Вечер закончился без происшествий. Мы попрощались с Сивым и покинули его странную «качалку», где спорт мешают с сигаретами и алкоголем, но при этом даже там нашлось место прекрасному. Помню, как я в прошлой жизни сталкивался по работе с подобного рода ремесленным творчеством. Один наш пожилой журналист из старой гвардии даже подготовил любопытный материал с громким названием «Поделки от подельников». Тогда я просто воспринимал это как нечто из параллельного мира — сидят себе заключенные, режут из дерева разного рода поделки.
Как-то был потом в командировке в Твери, и там мы с коллегами обедали в столовой УФСИН на Вагжанова. Там еще пельмени продавались, которые в одной из колоний лепили. А потом выяснилось, что вся мебель — столы, стулья — была так же вырезана из дерева местными сидельцами. И украшения вроде статуэток. Тогда я, помню, немного скривился. А вот теперь думаю. Преступники — это неправильная часть общества. Потому-то они так и зовутся, что преступают закон и общечеловеческие ценности. И как-то оправдывать их не хочется. Но в то же самое время нельзя отказывать никому в возможности изменить свою жизнь.
Взять ту же Фею-Морфею. Вот занялась девчонка делом, статьи мне штампует без передыха. И зуб даю коренной, что о грабежах теперь даже не помышляет. Ведь повернул я ее судьбу с темной дорожки? Или Вовка Загораев — ничто пока не предвещает его желание стать криминальным авторитетом по кличке Горелый. Только Сивый его так назвал разок, чем вызвал недовольство спортсмена. Тоже ведь далеко не безнадежный! Да и сам Сивый, кстати, в миру Леонид Набоко — человек, которому не чужда сентиментальность. Тире ж твою в запятую, у него, оказывается, даже мечта есть! А вдруг я ему помогу, и товарищ Набоко взаправду откроет музей? И плевать ему тогда будет на «слово пацана», всяких сомнительных Пэлов со Стэлами и прочую муть? Все можно сделать! Было бы желание.
До дома я добирался на последнем автобусе, довольно тепло попрощавшись с Вовкой и его приятелями из обычных, не хулиганских качалок. И всю дорогу из моей головы не выходила ситуация с Сивым. Разобраться с этим раздраем в одиночку не представлялось возможным, поэтому я рассказал все Аглае, пока мы с ней поглощали поздний понедельничный ужин.
— Так в чем проблема? — пожала плечами девушка, выслушав мои терзания молодого Вертера.
— Проблема морального плана, — я с наслаждением положил в рот кусочек черного хлеба со шпротиной. — Я знаю, что человек питает теплые чувства к умершему отцу. Собирает поделки и хочет открыть музей. А я использую его слабость, чтобы всучить подслушивающее устройство. И теперь КГБ знает все его разговоры в «качалке».
— Опять же не вижу проблемы, — Аглая тряхнула головой, разбросав тяжелые волнистые локоны по плечам. — Это человек, который на крючке у госбезопасности и у которого есть проблемы с законом. Что там у него, хулиганство?
— Мелкая хулиганка, никакого криминала, — я процитировал Поликарпова. — Не воровал, я так понимаю, и уж точно не убивал.
— Это пока, — возразила Аглая. — Ты же сам говорил, что он сидит со своими дружками в пропитом и прокуренном подвале…
— Вредные привычки — не преступление.
— Я не закончила, — девушка нахмурилась. — Так вот, наплевать на его желание угробить собственное здоровье. Но как быть с тем, что его, как там они говорят, «пацаны» принимают задания от откровенных бандитов?
— Но ведь не приняли, — вновь возразил я.
Нет, я не защищал хулиганов. Как в кавычках, так и без кавычек. Евсей Анварович сказал, что преступлений за Сивым не числится. Но еще в моей прошлой жизни я знал, что «не числится» — это вовсе не значит «не было». Гражданин Леонид Набоко под колпаком конторы, и если он знает шифр вроде загадочной тети Клары из Калинина, получается, имел разговор с кем-то вроде Поликарпова. Значит, о чем-то он знает и чего-то боится. И если тот же Загораев с его товарищами просто хотят — во всяком случае пока — делать бизнес, легализуя свои «качалки», то за Сивым есть некая промашка. Не исключено, что он что-то совершил, и ему дали выбор: сотрудничаешь или получаешь путевку на курорт Магаданского края. Может такое быть? Разумеется, может!
