На изучение второго за сегодняшний день самиздата у меня ушел час. Я буквально провалился в чтение сброшюрованных скоросшивателем листков писчей бумаги, погружаясь в теневую журналистику восьмидесятых.
В университете нам рассказывали о самопале времен цензуры, подробностей добавила старая гвардия, вспоминая, как кто-то доставал «Архипелаг ГУЛАГ», «Доктора Живаго» или «Мастера и Маргариту», а кто-то — эссе запрещенных философов. Но все это относилось к художественной литературе и публицистике. А тут прямо-таки настоящий журнал, еще и размноженный на несколько экземпляров, судя по следам от копирки. И мне зачем-то его подбросили, явно понимали, что самопал дойдет до редактора официальной районной газеты.
Написано в «Правдорубе», к слову, было много всего шокирующего для советского человека. О действиях продотрядов и продразверстке, о периоде немецкой оккупации и наших местных коллаборационистах, о ГУЛАГе, о затоплении расположенной неподалеку от Любгорода-Андроповска Корчевы, исчезнувшего российского города. Как и Молога в Ярославской области, он погрузился в пучину рукотворного моря, после чего был предан забвению и оброс легендами. Но главное — таинственный автор (или даже целый коллектив) откровенно нападал на строительство новых АЭС в Союзе. Словно прямой вызов мне, причем уже второй за день. Я еще раз просмотрел последнюю статью.
Листы, на которых она была напечатана, немного отличались от остальных. И это давало повод предположить, что готовили ее наспех, вставляя уже в готовый «номер» самиздатовского журнала. Еще интересно, что вышла критика АЭС день в день с материалом Зои, опубликованным в официальной районке. Неужели так зацепило, что человек за несколько часов статью набарабанил? В принципе, технически это несложно, если твоя цель — исключительно удар по эмоциям. Или же кто-то знал о репортаже Шабановой… Так, ладно, что-то я глубоко начинаю копать. Мы же заранее готовились, что-то могло и просочиться случайно. К тому же с момента запуска второго блока уже почти неделя прошла. Так что вовсе не обязательно, что это ответ на нашу статью. Вернусь к чтению.
Несмотря на откровенную чернуху, которая просто била ключом по моим мозгам, сама подача увлекала. Причем что-то мне даже показалось знакомым — я как будто бы уже читал подобное в своей прошлой жизни. Впрочем, неудивительно: наш холдинг вел сразу несколько исторических проектов о Любгороде и всей Тверской области. И… Мысль была совсем близко, но ухватить ее за хвост никак не получалось.
Трель звонка заставила вздрогнуть и вернуться в реальность.
— Евгений Семенович, на линии Анатолий Петрович Краюхин, — я схватил трубку коммутатора и услышал взволнованный голос Валечки.
— Евгений Семеныч? — я не видел первого секретаря, но хорошо представлял, что он сейчас подобен Везувию. Вот-вот взорвется и засыплет все вокруг пеплом. — Бери машину и немедленно ко мне! Ситуация безотлагательная!
Еще только собираясь, я уже знал, на какую тему будет разговор. Краюхину наверняка тоже попался на глаза номер «Правдоруба». И тоже вряд ли случайно — ощущение, будто кто-то специально разнес экземпляры едкого самиздата по всем ключевым фигурам нашего города. Интересно, уже нашли злоумышленников? А то есть у меня кое-какие мысли…
— Смотрите-ка, Евгений Семенович, в райкоме сегодня людно, — водитель Сева показал на забитую парковку возле бетонного здания.
Наверное, с десяток машин, и сплошь черные «Волги». Сомнений нет, собрание у Краюхина предстоит жарким. Едва я зашел в кабинет первого секретаря, мои подозрения тут же подтвердились. Сам Анатолий Петрович, второй секретарь Козлов, председатель исполкома Кислицын, главный комсомолец Жеребкин, полковник Смолин и еще ряд партийных деятелей рангом поменьше. Их имен я не знал или не помнил, да это и не важно. А вот чекист Евсей Поликарпов одной только своей персоной подчеркнул серьезность момента.
— Вот и Кашеваров, — Краюхин громогласно объявил мой приход. — Проходи, Евгений Семеныч, садись. Мы тут с товарищами уже немного подискутировали… Ты ведь это тоже видел?
Он швырнул на стол экземпляр «Правдоруба», и самопальный журнал со скрипом проехался по полированной поверхности. От него отделилась чуть смятая листовка — такая же, как и на стенде рядом с редакцией. Люди за столом обменялись репликами, кто-то покачал головой.
— Видел, — подтвердил я, взяв брошюру в руки и пролистывая, словно она могла как-то отличаться от той, что принесли мне. — И даже читал.
