- Познакомьтесь, - сказал Кнупф. - Это мосье Батайль.
- Очень приятно, - сказал Латун, со скукой разглядывая невзрачную фигуру с большой головой и морщинистой кожей на лице. - Так вы желаете у нас работать?
- Что ж, можно попробовать. Мосье Кнупф нарисовал такие перспективы, что, если они сбудутся только наполовину, наше предприятие можно будет считать блестящим. Не правда ли?
Латун довольно грубо перевел разговор на деловые рельсы:
- Что вам для этого нужно? Что вам вообще нужно для работы?
Батайль нагло повел плечом и выставил ногу;
- Видите ли, мы условились, что вы будете давать мне готовых людей. Я людей делать не буду. Я этого не умею. И, признаться, не хочу делать. Я людей, вообще говоря, не люблю. Вы давайте мне готовых, а я в них буду вставлять голоса. Вот и все. Но имейте в виду, что в какую-нибудь мразь я голоса не вставлю. С голосовыми связками и барабанными перепонками всякой шпаны я возиться не стану. Я слишком уважаю для этого свое ремесло. Если вы не умеете делать красивых, рослых, импозантных и интересных людей, так лучше меня не приглашайте. Выпускать на сцену карликов и разных шутов гороховых не стану. Какой это будет иметь вид? Вот недавно выпустили какого-то урода. Ноты закрывали почти целиком его ноги. А когда он повернулся, чтобы уйти, публика ясно увидела, что его голову от задницы разделяет совсем коротенькое расстояние! Безобразие какое! Нет, певец должен быть высок и красив. Недавно вот еще выпустили одного идиота, так тот...
Кнупфа и Латуна одинаково раздражала неуместная болтовня этого типа. В ней было что-то нестерпимо нахальное. Разве так начинают деловой разговор? Кто ему предлагал уродов? Для чего это забегание вперед? Для чего этот задиристый тон?
Они переглянулись, и Кнупф дал понять Латуну, что это все же полезный человек и надо отнестись к нему терпеливо.
- Хорошо, - сказал Латун. - Вы нам напишите или скажете, какие вам нужны люди для того, чтобы вставлять в них голоса, и мы постараемся удовлетворить ваши требования.
Батайль от этого скромного ответа пришел в еще большее возбуждение:
- Да-да, вы должны будете выполнить мои требования в точности. Не думайте, что я буду наделять голосами каких-нибудь дураков или дур. Выходит какая-нибудь толстоногая, обвисшая дама и начинает петь тонким голоском о подснежниках или о фиалках. "Фиалки, фиалки, где вы?" Вы думаете, это даст сбор? Это может только дать разорение. Я хочу поставить дело серьезно, раз я согласился участвовать в таком предприятии. Я еще не знаю, что из этого выйдет, и время мое не так уж дешево стоит, но я такой человек: раз делать - так уж делать.
Наглый человек долго болтал на эту тему. Кнупф слушал его с удивлением. В кабачке он держался совсем по-иному. Минут через двадцать он отвел его на третий этаж и предоставил в его распоряжение две комнаты.
- Желаю вам успеха, - сказал он и хлопнул по его ладони, как цыган, продающий лошадь.
Затем, стараясь быть похожим на купца, заключающего выгодную сделку, он сказал Батайлю:
- Желаю вам полного успеха! Дай бог, чтобы из этих комнат выходили знаменитости, мировые певцы и певицы. Постарайтесь сделать это. Предприятие - выгодное во всех отношениях.
В этот же день Кнупф привел в Мастерскую и изготовителя красивых женщин. Этот был значительно симпатичнее Батайля. Его фамилия была Карташевич. Это был поляк, долго живший в Берлине. Он был солдатом, затем дамским портным, затем был владельцем института красоты, разорился, но сохранил достоинство и тонкое понимание женского изящества. С ним, несомненно, можно было сделать дело. Кнупф, даже не знакомя его с Латуном, привел в Мастерскую и предоставил ему три комнаты. Ведь женщинам свойственна стыдливость, и лишняя комната, рассчитал он, не помешает им.
Мастерская начинала работать. Из труб ее вился дым. На лестницах начиналось движение. Деятельные приготовления шли в нескольких этажах, хотя они далеко еще не были заполнены.
Однако недоразумения не прекращались.
Одно из них, связанное с первым заказом, разыгралось в первую же неделю после переезда Мастерской Человеков в новое помещение и будет описано в следующей главе.
Глава четырнадцатая
Латун проснулся от странного крика. Кричали на улице. Здоровенный человек бил кулаками в зеленые ворота Мастерской. Хозяин высунулся в окно и, может быть, в первый раз увидел в конструктивном ракурсе обветшалое здание. Оно выглядело довольно жалко, с полуразрушенными своими карнизами и с бесконечным количеством ставней. Некоторые из них были закрыты.
Старик посмотрел на часы и пришел в ярость. Девять! Все отделения должны работать. Между тем ясно, что сотрудники прохлаждаются в утреннем сне.
