— Смотря какие нововведения, — спокойно проговорил я, глядя в глаза чекисту. — Не могу обещать заранее…
— Разумный подход, — кивнул Поликарпов. — Мысль такая. Объявите на ближайшей планерке, что расширяете газетную площадь для ваших внештатных обозревателей. И что теперь будете печатать их больше и чаще. Возможно даже, что не только в вечерке. И такой же анонс дайте в пятничном выпуске. Подразним наших «друзей»…
Ход мыслей чекиста был мне понятен. Хочет спровоцировать человека из редакции, который предположительно связан с «Андроповским правдорубом». Вряд ли, конечно, мы его так вычислим, он ведь наверняка не дурак, но спутать планы точно сумеем. Если он поверит, то поспешит с выходом нового номера одновременно с нашей вечерней газетой. А в спешке, как известно, можно кучу ошибок наделать и вообще дров наломать. Но ведь и нас это тоже касается!
— Нет, Евсей Анварович, — я покачал головой. — Борщить тоже нельзя. Увеличить число полос — это можно. Но не сразу, и не забивать сразу две газеты… Иначе как это будет выглядеть со стороны? Что мы испугались. Райком испугался. КГБ испугался. У нас и так в основной газете новая порция опровержений выходит. И тут мы прям чуть ли не всем подряд выдаем печатную площадь. Подозрительно.
— Тогда что вы предлагаете взамен? — блеснул очками чекист.
— Я предлагаю принять ваш план, но постепенно, — вот и пришел момент удачно ввернуть сегодняшнюю идею, подкинутую мне Трофимом-Душеведом. — Мы действительно объявим о расширении клуба на страницах вечерки. Но при этом добавим обязательное условие: набрать не менее пятидесяти подписей сторонников, которым твоя идея понравилась. Скажем, хочет кто-то выступить на тему… защиты бездомных животных. Не вопрос — докажи, что читатели к этому готовы, и мы рассмотрим. Сначала в формате клуба, а потом и на страницах газеты.
— Неплохо, — кивнул Поликарпов. — Элемент демократии. А для этого номера успеете так сделать?
— Точно нет, — категорично заявил я. — Не успеем.
— Евгений Семенович, это же несерьезно, — плотоядно улыбнулся чекист. — Мы же с вами знаем, что если постараться…
— Я могу, конечно, набрать кого попало, — перебил я Евсея Анваровича. — Но это тогда, первое, резко снизит наш уровень. И второе — обесценит правила клуба. Да и где я сейчас анонс дам?
— В «Андроповских известиях», — невозмутимо ответил чекист. — Вы же еще не сдались, насколько я знаю? Можно же дать подверстку, или как у вас там это называется, мол, расширяем клуб…
— Обесценим, — я упрямо покачал головой. — Да, мы можем спровоцировать выход «Правдоруба». Но, во-первых, можем — не значит, что получится. А во-вторых, это опять же обесценивание идеи. Срочность убивает качество. Да, я могу хоть ночь, хоть две ночи подряд просидеть в редакции, отбирая письма желающих. И журналисты, можете быть уверены, мне помогут. Вот только спешка, Евсей Анварович, будет выглядеть как паника.
Я не стал говорить, что несколько по-настоящему интересных писем у меня есть. Те самые, что я отобрал из целого сонмища сомнительной корреспонденции. Но мне бы хотелось нормально, без той самой пресловутой спешки, договориться с авторами, не торопясь подобрать оппонентов… У меня и так-то всего два дня остается на подготовку, зачем мне еще лишняя головная боль?
— Ты меня извини, Евсей Анварович, но я Кашеварова поддержу, — к счастью, за меня вступился Краюхин. — Выглядеть это и вправду так себе будет. Словно мы обгадились и теперь правдами и неправдами собираем всех подряд ненормальных…
— А нам не нужны все подряд, — подхватил я. — И не нужны ненормальные. Нам требуются те, кто имеет свое мнение без сдвига по фазе на почве психиатрии. Мы должны показать, что партия не боится сразиться с достойным противником. Не с клоунами…
— Постойте, но вы же сами, помнится, говорили, что противника можно выставить на посмешище? — хмыкнув, прищурился Поликарпов.
Ход, казалось, был с его стороны сильным. Я ведь и вправду предлагал уничтожать оппонентов… Вот только не совсем так. Я говорил, что уничтожать надо тех, кто не идет на контакт и честную схватку. А кто готов отстаивать свою правоту без нарушения закона — этих, наоборот, поддерживать. И в спорах с по-настоящему достойным соперником продвигать линию партии. Именно это я и сказал чекисту. Только добавил еще кое-что.