— Ну, и что скажете, товарищ Кашеваров? — спросил Кислицын, явно пытаясь развить бурную деятельность. — Как вам это… с профессиональной точки зрения?
— Если говорить откровенно, — начал я, и все моментально затихли, — написано хорошо. Я про журнал, если что, а не про этот листик.
По кабинету пронесся возмущенный ропот. Партийные деятели были недовольны.
— А что? — я обвел всех взглядом. — Вы хотите дежурных фраз об антисоветчине? Да вы и сами это все прекрасно понимаете. У меня спросили, что я думаю про журнал, и я ответил. Написано хорошо, человек явно подготовленный. А то и целый коллектив потрудился, что вернее всего.
— И вы со всем этим согласны?! — выкрикнул побагровевший Жеребкин, секретарь райкома ВЛКСМ. Нет, Вася Котиков определенно смотрелся бы лучше на его месте. Не того человека выбрали представлять интересы молодежи.
— Я сказал, что самиздат подготовлен грамотно, — вежливо и спокойно ответил я. — А признание качества формы еще не означает согласия с содержанием.
— Тихо все, — беззлобно сказал Краюхин. — Дайте Кашеварову договорить. Не маленькие тут собрались, так что будем разбираться без лозунгов, а по делу.
Жеребкин стыдливо отодвинулся назад, чтобы мне его было хуже видно, а я продолжил, собирая на себе изучающие взгляды опытных партийных бонз. Особенно внимательно смотрел Поликарпов, но он и так это по долгу службы обязан.
— Скажу честно, мне было интересно читать эту брошюру, пусть ее содержание и откровенно антисоветское, — говорил я. — И я для себя даже почерпнул кое-что интересное в плане стилистики и подачи… Так что наш неизвестный идеологический противник силен, и недооценивать его точно не стоит.
— Да Котенок это! — раздраженно сказал второй секретарь Козлов. — Никто не говорит, что он дурак! Но один он это вряд ли сумел провернуть!
— Может, он и имеет отношение к «Правдорубу», — сказал я. — Но к листовкам — вряд ли. Я его видел перед задержанием, и он искренне негодовал, что на него хотят повесить безграмотные цидульки.
— Мало ли, что он там говорить будет! — вновь возмутился Жеребкин.
Его пышущее праведным гневом лицо было столь же красным, что и кулаки, которые явно чесались набить морду всем этим отщепенцам, вздумавшим порочить советский строй. Признаться, я думал, что во главе комсомольских райкомов должны стоять прагматичные личности вроде того же Краюхина, только моложе. Но у нас в Андроповске, судя по всему, думают иначе.
— Я его и не защищаю, — мой голос по-прежнему звучал уверенно и спокойно. — Но Котенок — журналист, был журналистом раньше… Если бы он и писал листовки, то точно не так топорно. Взять те же тезисы про обман с атомной станцией. Я подошел к людям, и из всей толпы они зацепили только одного человека, и это при том, что совсем недавно на нее чуть ли ни каждый был готов ругаться. Непрофессионально. А теперь вспомните, как Котенка слушают, когда он начинает вещать. Чушь порой городит, но не оторваться. Так что я скорее поверю, что он печатает журнал, а не расклеивает боевые листки. А во-вторых, на моей памяти он особо и не скрывал своих убеждений…
Я выразительно посмотрел на чекиста, параллельно обдумывая, что у него-то наверняка больше информации.
— То есть ты хочешь сказать, — пробурчал Краюхин, — что журнал и листовку делают разные люди?
— В этом я даже уверен, — кивнул я.
— А ты что скажешь, Ефим Хрисанфович? — первый секретарь повернулся к полковнику Смолину. — Долго твоим архаровцам ловить этих… цеховиков от журналистики?
— Люди работают, — спокойно ответил главный милиционер. — Котенка допрашивают. С листовки и журнала криминалисты снимают отпечатки пальцев, ищут особенности печати, чтобы определить машинку. Опера и дознаватели опрашивают свидетелей. Ищем, Анатолий Петрович. Сроки называть не рискну, но приложу все усилия, чтобы они были минимальными.
— А что там, ты говоришь, с этим Котенком? — нахмурился Краюхин. — Он сознался?
— Свою причастность к листовкам яростно отрицает, — ответил полковник. — Про журнал говорит, что сам хотел бы такой выпускать, но кто-то его опередил.
— Понятно, — первый секретарь побарабанил пальцами по столу. — Значит, ждем новостей от милиции и КГБ. Журналы спрятать, попытки размножить — пресекать.
