Камень пролетел в опасной близости от старушки Кандибобер, она резко отклонилась, нечаянно при этом толкнув краеведа Якименко. Неизвестно кем запущенный снаряд ударился в стол, проехался по нему и рухнул на пол.
Кто-то выругался и тут же интеллигентно извинился, добродушный дядька Сеславинский схватился за голову, глядя на мокро поблескивающий булыжник. А я, помедлив пару секунд, бросился к окну в тщетной надежде увидеть неизвестного метателя, пусть даже убегающего. Увы, занятая нами комната располагалась в одном из крыльев ДК, граничащих с глухими зарослями во дворе соседней пятиэтажки.
Я бросил быстрый взгляд на Васю Котикова — он понял меня без слов, легонько толкнул кулаком Сашку Леутина, и мы втроем бросились к выходу. Хотя нет, вчетвером. Диссидент Котенок, обладающий, как выяснилось, невероятной прытью, стремительно обогнал нас и уже маячил в районе входной двери.
— Вызывай милицию! — крикнул я на бегу вахтеру. — Хулиганы стекла бьют!
Мы высыпали на заснеженную площадь, разделились. Сашка с Васей помчались вокруг дворца по часовой стрелке, а я понесся догонять Котенка против часовой. К счастью, регулярный бег и занятия у Загораева давали о себе знать — суставы не ломили, мышцы не скручивались, а дыхалке мог позавидовать кандидат в мастера спорта. Впрочем, возможно, я льщу сам себе, но результат точно есть, и я его чувствую!
— Нет никого! — заполошно озираясь, проговорил Котенок.
Диссидент широко открыл рот, выставив свои массивные зубы, и дышал как ломовой конь, выпуская облачка морозного пара.
— Ушел! — послышался крик Леутина. Они с Васькой как раз замыкали круг со своей стороны. — У вас как?
— Тоже чисто! — ответил я. — Гад точно все рассчитал.
— Может, позвоните товарищу Поликарпову? — повернулся ко мне Котенок, блестя запотевающими от холода стеклами очков. — Вдруг это его архаровцы провоцируют?
— Зачем? — резонно возразил я. — Лучше сейчас посмотрим записи с камер…
Я запнулся, вовремя увидев недоуменные взгляды остальных. Какие, к чертям, камеры? Я бы еще систему распознавания лиц предложил использовать. Вот оно, прекрасное далеко… В прошлой жизни и шагу ступить без камер и искусственного интеллекта было уже невозможно. А сейчас я даже скучаю по этой тотальной слежке. Так бы негодяя вычислили довольно быстро, но вместо этого милиционерам придется по старинке опрашивать свидетелей. И не факт, что успешно.
— Заговорился совсем, — я беспечно махнул рукой. — Вспомнил о камеральной проверке в газете, вся голова ею забита. В записях путаюсь уже… Ладно, пойдемте внутрь.
Объяснение было настолько натянутым, что я и сам бы себе не поверил, однако моих сопровождающих это полностью удовлетворило. Видимо, настолько всякого рода проверки были обыденным делом, что упоминание еще одной никого не удивило. Кажется, пронесло.
Возле окошка вахтера, выполнявшего одновременно функцию билетера, уже стоял бледный как простыня и мокрый от холодного пота Сеславинский. Едва мы вошли внутрь, он тут же, увидев нас, поспешил навстречу.
— Милиция уже выехала! — сообщил он, и в этот момент я заметил, что Константин Филиппович держит в руках мокрый смятый листок бумаги. — И вот еще…
Директор ДК протянул мне испещренную мелкими буквами страницу. Внутри у меня все похолодело от осознания — и точно! Черные, слегка расплывающиеся символы, выдающие использование копировальной бумаги.
— «Молния», — прочитал я простой непритязательный заголовок. — Где вы это нашли, Константин Филиппович?
— У входа, — ответил директор. — Валялось в снегу. Думаете, случайность? Или провокация?
— Я практически уверен, что это связано с камнем, залетевшим в наше окно, — задумчиво произнес я, внимательно рассматривая самиздатовский боевой листок, что обзавелся на этот раз громким названием.
— Как? — спросил Котенок.
— Очень просто, — я пожал плечами. — Я думал, что в эту бумажку должны были завернуть тот булыжник. Мол, это послание, читайте. Но наши оппоненты, пожалуй, хитрее.
— А в чем хитрость-то? — Вася Котиков наморщил лоб.
— Стекла бить — это хулиганство, — пояснил я. — За такое милиция по головке не погладит. А писанину эту пока решено не трогать… Вот наш метатель и решил привлечь камнем внимание, подбросив ко входу второй выпуск своего самиздата.
— Вроде как он тут ни при чем? — понимающе закивал Сашка Леутин. — Просто совпало?
— Именно, — подтвердил я. — Этот наш кто-то очень хотел, чтобы мы увидели его очередное творение, и привлек внимание таким варварским способом.
— Но это же глупость! — воскликнул Сеславинский.