— Нет большого достижения одолеть клоуна или сумасшедшего. Как говорится, если бы слон растоптал Моську…
— Моська бы победила, — понимающе кивнул Поликарпов. — Правда, посмертно, но это еще больше бы ее возвеличило. Сделало бы мученицей.
— Вот именно, Евсей Анварович, — я мысленно выдохнул, что смог донести правильную мысль. — Так что я предлагаю поступить по-другому. Каждому по полполосы, при этом подчеркнуть, что это сделано исключительно из-за популярности среди читателей. Естественно, добавить результаты подсчетов заполненных бюллетеней… Вот прямо в пятницу с утра все свести по максимуму, чтобы выборка была точнее. А еще — как раз в этом номере опубликовать правила вступления в клуб. И в дополнение — отрывки из самых интересных писем читателей. Разумеется, по теме. Так мы покажем, что нам не все равно, о чем думают люди, как они оценивают напечатанное. Понимаете? Тем самым мы подчеркнем свое отличие от «Правдоруба» и этой чертовой «Молнии». Что мы не транслируем однобокие мнения без учета народного отношения. Что мы готовы к диалогу не только между авторами, но и между авторами и читателями. И еще — между читателями.
— А это как? — заинтересовался Поликарпов.
— Да как обычно, — улыбнулся я. — Вы же читаете газеты, знаете, что некоторые темы порой обсуждаются в нескольких номерах. Журналист написал, читатель прислал мнение, его опубликовали… Второй читатель ответил, что не согласен с первым. Ну, и так далее.
Об этом я смутно помнил по своей прошлой жизни. В детстве такое в газетах видел, а потом еще в девяностые в областной прессе, когда мнения читателей сталкивались, и нечистоты бурлили… Сомнительное дело, конечно же, но главное — как ты сам этой идеей воспользуешься. Можно ведь и без нечистот, в конце концов.
— Что ж, — задумавшись на мгновение, выдохнул чекист. — Мне нравится. Действуйте, Евгений Семенович.
— Опасную игру затеваем, Женя, — Поликарпов уехал, а я попросил Краюхина выслушать мою идею насчет лица города. Вот только к ней мы пришли далеко не сразу.
— Понимаю, Анатолий Петрович, — кивнул я. — Но если ничего не делать, будет только хуже. Как уже говорили: если КГБ прикроет «Правдоруба», он победит. Это будет просто еще одна показательная порка за инакомыслие, а люди от этого уже устали. Я говорю об обычных советских людях, которые за КПСС, но просто хотят чуть больше свободы.
— Помнишь, о чем мы с тобой говорили? — Краюхин смотрел на меня и одновременно куда-то вдаль. — Нельзя вываливать на людей все и сразу. Радует, что ты это уяснил. Надо тщательно все взвешивать, думать, говорить о руководящей роли партии. Постепенно исправлять ошибки. Не стесняться их признавать, но и не каяться оголтело.
— Помню. Обо всем этом помню. Но гласность сейчас набирает силу, и в скором времени такие, как «Правдоруб», выйдут из тени. Появятся новые. И их будет уже не остановить. А вот занять поляну и диктовать на ней свои правила — это мы можем сделать уже сейчас.
Краюхин пристально посмотрел на меня.
— Это ты так думаешь? — медленно спросил он. — Или знаешь о чем-то, чего не знаю я?
— Я журналист, Анатолий Петрович, — сейчас нужно было говорить максимально аккуратно. — Мое умение — это использовать информацию, в том числе анализировать ее. Гласность же не затевалась просто так, чтобы поиграть и бросить. Пока этот инструмент только испытывают, проверяют. Но по всей логике этот краник будут постепенно открывать все шире.
— Ты прав, — неожиданно подтвердил Краюхин. — Ходят разговоры о том, чтобы еще больше смягчить отношения между обществом и властью. Дать больше свободы вам, журналистам. В текущем году это будут постепенно вводить. Поэтому тебе и разрешили эксперимент с авторскими колонками всех этих… диссидентов.
Разумеется, Анатолий Петрович как первый секретарь райкома знал больше, чем я, редактор местной газеты. Зато у меня был свой источник информации — моя память из будущего. Благодаря ему я знал больше Краюхина. Еще в прошлом году Главлитом СССР было предписано сообщать только о серьезных нарушениях цензуры, обращая пристальное внимание лишь на сохранение военных и государственных тайн. Даже западные радиостанции уже понемногу переставали глушить. А следующие два года — едва наступивший восемьдесят седьмой и восемьдесят восьмой — фактически окончательно похоронят цензуру как таковую. Это будет время по-настоящему независимых СМИ, ретранслирующих самые разные точки зрения и критикующих власть уже не по разнарядке, а по собственному усмотрению. Тогда же дело дойдет и до настоящих перегибов, когда свободу спутают со вседозволенностью.