— А я считаю, что так делать не нужно, — сказал я, и все присутствующие в кабинете тут же воззрились на меня. Причем так, будто я в портрет Ильича плюнул. — И я объясню, почему.
— Нет, это возмутительно! — Жеребкин даже со стула вскочил. — Советскую власть поливают грязью какие-то недобитки, а редактор районной газеты собирается их покрывать? Не много ли вы о себе возомнили, товарищ Кашеваров?
— Что ж, — я усмехнулся и тоже встал, чтобы всем было хорошо меня видно. — Мы можем, конечно, все запретить. И делать вид, что никакого журнала не было, а листовки на стендах не висели. Но давайте представим, что будет дальше. Что скажут люди? А я могу подсказать — что нам нечего ответить, что правда глаза колет. Что подумают наши враги? Тоже могу подсказать… Им плевать! Но говорить они будут, что мы испугались. И будут использовать это, чтобы сделать свою брошюру модной.
— И что же? — поддержал главного комсомольца второй секретарь Козлов. — Пусть эта рвань и дальше выходит, а мы все на самотек пускаем? Даем диссидентам трибуну и тихо проглатываем?
Мужик он тоже оказался эмоциональным, хотя в целом вызывал у меня уважение. Ведь именно Козлов от райкома занимался проверками на заводе кожзамов. И такие люди нужны мне в качестве союзников. Жеребкин с его твердолобостью, кстати, тоже. Настроить его на нужный лад — и вот тебе готовый боец и глашатай твоих идей.
— С диссидентами милиция и КГБ будут действовать строго в рамках закона. Нарушили закон о печати? Получат штраф или срок, но когда это признает суд, — я пожал плечами. — Главное же, мы не будем прятать голову в песок. Враг подсказал, в какие болевые точки он бьет, обманывая людей. Так и прекрасно. Мы теперь сможем взять и проработать их, ответить на вопросы, которые раньше только на кухнях обсуждали. Напишем правду о тех событиях, расскажем, для чего были те или иные решения. А потом посмотрим, кому больше поверит народ.
— А если поверят им, а не вам? — Жеребкин буравил меня взглядом.
— Значит, я хреновый редактор и журналистов воспитал себе под стать. Если не смогу с фактами макнуть в дерьмо эти хайпожоров!
— Кого? — удивленно переспросил Жеребкин, и я поспешил продолжить. А то что-то действительно разволновался.
— Этих! — рявкнул я. — Вы сказали, что у них есть трибуна? Так у нас есть своя, а после нового года появится и вторая. Это наша война, и мы умеем сражаться, пусть и по-своему. Так что дайте мне два выпуска, и посмотрим, что будет. Тем более что с моими анкетами вы сможете в цифрах узнать, кто на самом деле победил. Так что?
Я разнервничался, возможно, наговорил лишнего, но… По-другому сейчас было нельзя. Иначе бы меня не услышали, не поверили. А вот когда я поставил на кон голову, теперь, может, и взглянут по-другому. Эх, догадался бы раньше, что этот разговор будет — речь бы себе написал. Но и так вроде бы получилось. Задумались важные головы, точно задумались!
— Так-так-так, — Анатолий Петрович снова забарабанил пальцами по столу. — Тихо, товарищи! Значит, в следующем номере твоей газеты выйдет опровержение «Правдоруба»?
— Именно, — кивнул я. — Ведь что фактически получилось? Мы написали статью в защиту АЭС, и тут же выходит материал в самиздате. Причем и в подпольном журнале, и в листовке. А это что означает?
— Что контроль ослаб, — пробурчал председатель райисполкома Кислицын. — Не досмотрели мы, не докрутили…
— А вот и нет, — я улыбнулся, все еще продолжая стоять, будто сам выступал с трибуны. — Это значит, что нас читают, нас опасаются, хотят ослабить наше влияние… А мы используем это, чтобы, наоборот, стать сильнее. Как до революции, когда партия не боялась спорить хоть с самим чертом.
— Ладно, — Краюхин подумал и принял решение. — Предлагаю попробовать. Что скажешь, Евсей Анварович?
Впервые за все это время первый секретарь посмотрел на чекиста, который словно бы отрешился от происходящего.
— Я доложу в управление, — ответил Поликарпов. — У товарища Кашеварова неплохое чутье, которое уже срабатывало. Уверен, получится и на этот раз.
— Тогда все свободны, — устало замахал руками Краюхин. — Продолжаем работать.
— Я это так не оставлю, — сквозь зубы процедил комсомолец Жеребкин, проходя мимо меня.
Я лишь улыбнулся ему в ответ, дождался, пока все выйдут, и негромко сказал чекисту:
— На пару слов.