— Не приняли, потому что не захотели? — Аглая тем временем продолжала давить аргументами. — Или не приняли, потому что риск перевесил выгоду? Не думал об этом?
— Думал, — честно признался я. — Но…
— Смотри, — девушка покачала головой. — Вот ты вдруг заболел. Идешь в поликлинику, записываешься на прием…
— Или вызываю скорую, на которой приезжает сногсшибательная красавица с каштановыми волосами, — я улыбнулся.
— Помню я наше с тобой знакомство, — рассмеялась Аглая. — Ты тогда выглядел лет на пятьдесят с хвостиком, бледный после обморока, и давай ко мне клеиться!..
— Не клеиться, а совершать молодецкий подкат, — поправил я ее.
— И шутил настолько убойно, что мой дедушка просто король юмора по сравнению с тобой.
— У тебя дедушка юморист? Или знаменитый кинорежиссер?
— Мой дедушка, — вновь засмеялась Аглая, — судмедэксперт. И его смешные, как он сам полагает, истории всегда вызывают неловкость. Особенно за столом.
— Я хочу познакомиться с твоим дедушкой.
— Ты еще с моими родителями не познакомился.
— Можно совместить. Поедем в Калинин или лучше они к нам?
— Не паясничай.
— И не думаю.
Люблю эти наши шутливые перепалки. Вот вроде бы со стороны люди как будто ругаются, но нет. Мы оба расслабленно рассмеялись.
— А если серьезно… — спохватилась Аглая. — Ты же не пойдешь лечиться к Игорю Сагайдачному, правильно?
— Конечно.
— И к Пете Густову тоже не пойдешь, верно?
— Именно.
— А пойдем ты ко мне, потому что я врач. Смекаешь?
«Ты тоже смотрела 'Пиратов Карибского моря»? — хотел спросить я, вспомним свою прошлую жизнь. А потом посмеялся мысленно сам над собой. Вот как обычное русское слово стало отсылкой к голливудскому фильму?
— Некто Пэл через некоего Стэла обратился к пацанам Сивого не просто так, — уловив параллель, я согласился с Аглаей. — Болеешь — идешь к врачу. Хочешь провернуть мутное дельце — идешь к хулиганам и без пяти минут бандитам.
— Именно, — кивнула девушка. — Правда, бандитов у нас в СССР нет. Помнишь, Эдик говорил?
— Эдик хороший парень, — я покачал головой, вспоминая следователя Апшилаву. — Но он очень наивный. Официально организованную преступность победили еще после Великой Отечественной. А фактически она и сейчас существует, и все это время была. Надо бы Смолину предложить создать специальный отдел.
— В депутаты метишь, товарищ Кашеваров? — хищно улыбнулась Аглая. — Или еще выше — в Президиум Верховного Совета СССР?
— Нет, ребята, я не гордый, — я пожал плечами. — Не заглядывая вдаль, так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль[30]. Мне и на моем месте неплохо.
— За это ты мне, Кашеваров, и нравишься, — глаза Аглаи блеснули, и кроме них в этот момент для меня ничего не существовало.
Наступил вторник, день сдачи «Андроповских известий». Процесс был мною давно отлажен, и я уже с улыбкой вспоминал свой первый опыт, когда глаза под вечер сводились к переносице, а на лбу выступала испарина. Как в любом деле, важно было выстроить четкий алгоритм действий и, конечно же, заиметь резервы на всякий непредвиденный случай.