Мой же подход по-прежнему заключался в том, чтобы подготовить людей. Чтобы их не смыло зловонным потоком той самой вседозволенности. И все эти действительно опасные игры с пока еще подпольными изданиями лишь часть стратегии. Мне важно показать людям разницу между оголтелым радикализмом, когда нужно все запретить или все разрешить, и взвешенным подходом. Поэтому и нужны все эти «Правдорубы» с «Молниями», на фоне которых официальная пресса должна выглядеть оплотом адекватности. Эдаким мерилом профессиональной журналистики, если угодно, моральным камертоном. Потому что все познается в сравнении — против вековой мудрости не попрешь. А если сравнивать не с чем, то как доказать людям, что ты лучше? Никак.
— Очень прошу тебя, Женя, — первый секретарь пристально посмотрел на меня, вытаскивая из раздумий. — Не подведи.
— Сделаю все, Анатолий Петрович, — серьезно кивнул я, — чтобы не было стыдно.
Голос Краюхина потеплел:
— Ладно, давай рассказывай, как ты там город решил переделать.
— А переделывать, Анатолий Петрович, ничего не потребуется, — я поспешил успокоить первого секретаря. — Только улучшать и дорабатывать то, что есть. А еще — бережно относиться к тому, что было. Вы бы, кстати, заглянули к нам в редакцию на выставку фотографа Тюлькина. Людям настолько понравилось, что впору деньги за билеты брать.
— Ты даже не вздумай, — грозно одернул меня Краюхин. — Народное достояние должно быть доступным. Это у них там, — он указал большим пальцем себе за спину, словно тыкал за бугор, — капитализм со всеми вытекающими. А у нас страна для людей.
— Да я пошутил, Анатолий Петрович, — улыбнулся я. — Давайте я дальше расскажу. В общем, город у нас старинный, а из его истории людям особо ничего не известно. Есть у нас краеведы Якименко и Сало, но они в собственном соку варятся.
— Вот тут ты заблуждаешься, Женя, — покачал головой первый секретарь. — У нас, вообще-то, музей работает, и очень хороший.
— Согласен, музей отличный, — поспешил согласиться я. — Но его мало. Вот часто ли вы сами, скажите честно, туда заглядываете? Когда в последний раз были?
— Справедливо, — кивнул Краюхин. — Музей не то место, куда как на работу ходишь. И что предлагаешь? Еще один открыть?
— Возможно, — уклончиво сказал я. — Только не сразу. Для начала я предлагаю превратить в музей весь город.
— Это как?
Глаза первого секретаря блеснули. Если поначалу он слушал меня настороженно, то сейчас с ярко выраженным интересом.
— Таблички с названиями улиц, — я начал с самого, на мой взгляд, простого. — Под современным названием писать историческое. И оформить в соответствующем стиле. Может быть, даже с ятями и ерами. Дальше. Есть у нас, к сожалению, много уничтоженных зданий. Что-то немцы в войну разбомбили, а что-то и мы сами…
— Успенский собор имеешь в виду? — вздохнул Анатолий Петрович. — Чую, Голянтов тебе еще с ним плешь проест.
— И он тоже, — подтвердил я. — Но не только. Дом купцов Мирзоевых, который в двадцатых снесли, чтобы фабрику-кухню построить. Или старая деревянная набережная Любицы. Мост, тоже деревянный. Наверняка архивные фотографии сохранились. Я предлагаю на нескольких видовых местах города поставить стереоскопы и зарядить их снимками, как эти места раньше выглядели. Смотришь туда и видишь вместо фабрики-кухни купеческий дом. Или старый мост через Любицу вместо нового бетонного.
— А ведь это мысль, — одобрил Краюхин. — Сам придумал?
— Прочитал где-то, — соврал я.
На самом-то деле я вспомнил это из прошлой жизни. В две тысячи двадцать третьем такие стереоскопы начали устанавливать на улицах Твери, а потом эта мода постепенно пришла в другие города области. В наш Любгород в том числе. У меня были сомнения, что в этом времени такое возможно, но потом вспомнил: стереоскоп — изобретение довольно почтенного возраста, у меня самого даже в детстве такой был. Кажется, родители его в Москве купили, и слайды там были тоже про столицу. Но принцип-то действия тот же! Разница лишь в том, что его нужно модернизировать, установить на треногу или на столбик. И вуаля — общественный стереоскоп с видами старого Любгорода.