— Однако она сработала, — возразил я. — Константин Филиппович, у вас найдется резервное помещение? А то, боюсь, холод со сквозняком не способствуют интеллектуальным посиделкам.
— Конечно, найдется, — засуетился директор. — Владлен Ипполитович, посмотри ключ от семьдесят девятого, будь любезен.
Седовласый вахтер, чем-то похожий на Леонида Ильича Брежнева, важно кивнул и принялся внимательно изучать деревянную табличку с прибитыми к ней гвоздями. Почти все они были свободны, однако на нескольких висели ключи с бирками. Вахтер с необычным сочетанием имени и отчества снял с гвоздика один из них и протянул Сеславинскому.
— Пойдемте, — кивнул директор ДК. — Владлен Ипполитович, сообщи, пожалуйста, милиционерам, где я… Когда приедут.
Но милиция не заставила себя долго ждать. Пока мы рассуждали на тему подкинутой нам «Молнии», дверь распахнулась, впуская морозную сырость, и внутрь шагнули двое рослых парней в форменных тулупах и ушанках с кокардами.
— Кто вызывал? — уточнил тот, что был с погонами старшины.
— Мы, — ответил я. — Кто-то окно разбил и сбежал. Сорвал важное мероприятие.
— Разберемся, — старшина флегматично пожал плечами.
Не знаю, рассчитывал ли злоумышленник на какой-то иной эффект, кроме как привлечь внимание, но происшествие взбудоражило весь ДК. Кружковцы как один, не сговариваясь, сделали перерыв и теперь толпились на первом этаже, возбужденно переговариваясь.
— Говорю вам, это рокеры, — убеждала остальных дородная женщина в пуховом платке. — Им помещение не дают, вот они и мстят…
— Может, это алкаши местные? — возразил спортивного вида мужчина, который привел на занятия двух близнецов.
— У милиции все эти субчики наперечет, — успокоил остальных бойкий дедок в роскошной лисьей ушанке, которую он почему-то решил не снимать в помещении. — Видели, как они быстро приехали?
Разговоры моментально прекратились, едва милиционеры со вздохом, оценив размеры толпы, подошли поближе и принялись опрашивать потенциальных свидетелей. Старшина перед этим вызвал по рации третьего и отправил его к нам — хоть это радует, не до ночи сидеть теперь будем.
Впрочем, времени у нас ушло целый час. Пока милиционер все зафиксировал, пока собрал подписи… Но никто, надо отметить, не решился уйти. Даже беспокойный Жеребкин, который возмущался громче всех, попутно обвинив в произошедшем Котенка, старушку Кандибобер и заодно меня — как главного провокатора. На милицию, правда, его предубежденность не повлияла — патрульный лишь посмотрел на него скучающим взором и пожал плечами, пробурчав дежурное «разберемся». Главный комсомолец района чуть было не задохнулся от ярости, но потом резко расслабился, махнув рукой и развалившись на стуле.
— А нам почитаете, Евгений Семенович? — осторожно осведомилась Кандибобер.
— Почему нет, — улыбнулся я, осознав, что все это время держал в руках боевую «Молнию».
Как и в прошлом выпуске, автор анонимного листка не стеснялся упражняться в красноречии, только на этот раз склоняя на все лады лично меня и мою идею создания клуба «Вече». Что было абсолютно удивительно, учитывая, что речь шла о попытке свободной дискуссии, а неизвестный был вроде как против коммунистов и за тех, кто вскоре назовет себя демократами. Однако он умудрился сыграть на противоречии, не особо, впрочем, оригинально — согласно его версии, главред Кашеваров раскрыл свои «чекистские погоны», пытаясь собрать вольных личностей, спровоцировать их и отправить к мастерам карательной психиатрии.
Котенок на этом моменте заметно напрягся — точно, его ведь несколько раз уже посылали на принудительное лечение, и вряд ли в его голове это оставило идиллические воспоминания. Но и все остальные, включая вполне лояльного краеведа Якименко, слушали опус подпольного корреспондента с вытянутыми лицами. Только Жеребкин довольно улыбался.
— А я ведь тоже подумал, что вы именно это затеяли, товарищ Кашеваров, — он внимательно посмотрел на меня. — Так что, вас раскрыли или еще не время?
— Товарищ Жеребкин, вы детективов, по всей видимости, начитались? — я с улыбкой повернулся к нему. — Я вас пригласил как уважаемого оппонента в дискуссионный клуб, согласованный с райкомом Коммунистической партии. Вы сейчас серьезно поверили подпольной газете больше, чем своему товарищу?
— А я вот, как ни странно, согласна с этим комсомольцем, — неожиданно заявила бабушка Кандибобер, довольно записав автора «Молнии» в ряды ВЛКСМ. — Пожалуй, повременю я со своим докладом.
— Я тоже, — пробасил отец Варсонофий. — Или вы объяснитесь, Евгений Семенович?