Но с недавних пор я сам себе усложнил жизнь, во-первых, запустив новую газету, во-вторых, создав дискуссионный клуб, а в-третьих — внедрив в рабочий процесс читательское голосование. Разумеется, подсчетами занимался отдел писем, и надо сказать, что трудились сотрудники на совесть. Внесла свою лепту и Валечка, которая составила несколько видов таблиц, по которым было очень удобно отслеживать рейтинг сотрудников «Андроповских известий» и топ-три лучших материалов «Вечернего Андроповска». Отдельные таблицы были разработаны для интеллектуальной гонки членов дискуссионного клуба, а это и вовсе была особая песня. И все-таки, несмотря на кучу облегчающих задачу придумок, мне все равно приходилось анализировать тренды своей головой. А это, надо сказать, весьма сложно.
— Ну что, Женя? — спустя секунду после вежливого, но весьма настойчивого стука в дверь просочился Хватов. — Уже готовы результаты?
— Богдан Серафимович, вот вы как чувствовали, — рассмеялся я. — Проходите.
Седовласый коллега уверенно разместился на ближайшем ко мне стуле, прищурился, начал рассматривать заполненные таблицы.
«А ведь у него зрение садится, — неожиданно понял я. — Только он почему-то этого факта стесняется и не носит очки».
— Интересная тенденция, — Хватов блеснул зубами. — Средний балл чуть выше четырех с половиной. Если бы я тебя не знал, подумал бы, что ты цифры подтягиваешь. Так сказать, выполняешь план любой ценой.
Он рассмеялся, довольный своей неуклюжей шуткой.
— Думаю, это вполне объяснимо, Богдан Серафимович, — я принялся объяснять. — Во-первых, нам действительно удалось поднять планку качества материалов. Поэтому даже если читателю не нравится сама тема, оценка снижается минимально. А во-вторых, люди еще не пресытились.
— Что ты имеешь в виду? — Хватов заинтересованно вскинул брови.
— Нам пока еще удается их удивлять, — улыбнулся я.
— Ты хочешь сказать, что читатель советской прессы падок на сенсации, как читатель буржуазной прессы? — Богдан Серафимович пождал губы.
Все-таки в этом он пока был неисправим. Сплошные директивы в мозгах. Мол, там у них — сплошное загнивание, а у нас все упоенно зачитываются познавательными статьями. Хотя еще в мае прошлого года с приходом Виталия Коротича[31] стремительно начал меняться журнал «Огонек», которому стало можно чуть больше других официальных изданий. В провинции его поначалу читали меньше, во всяком случае в Андроповске «Огонька» фактически не было. Хотя мама, я помню, приносила затрепанный экземпляр, одолженный у подруги через другую подругу. Мне тогда было лет шесть, и я мало что понимал во взрослой прессе, читая «Мурзилку» и «Веселые картинки». Для меня изменения в «Пионере» тогда были просто вселенскими, когда там начали публиковать страшную повесть Эдуарда Успенского про Черную Простыню и прочие Зеленые Пальцы[32]. Потом еще был глянцевый «Трамвай», «Видео-Асс Dendy»[33] и прочая-прочая…
По-настоящему с «Огоньком» я познакомился уже будучи студентом филологического факультета тверского универа. Вот тогда-то я с упоением проглотил подшивку перестроечных выпусков и понял, почему родители читали его, вытаращив глаза, а потом долго споря о содержании. И ведь было о чем! «Огонек» писал о торговой мафии, о проблемах в советском обществе, о развитии первых кооперативов — в общем, обо всем том, что было в СССР новым, непривычным и потому пугающим. Собственно, на этот журнал я отчасти и ориентировался, начиная плавно менять «Андпроповские известия». Правда, со своими особенностями, разумеется.
— Богдан Серафимович, согласитесь, что советский читатель тоже человек, — заметил я, отвечая на претензию Хватова. — Мы стараемся давать в газете интересные злободневные материалы, но рано или поздно нашей аудитории этого станет мало. Ей захочется больше, и нам придется меняться.
— Прогибаться в угоду толпе? — возразил седовласый, но я заметил, что он скорее хочет меня спровоцировать на дискуссию, нежели хочет по-настоящему зацепить.
— А советский читатель — это и есть толпа, — улыбнулся я. — Пролетарский гегемон. Вот только мы должны сделать его грамотным, разборчивым, умеющим анализировать. А это, увы, утомляет.