— И еще, — я подошел к завершающей части своей небольшой презентации. — У нас куча общественных пространств, но они никак не связаны между собой. А туристы, между тем, у нас иногда бывают.
— Из Москвы в Калинин транзитом, — кивнул Краюхин.
— И что они у нас смотрят? — я развел руками. — Пару старинных полуразрушенных церквей. А нам нужно создать единое туристическое пространство, чтобы и гости города смогли по нему ориентироваться, и жители при желании могли в любой момент изучить свою малую родину.
— Так, давай-ка подробнее, — Анатолий Петрович решительно достал из какой-то папки толстый белый лист бумаги, вытащил и протянул мне его вместе с карандашом.
— Смотрите, — я тут же принялся набрасывать схему туристического пространства. — Город у нас сам по себе небольшой, а все достопримечательности традиционно жмутся к центру. Собственно, к историческим кварталам старого Любгорода. Все видовые точки со стереоскопами нужно соединить маршрутом, вот так, — я провел по схеме условные дорожки. — И повсюду расставить указатели, чтобы туристы могли даже без экскурсовода найти то, что нужно. В ключевых точках разместим информационные стенды. На них — краткая историческая справка о достопримечательности и карта. На каждом стенде она дублируется, но при этом стоит отметка: «Вы находитесь здесь». Чтобы человек не просто сориентировался, но и смог проложить маршрут до следующей достопримечательности.
— Удобно, Кашеваров, удобно, — Краюхин взял исчирканный мною лист и теперь внимательно его разглядывал. — Тоже прочитал где-то?
— Что-то прочитал, что-то от себя добавил, — уклончиво ответил я. — А еще так в Европе делают, почему бы нам с них пример не взять? Хорошее ведь дело.
— Это ты в Секешфехерваре[16], что ли, видел? — удивился первый секретарь. — Что-то не помню я там такого.
В сознании услужливо всплыл образ венгерского городка, где мой предшественник в этом теле побывал с рабочей поездкой в составе райкомовской делегации. Местечко с труднопроизносимым названием считалось побратимом Андроповска, наши города выстраивали в основном культурные связи. А потом, уже после распада СССР, их поддерживали скорее по старой памяти. Хотя, бывало, старались и развивать связи экономические.
— В буклете каком-то видел, — привел я, как мне показалось, безобидную легенду. — В гостинице.
— Ну, ты даешь, Евгений Семенович, — добродушно расхохотался Краюхин. — Мы же с тобой вместе ездили, там в гостинице не было никаких буклетов.
— Да? — я разыграл искреннее удивление. — Значит, где-то в другом месте видел. Мне казалось, что в Секешфехерваре…
— Ладно, не суть, — отмахнулся первый секретарь. — Идея-то и впрямь неплохая. Почему бы не воспользоваться опытом венгерских товарищей!
— Вот и я про то, — улыбнулся я. — И теперь финальный штрих. Нам нужно кулинарное дополнение и символ города. Вот в Торжке, например, пожарские котлеты, в Осташкове — рыбник[17]. В Лихославле — карельская калитка[18]. У нас вроде как ягодное лукошко любили готовить. Надо в столовых и ресторанах специальное туристическое меню ввести.
— Это тебе с Алией Равильевной поговорить надо, — сказал Краюхин. — Она же у нас трестом заведует.
Я вспомнил дородную женщину, которая наравне с мужчинами участвовала в той злосчастной охоте, когда сам Краюхин и его шоферка Нина пострадали от бешеного волка. Да и я сам тогда испытал на себе все прелести сорока уколов в живот.
— Ты вот что, — задумавшись, предложил Анатолий Петрович. — У нас тогда, помнится, отдых на турбазе не заладился. Надо бы еще раз организовать, заодно с партактивом все это обсудим… Ты вот все это подготовь тезисно. И будем думать. Так сказать, неформально, в расслабленной обстановке.
— А в целом как вам идея? — уточнил я.
— Хорошая, Кашеваров, идея, — улыбнулся Краюхин. — Только вот масштабная больно. Опять ты нам, короче говоря, головной боли добавил.
Я поначалу не понял, ругают меня сейчас больше или все-таки хвалят. Но в том, что Анатолий Петрович заинтересовался, не было никаких сомнений.
Главное, чтобы не отложил решение в долгий ящик. Вот только тут я уж очень постараюсь. Не буду слезать, пока не добьюсь своего!
Секешфехервар — город в Венгрии.
Пирог с рыбой.
Открытый пирожок из ржаного пресного теста с разнообразной начинкой. Карельское национальное блюдо.