эти люди тоже помогают создавать «Андроповские известия». А значит, имеют право на свой кусочек праздничного пирога. Надо будет потом дать задание Валечке, чтобы всех заранее обзвонила и позвала на сабантуй тридцать первого. После того, как закажет пирог, в смысле торт!
А пока я подробнейшим образом рассказал о концепции праздничного капустника, попросив добровольцев участвовать в подготовке творческих номеров. И опять я слегка недооценил энтузиазм коллектива — привык, что в будущем всю допнагрузку народ воспринимает со скрипом, а тут люди чуть ли из ботинок не выпрыгивали, предлагая свои идеи. Причем концертировать согласились даже пышные поварихи, у одной из которых оказалось чуть ли не филармоническое контральто. В итоге у меня едва карандаш не задымился, пока я записывал все эти чтения стихов, чечеточные пляски, акробатические этюды, фокусы и песни зарубежных исполнителей под гитару. Собственно, все было примерно то же, о чем мне говорили Бульбаш с Бродовым, только в очень большом количестве, а еще — еще номера в концепции телевидения будущего смотрелись уже совсем по-другому.
— Евгений Семенович, а не слишком ли мрачное вы рисуете будущее в своей постановке? — когда ажиотаж спал и стихли возбужденные голоса, заговорила Клара Викентьевна. — Пандемия нового вируса, люди сидят по домам… Жуткая постапокалиптическая картина. А как же вера в светлое будущее? Как же планы и чаяния?
— Все это есть, уважаемая Клара Викентьевна, — улыбнулся я. — Советские медики уже справились с тифом и испанкой, победили полиомиелит, остановили распространение оспы и нескольких волн гриппа. И мой выдуманный риновирус — это лишь очередное испытание советской модели здравоохранения. Пока зарубежные капиталистические компании соревнуются в разработке лекарств и вакцин, подставляя друг друга и тем самым вредя человечеству, специалисты из СССР и дружественных государств объединяются и противостоят грозной опасности. А пока они этим заняты, советское общество продолжает жить, учиться и трудиться. Кто-то дистанционно, на карантине, а кто-то — как рабочие, колхозники, пожарные и милиционеры — в обычном режиме. Вы знаете…
Я вдруг поймал себя на мысли, что сам для себя провожу параллель с трагедиями Чернобыля и Спитака — всего через два года на Армянскую ССР обрушится страшное землетрясение. И если сейчас весь Советский Союз от Калининграда до Владивостока сражается с радиацией, то потом точно так же спасатели из разных концов страны поспешат на помощь братской Армении. И страна, уже сотрясаемая социальными катаклизмами, вновь ненадолго объединится в одном мощном и искреннем порыве. Я опять вспомнил Игоря с его словами о том, что с тем же Чернобылем мог справиться только Советский Союз с его экономикой и военной мощью. И если бы страна детства не распалась, то недуг двадцать первого века — ковид, он же новый коронавирус — победила бы таким же единым порывом. Как до этого справилась с теми болячками, о которых я только что говорил вслух.
— Так вот, — я продолжил, осознав, что все меня слушают в напряженном молчании. — Смысл в том, что мы обязательно разберемся с любой проблемой. И даже чертов коронавирус не сможет испортить нам планы на будущее. Таков посыл нашего новогоднего концерта.
Никто даже не обратил внимание, что я оговорился, произнеся название болячки из будущего вместо выдуманного «риновируса». Потому что Громыхина не нашлась, что ответить, и дала добро на мою концепцию праздника.
Имеется в виду рассказ-фантазия Юрия Яковлева «Солнце с белыми лучами».