— И как быть? — заинтересовался Хватов. — Мне кажется, ты сейчас противоречишь сам себе…
— Никоим образом, — я покачал головой. — Если долго слушать классическую музыку, потом захочется отдохнуть под пластинку Пугачевой. После чтения классики потянет на беллетристику. Это нормально для человеческого мозга — переключаться, чтобы не закипеть. Мозг ведь потребляет до двадцати пяти процентов поступающей в организм энергии…
— Это откуда известно? — уцепился Богдан Серафимович.
Я не знал, откровенно говоря, когда именно это было подсчитано, и, чтобы не попасть впросак, ответил пространно.
— От невесты услышал. Она у меня врач…
— Так, ладно, — Хватова это неловкое объяснение устроило. — И дальше?
— А дальше нужно продолжать удивлять, заставлять читателя тренировать мозг, но не забывать и о том, что ему нужно расслабляться. Для этого как раз и существуют анекдоты, к примеру.
А еще потом к ним добавятся гороскопы, подумал я. И светские сплетни, кто от кого родил и куда эмигрировал. Человек — существо ленивое. И при случае обязательно сделает выбор в пользу скандалов, задвинув последние научные изыскания. Это, разумеется, характерно для массового читателя, но мы как раз для такого и пишем. Как раз-таки важно соблюсти баланс, чтобы развлекать, но при этом держать высокую интеллектуальную планку. Чтобы человек понимал: «летающие тарелки» — это, безусловно, интересно, но что на этот счет скажет наука? Или, к примеру, экстрасенсорика. Сенсационно, загадочно, революционно. И все же… все ли из известного нам — правда? И нет ли в большинстве случаев обычного, самого что ни на есть рационального объяснения?
— Понятно, — тем временем кивнул Хватов. — Значит, все время в движении? Непрерывная эволюция?
— Именно, Богдан Серафимович, — подтвердил я. — Журналистика должна идти вровень с читателем и при этом всегда чуть впереди.
— Диалектика, — вновь блеснул обновленной челюстью мой собеседник. — То есть ты допускаешь, что через какое-то время вот эти вот, — он постучал пальцем по одной из таблиц, — четверки с половиной превратятся просто в четверки и потом в тройки?
— Сначала скорее в четверки с третью и четвертью, — поправил я. — Потом уже в четверки. А до троек мы доводить как раз не должны. Вот мы и отслеживаем тенденции в чтении, чтобы вовремя отреагировать.
Эх, как же быстро будет потом затухать интерес читателей соцсетей и телеграм-каналов, добавил я уже про себя. Помню, не успеваешь как следует раскачать новый проект, как он уже начинает приедаться, и нужно постоянно создавать что-то еще и еще… В какой-то момент устаешь, понимаешь, что это гонка на истощение, что ей нет конца. Но в то же самое время осознаешь, что это и есть журналистика. Это и есть жизнь.
— Евгений Семенович! — в трубке раздался встревоженный голос Валечки. — Евгений Семенович, принесли «Правдоруба»! И еще «Молнию»!
Слова из поэмы «Василий Теркин» Александра Твардовского.
Виталий Алексеевич Коротич — русский и украинский советский писатель, журналист. Руководил журналом «Огонек» с 1986 по 1992 годы. Именно при нем издание фактически стало для читателей «рупором перестройки».
Имеется в виду повесть Эдуарда Успенского «Красная Рука, Черная Простыня, Зеленые Пальцы», впервые опубликованная в журнале «Пионер» №№ 2, 3, 4 за 1990 год.
«Трамвай» — российский иллюстрированный детский журнал, выходивший с перерывом в 1990–1991 и затем в 1993–1995 годах. Главным редактором советского периода был Тим Собакин (псевдоним писателя Андрея Иванова).«Видео-Асс Dendy» — один из первых российских журналов про видеоигры. Выходил с таким названием с 1993 по 1995 годы, затем был переименован в «Великий Dракон» и просуществовал еще до 2004 года.