Весь первый этаж, где Капелов руководил подготовкой теста и сгустков, еще спал. На втором этаже, где делались гении, ставни тоже были закрыты, а рядом, где изготовлялись просто симпатичные люди (этот отдел открыл Ориноко), ставни были так наглухо заколочены, что само собою рождалось сомнение в том, откроются ли они когда-нибудь.
Старик дрожал от гнева. Он злился на себя за то, что начинает отставать от дела, что эти мальчишки делают, что хотят, и ленятся при этом, и сам он просыпается так поздно - в девять часов, в то время как Мастерская должна работать с восьми. К тому же просыпается не нормально, а от дикого крика.
Крик на улице продолжался и даже усиливался. Удары в ворота участились.
Латун, сильно высунувшись в окно, заорал:
- Эй, кто там? Что вы скандалите? Вы не в публичный дом врываетесь!
Латуну нельзя было отказать в наблюдательности.
В облике здания Мастерской Человеков в это жаркое.утро, благодаря многим закрытым ставням, действительно было что-то от лениво просыпающегося публичного дома.
"Ах, надо бы перекрасить дом, - подумал он, - починить карнизы, выпрямить балкончики, надо придать дому приличный вид. В конце концов закроют мое учреждение".
И он опять заорал:
- Слушайте, чего вы так бухаете, вы сломаете ворота! Что вам нужно?
По форме головы старик узнал в неизвестном человеке свое изделие. Да, это был жених девушки, этот писатель... Но отчего он в таком бешенстве?
- Халтурщики! - кричал писатель диким, хриплым, во всем изверившимся голосом.
Старик пожал плечами:
- Что вам нужно? Что вы орете?
- Как можно так работать? - яростно возмущался внизу писатель. - Не понимаю, как можно так работать?
- А что такое? Что случилось?
Из окна второго этажа, где делались гении, высунулась голова Батайля, Нельзя сказать, чтобы голова эта была красива. Кожа на его лице стала еще более гусиной. Он несколько раз просил Капедова разгладить ее, но тому все было некогда, точно так же, как Латуну все еще было некогда поправить голову Капелову, чтобы он мог ею свободно поворачивать во все стороны. Кнупфу Батайль тоже напоминал об обещании, данном в кабачке, подремонтировать его, но из этого ничего не выходило.
Из узких глазных щелей Батайля излучались равнодушие и презрение. Он нисколько не был напуган неожиданным криком. Он был только обижен наглостью и немузыкальностью его тона. Сжав губы плюющим движением, он посмотрел вниз с брезгливо-плачущим выражением лица:
- Что вы орете? Чего вы орете?! Вы же мешаете, черт возьми, работать! Ведь мы же тут заняты серьезным делом. Мы сейчас делаем гениального певца! Понимаете, мы делаем как раз тонкую мережку на его барабанных перепонках, а вы орете! Ну, что это такое, в самом деле! Он же потом будет врать на концертах до безобразия! Что вы делаете!
Немного высунувшись из окна и заметив хозяина, он с упреком старшего служащего, с которым серьезно считаются, пожаловался:
- Послушайте, я откажусь работать. Мы же вам тут делаем не ослов, а гениев, вы же требуете чистой работы, а покою нет! Не понимаю! Около самой поганой, паршивой больницы какой-нибудь, где болеет и умирает заурядная дряхлая человечина, стоят какие-то деревца, есть пустырек, садик какой-нибудь, парк, ну, словом, обеспечена хоть какая-нибудь тишина. А тут, где такая ответственная работа, каждая свинья может подойти и орать! Ну, чего вы орете? - обратился он к неизвестному. - Какое право вы имеете так стучать кулаками в ворота?
- Да! Да! - кричал сверху хозяин. - В самом деле, я тоже спрашиваю, почему он орет?
- Вы халтурщики! Вы мелкие жулики! - опять начал кричать писатель. Кому нужна такая ваша работа?! Закрыть вас надо! Разогнать вас надо! Один только вред от вашей работы! Вот я писатель. И вот я пишу, а сравнений у меня нет. Хочу написать "небо было, как...", а что написать после "как" не знаю. Все мои товарищи знают, что надо писать после слова "как", некоторые даже прославились. А я не знаю! Что же мне делать? Какой же я писатель без сравнений! Публика любит сравнения и требует их!
Делатель певцов, подняв один глаз к хозяину, сказал:
- Неужели это ваше изделие?.. Действительно, писатель без сравнений... ха-ха! Что же это - хлам? Кому нужен в искусстве хлам?
Латун, как все инициативные люди, не выносил упреков и чрезвычайно смущался. Но в данном случае он испытывал двойную досаду: не в том дело, что из Мастерской вышел хлам. Дело в том, что это являлось плохим примером. Теперь Батайль наделает черт знает каких певцов, и что ему скажешь? Да, уж раз сделали писателя, надо было не забыть вставить в него дар сравнений. Кто виноват в этом? Капелов? Нет, он как будто ни при чем.