Час от часу не легче. Едва я собрал в одном помещении этих противоречивых личностей, договорился с ними, дал гарантии от КГБ — и вот на тебе. Одна провокационная заметка в анонимном листке грозит разрушить мои начинания. Прямо как вбросы в телеграм-каналы, характерные для медиапространства моей прошлой жизни…
Я улыбнулся про себя, поняв, что это и есть ключ к успеху. По крайней мере, попытка не пытка. Сколько раз нашему холдингу приходилось опровергать желтуху или банально проверять откровенно провокативные сообщения! В какой-то момент мы на этом собаку съели.
— Как говорится, на сарае тоже кое-что написано, но там на самом деле дрова лежат, — улыбнулся я, глядя поочередно на Варсонофия и на местную престарелую Грету Тунберг.
Кто-то не выдержал и хмыкнул, оценив довольно скабрезную шутку с моей стороны. Тем временем я продолжил.
— Перед нами, — я потряс размокшим листком, — самопальное издание неизвестного автора. Один этот факт заставляет думающего человека сомневаться. У нас, журналистов, есть способы проверить информацию. Например, мы берем в работу событие, только если о нем рассказывают больше двух независимых друг от друга источников. Кроме того, эти самые источники должны быть заслуживающими доверия. Агентство ОБС, то есть «одна бабка сказала», таковым не является. На что ссылается этот Смелый, который на самом деле трус?
Я обвел взглядом собравшихся, притихших и внимательно слушающих мою речь. Внимательно и пока что настороженно.
— Смотрите, — я не планировал останавливаться. — Меня зовут Евгений Семенович Кашеваров, меня знает за редкими исключениями весь город. Потому что я руковожу главной районной газетой, не стесняюсь своего имени и при этом дорожу репутацией. Кем я буду, если в открытую предложу людям поучаствовать в дискуссии, обещаю печатную площадь, а потом напишу кляузу?
— Обманщиком, — тихо сказала Аэлита Ивановна.
— Чекистом, — осклабился Котенок.
— Если вы наговорите мне тут чертовщины, а я опубликую ее в газете, то сядем мы вместе, — заявил я. — А мне это надо? Я уже терял свое кресло после того, как опубликовал интервью с чернобыльцем.
— Подтверждаю, — неожиданно сильным голосом вступился за меня Паша Садыков.
— Так вот, — я благодарно кивнул ликвидатору. — Я своей репутацией дорожу. И если говорю что-то, а тем более обещаю, значит, несу ответственность. И готов понести наказание в случае ошибки. А какую ответственность несет Смелый? Он называет свое настоящее имя? Приводит список источников? Нет и нет. Откуда он знает о моих планах? И, наконец, зачем ему вносить раздор в только-только наметившийся диалог между людьми с противоположными мнениями?
— Так, может, он боится раскрыть свое имя и свой источник? — возразил Котенок.
— Повторяю вопрос, — я смотрел не на Алексея, а на всех сразу. — Откуда он знает о моих планах? Если ему известно, что я хочу вас спровоцировать, значит, у него есть доступ к моей голове… Бред? Бред. Тогда у него есть доступ к деталям операции КГБ. Откуда? Может, он сам из КГБ? Тогда зачем ему раскрывать этот план? Чтобы что? Сорвать его? Спасти городских диссидентов?
Собравшиеся принялись оживленно переговариваться. Кто-то сдержанно хмыкнул, другой откровенно засмеялся.
— Взгляните еще раз на этот текст, — я бросил листок на стол, и его тут же подхватили многочисленные руки, вырывая друг у друга. — Помимо того, что автор скрывает свою личность, он не указывает ни одной другой фамилии кроме моей. Он, повторю, не называет источники. Не говорит о конкретных шагах, только бросается громкими фразами про ГУЛАГ и застенки. Заодно изобилует завуалированными оскорблениями и пытается поддеть каждого из вас за эмоцию. Кого-то из-за возраста. Кого-то из-за вероисповедания. А кого-то из-за непростых отношений с отечественной медициной.
В комнате с развешанными по стенам яркими костюмами, придающими собранию несерьезный вид, повисла напряженная тишина.
— Ну, что? — я вновь подхватил инициативу. — Раскрыли заговор одного чекиста против другого чекиста?
— А ведь и вправду бред, — первым отозвался карельский активист Сало. — Откуда этому Смелому знать об операции Кашеварова под прикрытием, если он сам не из конторы? По-моему, нас просто кто-то хочет рассорить. Евгений Семенович, а если двое докладчиков отказались выступать, вы можете заменить их на других? Если что, я готов, у меня и тема есть.
Хитрый он, этот Сало, ох и хитрый! Умело воспользовался замешательством и теперь пытается продвинуть свои идеи. Прагматичный и беспринципный, с таким нужно держать ухо востро. Пожалуй, я слишком недооценил его, вспомнив по прошлой жизни.
Зато именно он, судя по всему, сейчас склонит чашу весов в мою пользу.
— Я не отказываюсь, — неожиданно отозвалась бабушка Кандибобер. — Я сделаю доклад. Газетная публикация же все еще в силе?
— Разумеется, — я кивнул, улыбаясь.
И тут опять заговорил отец Варсонофий.